Приговор - Юрий Вахтин

  Стихи очень понравились Жене. Она стала требовать, чтобы наедине он звал ее просто по имени. Наверное, за всю свою жизнь Виктор не притворялся так, как за последние месяцы. Перед другими создавать видимость страха. Евгению Ивановну побаивались все осужденные, а Виктор мог свободно, даже по-дружески общаться, когда они были вдвоем. Даже "хозяин" Молодцов, молодой еще мужчина, не скрывал своей симпатии к Евгении Ивановне, и Виктор, которого она представила Молодцову дальним родственником по матери, стал почтовым ящиком их отношений. "Хозяин", не стесняясь, просил Виктора передать Евгении Ивановне свою симпатию. Евгения Ивановна опять через Виктора отвечала со свойственной сильным женщинам высокомерием и игривостью:

  - Посмотрю на его поведение.

  Виктор все чаще стал догадываться, что их простые и очень порою наивные разговоры как с подругой - а у Евгении Ивановны не было женщин-подруг среди работников СИЗО - все чаще стали заканчиваться разговорами о личном, о душе, о любви. Вот и сегодня он прочитал стихи. Женя их очень расхваливала, хотя Виктору они казались очень наивными, детскими.

  - Какое, наверное, это счастье, что несмотря на все подлости, предательства можно любить женщину, - сказала она Виктору. - Знаешь, Витюш, ты обязательно полюбишь еще. Твое горячее сердце просто не сможет без любви.

  Евгения Ивановна сделала знак рукой, увидев, что Виктор хочет возразить и даже встать.

  - В восемнадцать лет мне простая симпатия к человеку казалась любовью. Помнишь мудрость? Первая любовь - солома, быстро вспыхнет, быстро гаснет. Вторая - хворост, горит дольше, но тепла не хватает, а вот третья у зрелого человека, когда за тридцать - это очень часто настоящая любовь.

  Женя взглянула своими бездонными голубыми глазами в глаза Виктора.

  - Тогда четвертая в сорок вообще антрацит, - почему-то сгрубил Виктор, но тут же извинился и уже другим дружеским тоном добавил: - Прости, Жень, мне всего двадцать семь. Может, ты и права.

  - Я права, Вить в одном - любовь не стоит унижения даже, когда бездумно любишь.

  - Сама придумала? Как красиво, как стихи.

  - Это мои, Вить, стихи, я тоже писала и о любви мечтала безумной, чтоб захватило всю, с макушки до пяток.

  Оставь ненужное сомненье,  Ты успокоен им не будешь.  Любовь не стоит униженья   Даже, когда безумно любишь.

  Виктор даже рот раскрыл от восхищенья, он не нашел, что сказать, просто захлопал в ладоши.

  - Это шедевр! Честное слово! Эти четыре строки стоят целой книги.

  Женя была на шесть лет старше Виктора. Что имела в виду эта мудрая женщина, говоря сегодня Виктору о настоящей третьей любви? Себе? Она была во втором браке. Сейчас ночью Виктора мучил этот вопрос, не давал заснуть. Виктор был осужденным, заключенным, но, несмотря на это, Женя стала ему другом. Близким другом, с которым интересно болтать на все темы. Он даже здесь, в тюрьме, снова почувствовал радость жизни. Радость простого общения. Но она прежде всего женщина, еще молодая, красивая женщина. Может ли быть просто дружба без любви между мужчиной и женщиной? Какие они разные, Вика и Женя. Вика, которая всегда говорит и обещает, даже не думая, сумет она выполнить данное обещание, и серьезная, всегда дающая отчет каждому своему слову, каждому поступку Женя. Да, их разделяют восемь лет, но, кажется, их разделяет вечность. Они совсем разные, как черное и белое. Хотя судьбы почти схожи, обе с провинции приехали в большой город, но Женя, наверное, никогда не пойдет на предательство для достижения своей цели. Она, может, старомодна даже, может, теперь другие жизненные принципы. Перестройка и в сознании людей. Тогда она имела в виду его, говоря ему о третьей любви, когда за тридцать. Только нужна ли она ему, эта близость с Женей?

   "Ты не загоняйся, Витюшка. Бывает любовь, а бывает просто жизнь, - говорил голос в сознании. - Парень, оглянись вокруг. Молодая, красивая, даже на воле тебе бы завидовали. А здесь!! Если у тебя есть шанс, воспользуйся им. Жизнь подскажет. Может, все так же исчезнет, как и пришло".

  Виктор встал, пошел в курилку, закурил. Зашел дневальный или "шнырь" по-лагерному:

  - Что, Витек, не спится? А я пятый раз умылся, веки слипаются, погода давит.

  Шнырь Сорокин - деревенский молодой еще парень, отбывал наказание за кражу. Безобидный парень, посмотрел на Виктора и молча вышел. Здесь, в СИЗО, не принято лезть в душу, задавать вопросы. Здесь все было казенное, общее оставались только душа, у каждого своя. Ее берегли, в нее никого из посторонних не пускали. Это было свято. Все это знали, и шнырь Сорокин, увидев глаза Виктора, понял, не располагает бугор к разговорам, и он молча ушел.

  Виктор посмотрел на часы - 3.30. Через четыре часа тридцать три минуты придет Женя, Евгения Ивановна, женщина, которую мужчины и заключенные, и вольные всегда провожают взглядом. И женщина, которая не равнодушна к тебе, Захаров. Что тебе еще нужно?

  - Кто ты? - говорил ему капитан Величко, опер хозобслуги. - На воле ты в богеме значился, а здесь ты ноль, ноль без палочки. И при желании из тебя могут даже пидора сделать.

  - Причем здесь мой отец? Какая богема? - у Виктора даже кулаки сжались.

  - Ты кулаки побереги, Захаров, - кум явно издевался над Виктором, хотел завести. - Может, и меня грохнуть хочешь как своего друга. Он тоже правду тебе говорил. Но вы, правдолюбец Захаров, не любите этой правды, когда она против вашего мнения. Ты свою правду любишь. Но здесь у нас другая правда. Конечно, папаша подсуетился, и тебе сам "хозяин" руку пожимает, но малейший косяк с твоей стороны и пойдешь на зону, а там папа далеко. Понял, Захаров, днем и ночью за тобой мои глаза смотреть будут, и слушать мои уши. Иди.

  - Не боитесь, гражданин начальник, я "хозяину" все настучу, мне можно - я "папин сынок".

  - Кто тебе поверит, Захаров? Как бы ни относился "хозяин" к твоему отцу, но поверит он мне. Ты так ничего и не понял. Идите, осужденный Захаров! Вы свободны.

  Виктор почему-то вспомнил этот разговор с капитаном Величко - опером, курирующем хозобслугу СИЗО. С первых дней его зачисления в отряд хозобслуги Величко открыто проявлял свою неприязнь к Виктору. Придирался по всяким мелочам. Виктор не стал говорить об этом отцу во время их свиданий. Месяца через четыре Величко зашел на пищеблок. Виктор был один, он писал раскладку, но увлекся пришедшим в голову четверостишием, подбирал рифму, писал продолжение и не услышал, как вошел Величко и стал за спиной. И только запах одеколона выдал его присутствие. Капитан был чистюля, и от него всегда пахло дорогим, явно не советским одеколоном. Виктор вскочил на ноги. Величко положил ему руку на плечо, но как-то мягко, по-доброму. Молча пошел, у входной двери он остановился, повернул голову и сказал:

  - А ты ничего, Виктор Захаров. Мужик!

  Что хотел сказать этим капитан? Может, он специально давил на него, ожидал, что Виктор все расскажет отцу? Или пойдет к Молодцову просить защиты? Но Виктор молчал и этим явно обескуражил опера, уверенного в обратном. Со временем их отношения наладились.

  - Стучать не буду, гражданин начальник, - прямо сказал Виктор капитану при его очередном посещении пищеблока.

  - Стучать? Ты что, Витюшка! Мы же одно дело делаем. Ты, бугор, поддерживаешь на кухне порядок, а я отвечаю за этот порядок. Это моя работа. Стучать мне не надо, Витя, ты делай свою работу, добросовестно делай, а мне стукнут, ты не волнуйся. Ко мне за этим в очередь записываются, - Величко улыбнулся. - Это моя работа. Но я таких людей презираю.

  Больше на эту тему с капитаном Величко у Виктора разговора не было. Он приходил, задавал вопросы по делу, но никогда о ком-то из осужденных пищеблока или отряда.

   "И ты, Виктор Захаров, ноль без палочки, еще выделываешься. Тебе уделяет внимание женщина, взять которую просто за руку для очень многих предел фантазий. А ты строишь из себя... Кого? Зачем?.. Спать, хоть час, полтора. Обязательно спать, - сказал себе Виктор. - Мама Женя не любит, когда у меня красные невыспавшиеся глаза".

  * * *

  Утром, в 8.03, как по расписанию, повара шутили: "можно сверять часы", Евгения Ивановна Чайкина, завпроизводством пищеблока СИЗО зашла в свой рабочий кабинет. Виктор подошел к двери, постучал.

  - Да, - услышав голос за дверью, Виктор вошел.

  - Доброе утро, Евгения Ивановна.

  - Привет, бугор. Что такой кислый? Дождь добивает? - Женя хитро улыбнулась, сузив свои голубые бездонные глаза. - Что молчишь? Я тоже...

  Виктор не понял даже, как все произошло. Женя стояла в шаге, уже переодетая в белый халат. Такая женственная, такая близкая-близкая. Виктор обнял ее за талию, прижал к себе и начал страстно целовать шею, щеки, губы, глаза. От близости и запаха женского тела, от нежного запаха духов у него закружилась голова.