Донос - Юрий Запевалов

Судья строго одернула.

– Не знаю, как вы будете еще и с «той-то квартирой», но мне больше ни жалоб, ни заявлений не пишите, не приму.

Сестра написала следователю.

Неужели, ради получения в Москве квартиры «на халяву» сестра смогла бы «добить» брата родного? Нет, не верю. Кто-то очень хотел это сделать ее руками. Кто-то ловко управлял растерявшейся и доверившейся женщиной.

Дурные люди. Не понимают, если не будет брата, то уж точно из квартиры их выгонят. И без всякого суда.

Если, конечно, все это затевалось ради квартиры. Квартира стала мгновенно не нужна, как только меня выпустили. И сестра вместе с сыном срочно уехали, даже не оставив адреса. Куда? На какие деньги?

Да воздастся каждому по делам его…

* * *

Первый семестр прошел незаметно, учились всего два с половиной месяца – только в середине октября студенты вернулись с сельхозработ. Нас, естественно, в это же время вернули со «сборов». Знакомство с институтскими программами, плавно перешедшее в лекции, новые связи, новые друзья, жильцы по комнате в общежитии, все это ускоряло время.

Не успели как следует освоиться, а вот они уже и экзамены. За первый семестр.

Сессия далась легко, экзамены сдал без троек. В зимние каникулы пермские лыжники – студенты, уехали в Свердловск, на мои родные Уктусы. На зимние сборы и соревнования. Открытие зимнего сезона в Молотове удалось нашей команде, мы прочно заняли ведущие позиции в областном обществе «Наука». Нас с Юрой Мельниковым включили в сборную, студенты серьезно готовились к соревнованиям как в области, так и к Всесоюзным.

Лыжников студенческой сборной не особенно коснулись начавшиеся тогда, в 1954-м году, реорганизации в спортивных обществах – вместо многочисленных разрозненных и «самостийных», создавалось одно мощное студенческое общество «Буревестник». Студенты города поддержали эти преобразования, понимая все выгоды сильного перед слабым. На городскую студенческую сборную лыжников это никак не повлияло, ибо в отличие от других видов спорта – боксеры там или легкоатлеты, где начались переходы и переоформления из одного общества в новое и формирование новых сборных, у лыжников в «Науке» были действительно все сильнейшие, так что у нас сменилась только вывеска.

На Уктусе в январе проводилась гонка сильнейших лыжников Союза, мы заявились и двоих из команды к этой гонке допустили. Мне пришлось стартовать перед группой сильнейших, где первым, сразу за мной, через тридцать секунд, стартовал чемпион мира Владимир Кузин. Достал он меня быстро, но я долго и довольно успешно держался за ним, как он сам потом рассказывал – бежит и бежит какой-то пацан, я уж начал нервничать, думаю, плохо бегу, ускоряюсь, а он все за мной, завел меня пацан, еле оторвался. Кузин ту гонку выиграл, но потом нашел меня, расспросил кто да что, подарил камышовые палки, я с ними бегал всю свою лыжную жизнь. Они и сейчас у меня хранятся, как реликвия.

На Уктусе я знал все дороги, тропы и тропинки, бегал там и летом, и зимой, и осенью, тащил там на себе однажды, почти восемь километров, по целинному глубокому снегу, одну талантливую девушку из горного института, со сломанной ногой – упала неудачно на крутом спуске. Выбиваясь из сил, дотащил таки ее к подножию трамплина, где ждала вызванная тренером «Скорая», я долго потом не мог прийти в себя от страшной усталости, сидел, никем невидимый, на пороге уктусской избушки, что под трамплином, с онемевшими от перенапряжения ногами. Спасибо хозяйке, вынесла крынку свежего молока, я проглотил его залпом, будто это не литровая корчажка, а обычный чайный стакан.

Много там было чего на Уктусе.

Скучал я по Свердловску, по своим друзьям, что все остались здесь, в Свердловске, по Уктусу, по лыжне, такой родной и знакомой. Связался с друзьями, они договорились с руководством горного института, те пообещали, что со следующего учебного года я буду учится в Свердловске, тогдашней столице лыжного спорта. Да и дома все таки до Режа еще не было автомобильной дороги, но и на поезде мы тратили на проезд не более двух часов.

Ребята в Перми, в студенческой группе, не без чьей то «подсказки», решили придержать меня и предложили избрать секретарем комсомола. Я категорически отказался, возникла конфликтная ситуация, дело перешло в институтский комитет, но там меня поддержали. Не сразу, правда, нашелся один ретивый – «билет на стол!» – но секретарь, да и остальные члены комитета его одернули – «у парня есть конкретная цель, надо поддержать!» – на том все и закончилось.

Еще одно событие, «на прощание», случилось со мной на зимней Мотовилихонской лыжне. Как-то, близко к вечеру, качусь спокойно по накатанной лыжне, вдруг слышу – детский плач. Сразу за поворотом вижу – бредет по бегущей рядом с лыжней санной дороге пацан, не более трех лет, в слезах, в соплях, но с санками, вцепился в них и упорно тащит за собой.

– Ты чей, – спрашиваю, – откуда, как сюда попал?

Не может пацан ничего вымолвить, губы свело от испуга и холода, и не плач у него, а стон.

– Ты успокойся, теперь уж никуда не денешься, найдем твой дом, успокойся, говорить можешь? Ну-ка, отвечай, только спокойно – давно идешь?

Кивает головой, снова мычит, сказать ничего не может. Начал я размышлять – впереди, километрах в восьми, есть деревня, но так далеко уйти он не мог, да и, скорее всего, как пацан вышел из дому, покатился куда-то, так прямо и идет. Позади, по санной дороге, есть хутора, три-четыре усадьбы. Скорее всего – оттуда. Прямо так и «топчет» по санной тропе, как вышел, так и идет. Может, в деревню к кому-то направляется?

– Ты успокойся, и не плачь, я тебя довезу домой, ты только скажи, ты где живешь, там? – показываю я в обратную сторону.

– Т-а-м, – в растяжку выдавил пацан. Уже проще, теперь мы знаем, куда направляться. Спрятал санки в кусты, сделал пометку из ветвей, посадил пацана на загривок, поехали по дороге. Морозец – градусов двенадцать, замерз бы пацан! Что интересно – санная дорога близко к лыжне подходит только в этом, одном-единственном месте, значит, не суждено было пацану погибнуть, именно в этом месте и в это время встретились мы.

Пацан на шее немного согрелся, повеселел, что-то заговорил.

– Ты, парень, сиди смирно, не крутись, мне не удержаться, упадем еще и побьемся, мать-то что тогда скажет нам? – Повеселел, смеется.

Вскоре показались домики, у дороги люди, что-то кричат, машут руками. Значит здесь, правильно идем.

Пацана собрались искать по лесным дорогам, следов в сторону от санной дороги нет, значит не ушел в лес, идет где-то по дороге, вот и распределяются люди – одним туда идти, другим в обратную сторону.

– Мама! – вдруг звонко закричал пацан и аж подпрыгнул на моей шее.

– Ваш? – спрашиваю, подъезжая.

Нас окружили – что, где, как? Зашли в избу, чай, мужик изловчился с чаркой, но я решительно отстранил рукой.

– Да куда ж ты, дурной, они ж спортсмены, куда ты со своим самогоном! – у матери радость, так вся и светится.

– Заезжай, Юра, всегда рады будем, обогреешься, чайком завсегда угостим.

Так и рос где-то рядом с нашей лыжней мой «лесной крестник». Расти, мальчик, будь счастлив, настойчив и радостен.

40

«Я сижу на крыльце-веранде своего дома. Осень. Вечер. Темнеет, как всегда в конце осеннего дня, быстро. Небо закрыто преддождевыми, нет, даже предгрозовыми, тучами. Воздух посвежел. Погода – не по-осеннему жарко. После жаркого, спертого дневного зноя приятно повеяло прохладой. Я сижу, полузакрыв глаза, отдыхаю, наслаждаюсь свободой. На темном небе очень медленно, как-то издалека, появилось слабое свечение. Оно медленно приближалось. И вдруг ярко вспыхнули, как будто кто их включил, три светящиеся точки, три пористых кучковатых облака. Они стремительно приблизились из глубины черного горизонта и зависли над нами. Облака казались бесформенными, но привлекали внимание своим непривычно ярким для темного вечернего неба, свечением. С зеленоватым оттенком, они выглядели так, как будто их кто-то подсвечивал сверху. Постепенно они стали походить на мягкие, свободно разложенные для отдыха, воздушные подушки. И среди этих подушек стал постепенно «проявляться» какой-то образ. Вначале появились неясные черты лица. Но вот все четче формируется это лицо и на небе, среди этих подушек четко вырисовывается образ Христа. Именно таким, каким мы привыкли его видеть на иконах. На плечах его выделялись яркие золотые одежды. Тучи неожиданно расступились, вокруг Христа прояснилось синевой чистое небо. Христос смотрел на Землю величественно и строго. Через какое-то время он сделал движение, как будто хотел что-то сказать. Я машинально, скороговоркой прочел «Отче наш…», и только после этого вспомнил, что всегда, там, в тюрьме, в трудные моменты я читал «отче наш», но по бумажке, я не помнил молитву наизусть. Я машинально закрыл глаза, прошептал про себя «Господи, прости прегрешения наши», а когда глаза открыл на небе ни образа, ни светящегося облака, на котором сидел образ Христа, уже не было.