Темная звезда - Вера Камша

— Ты думаешь…

— Думаю, что Эрасти как-то сумел обратиться ко мне. Я должен поверить, что он хотел всех нас, дураков, спасти и догадался как… Там, во сне, нужно было кольцо. И я заберу его.

— Мы заберем!

— Ты хочешь сказать…

— Да! Проклятый меня побери…

— Хорошо бы, чтоб побрал… Но боюсь, нам до него добираться и добираться. Для начала мы отправимся в Таяну. Оттуда родом Анхель. Там остался герцог Рене.

— Это он был у Темных?

— Как ты догадался?

— Ты начал произносить его имя, но осекся. А о скитаниях Счастливчика сложены легенды. Где он пропадал несколько лет, неведомо, ты недавно с ним общался, от него пришло письмо Филиппу. Все один к одному. Значит, ты, я, Рене Аррой…

— Стефан тоже с нами, а он человек умный и отважный. Есть и другие, скажем так, друзья. Будем искать ответ вместе…

2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных. Таяна. Высокий Замок.

Воздух комнаты еще хранил запах горького меда — запах снадобья, которое Герика варила для Стефана. Жан-Флорентин как-то пытался объяснить адмиралу, что именно там намешано и почему Роман использовал именно эти ингредиенты, но Аррой ничего не понял. Он вообще никогда не пытался понять то, что ему было не нужно или неинтересно. Такой вот тайной за семью печатями для герцога оставалась медицина… И еще некоторые люди.

Рене никогда не восторгался женщинами типа Герики — слишком покорными, слишком податливыми, слишком тихими. Отдавая должное ее неяркой красоте, которую герцог, будучи истинным ценителем, разглядел вопреки дурацким платьям и нелепым прическам, он приходил в уныние от абсолютного безволия и отсутствия жизни в этой девушке. Однако Аррой жалел ее, как жалеют бестолковую собаку, с которой хозяева обращаются не лучшим образом. К тому же он никогда не осуждал выбор, сделанный другими. Стефан влюблен в эту телушку — его право. После светской красотки Митты племянника вполне могло потянуть на это кроткое, привязчивое создание. Митту же Аррой не терпел, возможно, потому, что та слишком явно намекала о своем желании познакомиться со знаменитым родичем поближе. Нет, Аррой не хранил верность законной супруге, и, будь Митта женой человека, к которому он не испытывал привязанности, герцог вряд ли бы упустил такой случай. Но Митте не повезло — племянника Рене искренне любил и наставлять ему рога не собирался.

Арцийская вертихвостка была оскорблена в лучших чувствах, но у нее хватили ума не объявлять Рене войну. Тем не менее развод супругов эландец воспринял с удовлетворением, а зная тщательно скрываемую сентиментальность и привязчивость Стефана, счел его встречу с дочерью Михая величайшим благом. В тарскийке принц мог быть уверен больше, чем в себе самом. Дело шло к свадьбе, и вдруг….

Известие о том, что король женится на Герике, а Стефан его чуть ли не сватает, подействовало на Рене как ведро ледяной воды на спящего. Он не мог ничего понять. Когда герцог увидел невесту, то поразился муке, застывшей в серых глазах. Она не кричала, не плакала, не умоляла. Она согласилась со всем, но…

— Проклятый меня забери, если я кому-то причиню такую боль, — слова, сорвавшиеся у Рене с языка, мог слышать только Жан-Флорентин, который не преминул откликнуться:

— Странная вещь сердце человеческое вообще и сердце женское в частности. Она может отказаться, но не отказывается.

— И не откажется. Не та натура. Я Стефана не понимаю! Он же любит ее. Если бы я любил…

— Ты еще полюбишь, — утешил жаб. — Матушка сказала, так и будет. Так что не делай необоснованных предварительных заявлений…

Рене скрипнул зубами.

Глава 18

2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных. Святой город Кантиска.

Военный совет прервали некстати нагрянувшие гости. Феликс, превратившийся в своего давнишнего соседа по имению барона Шаду, и его «сын» Александр, для удобства ставший просто Александром-Отто-Майсимилианом-Иоганном-Альбертом, с готовностью поспешили навстречу бравому Добори и его товарищам. Ветеран прибыл с плохо скрытым желанием напиться, дабы в воспоминаниях о боевой молодости и военных подвигах отвлечься от дня сегодняшнего. Хозяин гостиницы не подкачал. Вино было хорошим, мясо прожаренным. Первую кружку выпили чинно-благородно под разговоры о том, что все течет, все меняется. Затем помянули командора. Крут был покойник, но справедлив. Знал толк и в боях, и в попойках, и в женщинах. Как-то само собой пришли к выводу, что нынешний командор и в подметки не годится прежнему, а новый Архипастырь, и к астрологу не ходи, будет куда хуже Филиппа.

Филипп, тот был умница. Понимал, что человеку не только молиться, но и жить надо и что живем один раз. Как оно на том свете обернется, никто не знает, так что на этом можно и нужно как следует погулять. Сейчас же в Кантиске невесть что творится. Проклятому и тому тошно.

Чем больше пили, тем меньше Добори одобрял действия конклава и кардинала Амброзия Фальского, которого прочили в преемники покойному Архипастырю (в Кантиске шепотом поговаривали, что Амброзий устал ждать смерти Его Святейшества и каким-то способом ее ускорил). Молоденький аюдант Добори Ласло подлил масла в огонь, рассказав, что Амброзий и его клевреты додумались до того, что обвинили в ереси безобидного библиотекаря, который жил только книгами. Вся вина бедняги была в том, что к нему благоволил покойный Филипп.

К этому времени выпили уже изрядно и с готовностью восприняли высказанную «Александром» мысль, что хорошо бы, назло зловредному Амброзию, украсть библиотекаря. Его можно отправить в Шаду, где вроде бы есть библиотека. Правда, он, «Александр», туда носа не казал, но тем лучше. Наверняка ее надо привести в порядок. Аюдант с готовностью согласился, а Добори и Шада снисходительно обменялись репликами в том смысле, что молодежи надо предоставлять определенную самостоятельность, но при этом за ними нужен глаз да глаз. Вызвалось идти пятеро — приятель юного Ласло, коронный лейтенант Рафал, не мог отказать себе в удовольствии напакостить Амброзию. Оставшиеся же были готовы объявить, что никто из пирующих не выходил из-за стола надольше, чем нужно, чтобы, скажем, выйти во двор, полюбоваться звездным небом и вернуться обратно…

«Век сытого лета» наложил свой отпечаток на все. Несмотря на объявленный Амброзием запрет выходить на улицу по ночам и страшные угрозы, пятеро вооруженных до зубов людей преспокойно добрались до обители. Феликс «вспомнил» о потайном ходе, который вроде был тут двадцать лет назад и который ему показала одна «знакомая» монахиня-госпитальерка, иногда позволявшая себе маленькие плотские радости. Добори вроде бы поверил. Ход, разумеется, оказался на месте и привел куда нужно. А именно, к монастырской тюрьме. Разбуженный сонный клирик-надзиратель безропотно подчинился приказу ночных гостей. Последние лет двадцать его «постояльцами» были лишь злостные нарушители постов и прелюбодеи, каковых держали на хлебе и воде недели по две-три в воспитательных целях.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});