Креститель - Александр Прозоров

Хотя до темноты еще оставалось немало времени, обоз свернулся в кольцо, половина всадников разъехалась в разные стороны. Что на самом деле происходит, Середин начал понимать только тогда, когда один из дозоров привез к стоянке седоволосого аксакала с вытянутым морщинистым лицом и двух степняков помоложе, чем-то похожих на старика. Возможно, это были его сыновья.

Все вместе они присели к костру, возле которого пил вскипяченную и подслащенную медом водичку Синеус. Туда же боярин Радул потянул и Олега.

— Мир вам, добрые люди, — первым заговорил богатырь, выставляя на траву деревянные ковши. — Меду вареного отпробовать не желаете? От него и сон слаще, и на душе веселее.

Старик покачал головой, но его молодые спутники с готовностью потянулись к корцам.

— И вам мирной дороги, русские, — промолвил старик. — Куда путь держите, чего ищете?

— По делам торговым едем, — ответил тиун. — Что продаем, что покупаем. Как сторгуемся, так и выходит. Ваше кочевье скота нам продать не откажется? Честную цену заплатим. Нам слава обманщиков не нужна.

— Чего купить хотите?

— Баранов хотим. Овец тоже возьмем, коли на мясо дадите.

— Много надобно?

— Да сотен пятнадцать хватит.

Олег от такого числа невольно вздрогнул, однако старик, похоже, ничуть не удивился:

— Пригоним пятнадцать сотен, отчего не продать добрым людям? Но степь нынче сухая, отары далеко разошлись. Оттого баранина ныне в цене. Пятнадцать сотен за тридцать гривен пойдут.

— Да что ты, отец, — рассмеялся Синеус, — по златнику на овцу берешь? За пятнадцать сотен тебе никто больше четырех гривен не даст.

И начался долгий, обстоятельный торг. С сетованиями на плохую траву, с похвальбой насчет хорошей шерсти и намеками на то, что отар поблизости больше ни у кого нет. И с ответными насмешками о шерсти недавно стриженных баранов, намеками на то, что путники никуда не спешат, а вместо баранов могут у кого и просто коней больных на мясо взять. В итоге примерно к полуночи сошлись на одиннадцати гривнах.

— Три гривны в задаток дам, — сказал тиун после того, как в знак общего согласия все присутствующие сделали по глотку из ковша с медом. — Отару пригоняй сюда через четырнадцать дней. Это тебе басма моя. Скажешь, что на восемь гривен уговор. Как пригонишь — тут тебе всё и заплатят.

Синеус передал степняку мешочек с монетами и продолговатую серебряную пластину. Печенеги поднялись, ушли в темноту к своим коням, и вскоре послышался удаляющийся стук копыт.

— А не обманут? — поинтересовался Олег.

— Как обманут? — не понял тиун. — Слово свое нарушить — позор для всего кочевья. Опять же, где остатки серебра получат, коли отару к указанному дню не пригонят?

— А не предупредят никого про поход киевской рати?

— Зачем? — опять удивился Синеус. — У нас с печенегами ныне мир. Мы их не забижаем, не отнимаем ничего. Мы им честно серебром за всё платим. Так чего им супротив нас хитрить? Опять же, ныне схитрят — в иной раз с ними никто дела иметь не станет. Нет, боярин. Мы здесь не в первый и не в последний раз идем. Посему и ссор искать ни им, ни нам при этом деле ни к чему.

Поутру с телег на землю, в общую кучу, возчики сбросили по несколько охапок дров, при которых остались два десятка ратников, и обоз двинулся дальше. Олег собрался было спросить Радула, не опасно ли оставлять в степи людей, но не стал. И так понятно, что затевать с ними ссору из-за кучи сухих деревяшек никто не станет. Не такая это ценная добыча, чтобы нарушать из-за нее мир с сильными соседями. Посмотрев, как разваливаются у реки, предвкушая долгий отдых, княжеские холопы, ведун с завистью вздохнул и помчался вслед за повозками.

Опять три дня подряд обоз от зари до зари тащился через душную степь, а на четвертый, около полудня, остановился возле ручья в три метра шириной. Опять дозорные умчались в стороны в поисках ближайших кочевий, и опять тиун до полуночи торговался о доставке к указанному дню полутора тысяч овец. Поутру телеги избавились от изрядного количества дров, оставив его под присмотром двух десятков ратников, и покатились дальше. Три дня пути, на четвертый — снова удобная стоянка возле широкого ручья. В то, что всё это случайное совпадение, Олег больше не верил. Верил в то, что практика стремительных бросков через степь отработана за века до мелочей. Места отдыха выбраны давно и используются поколение за поколением, отношения с печенегами налажены к общей взаимной выгоде. Наверное, накладки изредка и случаются — но про походы русских ратей за Черное море Середин слышал намного больше, нежели про стычки с печенегами. Да и те случались разве тогда, когда степняки пытались на долю в русской добыче претендовать. А с армией на марше рубиться… Крови много, прибытка никакого. Проще плату за помощь взять.

Скинув половину оставшихся дров, обоз налегке загрохотал дальше, пыля через степь и ночуя у редких родников или возле вырытых в низинах между длинными пологими холмами колодцев. Но к вечеру четвертого дня впереди заблестела широкая водная гладь — и телеги выкатились к полноводному Днепру. Это был первый случай, когда путники заночевали, не найдя местного кочевья и его старейшин. И тем не менее, поутру возчики принялись разгружать дрова, а затем — выкатывать телеги к самой воде, сбивать с них колеса, складывать деревянные остовы в высокую пачку. После полудня на реке показались многочисленные ладьи под парусами со вписанным в круг крестом.

— Наши, — уверенно кивнул боярин.

Однако ладьи приткнулись к противоположному берегу, с них начали высаживаться судовые рати. Судя по грубо сшитым щитам с неровными краями — варяги-нурманы. Ладей насчитывалось всего около полусотни, но трюмы их наверняка были загружены от силы наполовину, а потому каждая вмещала не сорок-пятьдесят бойцов, как обычный торговый корабль, а больше ста со всем вооружением и припасами.

Разгрузившись, суда одно за другим стали переплывать к правому берегу, утыкаясь носом в отмель и сбрасывая веревки. Возничие ловили концы, тянули за них, поворачивая тяжелые суда боком, принимали опущенные прямо в воду сходни. Каждый знал свое дело, работали быстро, споро: по двое заносили на палубы каркасы телег, пачками затаскивали колеса, заводили лошадей. Четыре ладьи за раз переправили весь обоз с лошадьми и полусотню охраны, которая сразу рассыпалась на десятки и дозорами умчалась в степь.

С западной стороны тем временем степь побелела, зашевелилась — словно зимние сугробы накатывались на сухой днепровский берег. Послышалось жалобное блеянье, гортанные выкрики пастухов. Несчастную отару степняки прижали к самому берегу, после чего развернулись и, довольные, с веселой перекличкой, унеслись прочь. Похоже, это печенежское кочевье плату получило уже полностью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});