Путь в ад - Поль Кенни

— Двадцать… — прошептала молодая женщина. — Двадцать. Но тут их полно! Рихард! Боже мой…

Рихард не ответил. Он тоже восхищался. И было чем. По золоту были разбросаны бриллианты всех размеров, но только бледно-голубого цвета. Одни бриллианты. Он повернулся к другу.

— Господи, да сколько их? Даже на перекладине. Все блестит.

— Потому-то его и назвали «Пражское солнце», — объяснил Иво.

Ирэн быстро повернулась к нему.

— Как? «Пражское солнце»? Отличное название! И очень к нему подходит.

Затем, вновь обратясь к драгоценности:

— Но вы не сказали, сколько…

— Двенадцать килограммов золота и 6222 бриллианта, — сказал Иво. — Здесь ровно 6222. Самый крупный в 35 каратов, остальные — 20, 15, 10, а вот эти на перекладине, самые маленькие, по карату.

— Боже мой, — повторила Ирэн, не в силах прийти в себя. — Сколько же это может стоить?

— Американцы нам предлагали за него 80 миллионов долларов, — ответил Иво, — 40 миллиардов ваших старых франков.

Как придавленные этой суммой, Рихард и Ирэн осматривали знаменитую драгоценность, лежавшую под стеклом, защищавшим ее от пуль и грабителей.

— Самое дорогое украшение в мире, — не без тщеславия сказал Иво.

— Теперь я понимаю, почему таковы меры предосторожности, — заметил Рихард.

Он уже заметил провода сигнализации, спрятанные вдоль бронированных дверей, кодовые замки на дверях и наличниках. Когда все это закрыто, зал неприступен.

— Это еще не все, — заявил его друг. — По крайней мере, я знаю, что здесь есть вооруженная охрана в штатском, а полиция совершает регулярные обходы. Но никто не покусится на «Пражское солнце».

И он, посмеивась, посмотрел на Ирэн, пожиравшую драгоценность глазами.

— Вы хотели бы потрогать его? К сожалению…

— О! Да! — заявила Ирэн. — Я думаю, это принесло бы мне удачу.

— Увы! Вам этого не дано, — ответил Иво, мало-помалу вспоминавший французский. — Последний раз его держал в руках ваш соотечественник, кардинал Вердье, в 1939 году. Он представлял его толпе на площади Венцеслава, и с тех пор «солнце» не покидало эту витрину. Правда, один раз немцы спрятали его под могилой основательницы монастыря, но с тех пор…

В глазах Рихарда зажегся огонек, он спросил:

— И никогда никто не пытался…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Нет, никто не пытался им завладеть. У нас не так, как по ту сторону. У нас нет воров, крадущих из музеев. Лучшая защита для этой игрушки — строгость режима.

Он положил руку на стекло, за которым на черном бархате искрились 6222 бриллианта, и добавил:

— Наше «Пражское солнце» может спать спокойно.

— Жаль, — вздохнула Ирэн, которая не замечала, что поляки толкают ее, так как она стоит у них на пути.

— Вам бы хотелось несколько таких камушков для колье, нет? — пошутил Иво.

Ирэн не ответила. Увлекаемая потоком выходивших, она все оглядывалась, желая еще раз увидеть и получше запомнить «Пражское солнце», ковчег с 6222 бриллиантами.

4

Одетая в голубые шорты в ладонь и в открытый лифчик, Ирэн лежала на покрывале и загорала. Другой одежды, подходящей для этого, у нее не было — она не взяла с собой даже купальника. Воздух был раскален от жары, вокруг летали пчелы — их ульи были рядом. Стояла тишина, изредка нарушаемая звуками мотора или криком птицы. Тишина эта на восемнадцати тысячах гектаров леса округа Низбор была давящей и угрожающей. Вот уже две недели она и Рихард жили в Зелена Буде в 30 километрах от Праги, в удаленном охотничьем домике, куда их устроил Иво Буриан. Их пребывание здесь было уже оплачено через агентство «Седон». В долларах. Капиталистической монетой, тем не менее котирующейся на социалистическом рынке, как официальном, так и черном. Чтобы заполучить ее, государство, истощенное ненужными затратами, развивало туризм, предоставляя иностранцам огромные льготы, дойдя до пятидесяти процентов девальвации кроны, что делало поездки сюда дешевыми. Денежные выгоды, красоты природы, изобилие в стране дичи и рыбы привлекали к себе иностранцев.

Из сарая, где семья, обслуживавшая павильон, держала кур и кроликов, вышел Яромир, «смотритель вод и лесов», с сотами меда в руках. Он был такой же худой, как Иво. Черты лица у него были заостренные, волосы — белобрысые, как мочало, гримаса постоянно открывала почерневшие от табака зубы. Ирэн чувствовала, что он смотрит на нее, и повернулась на покрывале к нему спиной, согнула ноги и выставила зад. Она чувствовала спиной его взгляд. До нее донеслось его приветствие.

— Добрый день.

Пальцем, чтобы он не видел, она расстегнула пуговицу на лифчике. И поднялась, повернувшись к нему.

— Добрый день, — вежливо отозвалась она.

Лифчик, который ничто не удерживало, соскользнул, обнажая ее крепкие груди.

— Добрый день, — глупо повторил служитель, не в силах оторвать взгляд от ее обнаженной груди.

Потом он пошел своей дорогой к бревенчатому домику, соты в его руках дрожали. Ирэн засмеялась. Ей необходимо было развлечься. Единственное, что она придумала, так это поддразнивать служителя, который редко появлялся в форме лесничего, а ходил в форменных брюках и лоснящейся от долготы употребления рубашке.

— Ирэн! Суп!

Молодая женщина зевнула, отогнала осу и небрежно повернулась к Рихарду, стоявшему на пороге домика. Бывший смотритель игорных домов Лондона был в майке и тренировочных штанах. Он загорел, поправился, оброс бородой. Ирэн взяла «лакки» из пачки, лежавшей на покрывале, закурила и легла на спину, подставив грудь солнцу, следя взглядом за струйками дыма.

— Ирэн! — опять крикнул Рихард. — Пора обедать.

Но она не удостоила его вниманием. Он спустился по ступенькам с веранды, выходившей на центральную аллею, и вышел на солнце.

— Пошли, — повторил он, — поедим.

Она смотрела, как он приближается к ней, бесстыдно оголившись, безразличная ко всему. Он встал, нависая над ней всей массой.

— Ну, что с тобой еще? — поинтересовался он. — Я понимаю, что здесь не очень весело и кормят не слишком разнообразно. Но что ты хочешь?

Затем, оглядев ее тяжелым, сердитым взглядом, буркнул:

— Ты могла бы вести себя поприличнее. Ты же полуголая.

Она засмеялась. Он нагнулся и добавил сквозь зубы:

— Ты думаешь, я не знаю твои штучки? Думаешь, я не замечал, что ты проводишь время, соблазняя лесника?

Она засмеялась еще громче. И он почувствовал, что этот смех действует на него как оскорбление. Тогда он крикнул:

— На что ты можешь рассчитывать? Это же нищий! А если он тебя изнасилует, когда ты шляешься одна по лесам? Что тогда? Ты не можешь не вертеть задом перед мужчинами! А когда к нам приезжает Иво, так ты начинаешь перед ним! Думаешь, это порядочно?

Она посмотрела на него сквозь ресницы, затем села, зажав сигарету в зубах, и застегнула лифчик. Все нависая над ней, он с горячностью продолжал:

— Нельзя так играть с мужчинами, Особенно здесь. Здесь очень распространены сексуальные преступления и…

— Ты меня утомляешь, — прервала она его, не повышая голоса. Встав на ноги, она сказала:

— Мне все надоело. Ты. Твои проповеди. Местность. Все. Я возвращаюсь во Францию.

Когда она начала двигаться, ее запах, ее женственность опять оказали свое обычное влияние. В нем опять загорелось желание. Она ему была нужна. Очень. Он сказал:

— Ты не можешь этого сделать! А наше соглашение? Я же дал тебе сорок миллионов, разве нет?

Она пошла, оставив свои туфли и покрывало. Он догнал ее и схватил за руку.

— Ты пошутила, Ирэн, когда сказала, что уедешь?

— Ты увидишь, шутила я или нет, — ответила она. — Мне осточертела эта дыра и ты тоже.

Он грубо сжал ее локоть.

— Я могу простить девке многое, но только пока она не принимает меня за идиота. Я тебе заплатил, и ты останешься. Или…

Она обернулась, ее накрашенный рот скривился от презрения.

— Угрозы? Но, бедняга, ты ведь уже не то, что был раньше. Ты же глыба жира и страха. Все время, что мы здесь, ты только и делаешь, что дрыхнешь, жрешь и…

— Занимаюсь с тобой любовью.

— Что вредно для твоего сердца.

— Шлюха!

Под крышей веранды раздалось то слово, которым он так любил ее называть и которое она так любила слышать. Она расхохоталась и, смеясь, вошла в дом. Затем они поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, прошли по коридору, в который выходили двери комнат, и вошли в столовую, украшенную головами оленей и горных козлов. На большом столе стояли приборы. Зимой комната эта видела охотников — французов, немцев, итальянцев, даже негров, — официальных гостей правительства. Ирэн бросила на стол пачку сигарет и коробок спичек, распустила волосы и со вздохом сняла крышку с супницы.

— Опять их мясной суп, разумеется! Потом будет вареная телятина или курятина. Потом их сыр. Потом их мед. Потом… С меня довольно этого дерьма!