Испорченные дети - Эриа Филипп

- Подробности мне неизвестны. Меня вызвали после происшествия, по рекомендации врача.

- Но разве вы не спрашивали разъяснений?

- Мне их не дали, мадам. А я не настаивала.

Воцарилось молчание. Я быстро перебрала в уме всех родственников, которые должны были быть в курсе дела. Бесполезно пытаться увидеть маму или тетю Эмму; они уклонятся, велят сказать, что их нет дома; они заранее выработали эту тактику.

- Мадемуазель, - обратилась я к сиделке. - Сейчас я ничем не могу вам помочь?

- Нет, мадам. Больной вообще требует мало ухода. Пожалуй, за ним надо просто все время наблюдать, и я легко справляюсь со своими обязанностями.

- Хорошо. Тогда я уезжаю. Вернусь через полчаса.

Я уже открыла дверь, ведущую в переднюю. Но оглянулась. В три шага я догнала белый халат, мелькавший в дальнем конце коридора.

- Мадемуазель!

Я взяла сиделку за руку. - Мадемуазель, спасибо за все, что вы сделали.

- Но, мадам, я просто выполняю свои обязанности.

- Верю... Но все равно я вам страшно признательна... Я доверяю вашему опыту... - и, пожав ей руку еще крепче, я добавила: - Если бы вы только знали...

Слезы застилали взор, все поплыло у меня перед глазами, но мне все же почудилось, будто эта незнакомая женщина посмотрела на меня с удивлением. А впрочем, пожалуй, и нет... Попадая в чужой дом, сиделки волей-неволей всего наглядятся; они по горло сыты различными семейными историями и достаточно умудрены, дабы легко разбираться в любых, даже наиболее запутанных ситуациях. Кто знает, может быть, эту женщину уже просветили насчет нас всех? Кто знает, что она думает об этом странном происшествии, об этих странных обстоятельствах?.. О причинах драмы, которые мне самой еще не удалось выяснить, но которые я должна узнать и узнаю!..

Я очутилась на авеню Ван-Дейка. Остановила, такси:

- Улица Ренкэн, угол авеню Ваграм. Только поскорее.

- О, я тебя ждала.

Тетя Луиза сама открыла мне дверь и впустила в переднюю. Я заметила, что она вся дрожит, лицо у нее осунулось. Закрыв за нами дверь гостиной, тетя сложила руки и, посмотрев на меня, молча покачала головой. Но не бросилась ко мне, как я ожидала. Не поцеловала меня. Ну и пусть...

- Тетя Луиза, я рассчитываю, что ты мне все расскажешь!

- Но... Агнесса, ты видела Ксавье... И знаешь, очевидно, в каком он находится состоянии...

- Да, сиделка мне сказала, что его жизнь в опасности.

- Он мог бы убиться, несчастный наш мальчик, не будь кустов под окном.

- Знаю! Но я не знаю, как и почему он выпал из окна моей комнаты...

- Агнесса, когда это произошло, меня не было на авеню Ван-Дейка.

- Да брось ты! Не можешь же ты не знать, что произошло на самом деле.

Тетя Луиза и на сей раз постаралась ускользнуть от прямого ответа.

- А почему бы тебе не обратиться к маме или к тете Эмме? Уж если кто должен тебе рассказать...

Я не дала ей закончить фразы.

- Обе они стали невидимыми! Вся наша семья сейчас невидима! Мой приезд привел их в панику. Они, как кролики, забились в свои норы.

- Смотри, какая ты несправедливая: твоя мама после несчастного случая неотлучно сидит при бабусе, которая заболела, Что касается тети Эммы надеюсь, ты не удивишься, - то у нее жестокий приступ печени.

- Конечно, не удивлюсь... Слушай, тетя Луиза. Я знаю, что ты в семейных делах предпочитаешь держать нейтралитет. Поэтому я и не прошу тебя вмешиваться, а прошу только объяснить. Ты должна мне все объяснить. Ты же сама понимаешь, надо быть круглой идиоткой, чтобы не видеть, что вокруг всего этого случая, вокруг Ксавье, вокруг нас обоих есть какая-то тайна. От меня что-то скрывают, это же яснее ясного... Ты представь себе, чего только я не передумала, не перечувствовала за эти сутки! А во время путешествия сюда! А утром при виде Ксавье в постели, без движения... Я решила, что он умер!

Моя жалоба тронула тетю. Она могла еще сохранять хладнокровие, слушая мои доводы, но мой дрогнувший голос взволновал её, она взяла обе мои руки в свои... - Бедная моя девочка! Ведь и правда ты очень несчастная! Что бы ты ни натворила...

- Что я такое натворила? Умоляю, тетя Луиза, скажи. Скажи, что произошло.

- Ну ладно... Произошло, значит, вот что. Эмма вызвала Ксавье одного, без тебя, с мыса Байю, чтобы сообщить ему, что ты злоупотребила его доверием.

- Что?

- Эмма, конечно, в других выражениях, заявила, что ребенок, которого ты ждешь, не может быть от Ксавье,

- Я только повторяю ее слова...

- Хорошо. Продолжай.

- Опять-таки по словам тети Эммы, ты вышла замуж за Ксавье, чтобы... чтобы взвалить на него это отцовство...

- А Ксавье возражал?

- Конечно, возражал. Он только пожал плечами и принялся тебя защищать. Приводить даты, числа... Я знаю все эти подробности от Теодора, он присутствовал третьим при этом разговоре в качестве главы семьи и свидетеля; нельзя же было, в самом деле, подвергать такому испытанию бабушку.

- Ну? Ксавье их убедил?

- Нет. Эмма держала про запас одно неоспоримое доказательство. Какое именно, я не знаю, Теодор мне не сказал; впрочем, еще вопрос, известно ли оно ему самому... Тетя Эмма долго молила Ксавье верить ее словам: "Ты не можешь быть отцом. Клянусь тебе честью. Довольно с тебя этого?" Но с него, видно, не было довольно...

- Ещё бы!

- Короче, отчаявшись его переубедить, она выслала на комнаты Теодора, заперлась с Ксавье, а через пять минут он вышел бледный как полотно. И молча поднялся на четвертый этаж в твою комнату. Его оставили в покое. Решили, что он хочет побыть один, собраться с мыслями. Было это вечером, часов около десяти. Через полчаса Эмма сказала: "Пойду посмотрю, что с ним!" Она поднялась наверх. Тут все услышали ужасный крик, бросились в переднюю, она кричала, стоя на площадке лестницы, что Ксавье выбросился из окна! Побежали в сад, нашли несчастного мальчика, он был уже без сознания... Теперь тебе все известно.

Я видела лицо тети Луизы, по которому струились слезы и пот. Она утерлась носовым платочком, с силой проведя им несколько раз по щекам.

- Да ну же, ну же, тетя... Значит, ты хочешь сказать, что Ксавье с умыслом выбросился из окна?

Тетина рука, утиравшая лоб, на миг застыла.

- Ну, конечно, бедняжка Агнесса, тут, к сожалению, нет ни малейшего сомнения.