Годы - Вирджиния Вулф

— Где? — Сара обернулась, но посмотрела не в ту сторону. А мужчина исчез. Вероятно, она ошиблась. Мою жизнь составляли жизни других, думала Элинор, — отца, Морриса, моих друзей, Николая… В ее памяти всплыли фрагменты одного разговора с ним. Мы то ли обедали, то ли ужинали вместе. В ресторане. На прилавке стояла клетка с розовым попугаем. Они сидели и говорили — это было после войны — о будущем, об образовании. Он не позволил мне заплатить за вино, вдруг вспомнила она, хотя это я заказала его…

Кто-то остановился перед Элинор. Она подняла голову.

— Я как раз думала о тебе! — воскликнула она.

Это был Николай.

— Добрый вечер, мадам, — сказал он, кланяясь на свой иностранный манер.

— Я как раз думала о тебе! — повторила Элинор. В самом деле, впечатление было такое, будто часть ее самой выплыла из глубины на поверхность. — Сядь рядом со мной, — сказала она и придвинула кресло.

— Вы не знаете, что это за человек сидит рядом с моей теткой? — спросил Норт у девушки, с которой танцевал. Она обернулась, но лишь из вежливости.

— Я не знаю вашу тетку, — сказала она. — Я никого тут не знаю.

Танец закончился, и они пошли к двери.

— Я не знаю даже хозяйку, — продолжила девушка. — Хорошо бы вы мне ее показали.

— Вон она. — Норт кивнул в сторону Делии, на которой было черное платье с золотыми блестками.

— А, понятно, — сказала девушка, посмотрев на Делию. — Значит, это хозяйка?

Норт не расслышал имя девушки, и она никого не знала по именам. Он был этому рад. Это помогало ему взглянуть по-новому на самого себя и бодрило. Он проводил девушку до двери. Он старался избежать родственников, в особенности — Пегги, но та как раз стояла в одиночестве у выхода. Норт отвернулся и вывел свою спутницу из гостиной. Должен быть какой-нибудь сад или крыша, где они могли бы посидеть наедине. Девушка была исключительно хороша собой и юна.

— Идемте, — сказал он. — Идемте вниз.

— И что же ты обо мне думала? — спросил Николай, садясь рядом с Элинор.

Она улыбнулась. Он был, как всегда, в наряде из плохо сочетавшихся между собой частей, с печаткой-гербом своей матери-княжны; его смуглое, покрытое морщинами лицо всегда напоминало ей мохнатого зверя с болтающимися складками кожи, который жесток ко всем, кроме нее самой. Но что же она думала о нем? Она думала о нем в целом, она не могла разделить его на мелкие части. В ресторане, она помнила, было накурено.

— О том, как мы однажды ужинали в Сохо, — сказала она. — Помнишь?

— Все вечера с тобой я помню, Элинор, — ответил он. Но взгляд у него был слегка отсутствующий. Его внимание что-то отвлекло. Он смотрел на даму, которая только что вошла; на хорошо одетую даму, стоявшую спиной к шкафу, в котором было все на любой экстренный случай. Если я не могу описать собственную жизнь, как я могу описать его? Ведь что он собой представляет, она не знала; она знала только, что ей было приятно, когда он вошел в гостиную, что он освободил ее от необходимости думать и слегка подтолкнул ее мысли. Он смотрел на даму. Казалось, их взгляда бодрили ее, она трепетала под ними. Вдруг Элинор почудилось, что все это уже было. В тот вечер в ресторан тоже вошла девушка и стояла, трепеща, у двери.

Элинор точно знала, что он скажет. Он уже говорил это, тогда, в ресторане. Он скажет: «Она похожа на шарик на фонтанчике в рыбной лавке». Как она и думала, он сказал это. Неужели все повторяется, лишь с небольшими изменениями? — думала она. Если так, то, значит, есть некий порядок, некий повторяющийся мотив, как в музыке, наполовину вспоминаемый, наполовину предчувствуемый?.. Огромный узор, который становится понятен в какое-то мгновение? Эта мысль доставила ей острое наслаждение: что существует порядок. Но кто его творец? Кто его замыслил? Ее разум упустил нить. Она не сумела закончить мысль.

— Николай… — произнесла Элинор. Она хотела, чтобы он додумал ее мысль, взял ее и вынес на свет невредимой, придал ей целостность, красоту, полноту. Скажи, Николай… — начала она; но она не имела ни малейшего представления ни как закончить эту фразу, ни что именно она хотела спросить. Он говорил с Сарой. Элинор прислушалась. Он смеялся над Сарой. Он показывал на ее ноги.

— …явиться на прием, — говорил он, — в одном белом чулке, а другом — синем.

— Королева меня пригласила на чай, — проговорила Сара в такт музыке. — Говорю себе: «Быстро чулки выбирай! Золотые иль красные?» А, все равно! Все чулки мои в дырках давно.

Вот так осуществляется их любовь, подумала Элинор, слушая их смех, их пикировку. Еще один кусочек узора, заключила она, используя еще не до конца сформулированную мысль для того, чтобы приклеить ярлычок к живой сцене. И даже если эта любовная игра отличается от того, что было принято раньше, в ней тоже есть прелесть; это все же любовь — возможно, отличная от любви в старом понимании, но зато, не исключено, сильнее… Так или иначе, они думают друг о друге, живут друг в друге; а ведь это и есть любовь, разве нет? — рассуждала про себя Элинор под смех Сары и Николая.

— …Ты что, не можешь быть самостоятельной? — пенял Николай. — Не можешь сама себе подобрать чулки?

— Никогда! Никогда! — смеялась Сара.

— Потому что у тебя нет своей жизни. Она живет в мечтах, — сказал Николай, обернувшись к Элинор. — Одна.

— Профессор начал свою лекцию, — съязвила Сара, положив руку ему на колено.

— Сара затянула свою песню. — Николай со смехом прижал ее руку своею.

Но им очень хорошо, думала Элинор. Они смеются друг над другом.

— Скажи, Николай… — опять начала она.

Но уже заиграл следующий танец. В гостиную, толпясь, стали возвращаться пары. Медленно, сосредоточенно, с серьезными лицами, будто участвуя в мистическом обряде, который освобождал их от необходимости испытывать все остальные чувства, танцующие начали кружить мимо Элинор, Сары и Николая, задевая их колени, чуть ли не наступая им на ноги. Затем кто-то остановился перед сидящими.

— А вот и Норт, — сказала Элинор, подняв голову.

— Норт! — воскликнул Николай. — Норт! Мы виделись сегодня вечером, — он протянул руку Норту, — у Элинор.

— Было дело, — приветливо сказал Норт.

Николай сдавил его пальцы; когда он убрал руку, Норт опять почувствовал свои пальцы по отдельности. Что-то в этом было чрезмерное, но Норту понравилось. Он сам ощущал прилив чувств. Глаза его блестели. Озадаченное выражение исчезло с лица. Его авантюра удалась: девушка написала свое имя в его записной книжке. «Приходите ко мне завтра в шесть», — сказала она.

— Еще раз добрый вечер, Элинор, — произнес Норт, склоняясь к руке своей тетки. — Вы очень молодо выглядите. И чрезвычайно хороши собой. Мне нравится этот наряд. — Он оглядел ее индийскую накидку.

— То же могу сказать тебе, Норт. — Она посмотрела на него снизу вверх. И подумала, что еще никогда не видела его таким статным, Таким оживленным. — Ты не пойдешь танцевать? — спросила она. Музыка играла вовсю.

— Только если Салли окажет мне честь, — сказал он, кланяясь с преувеличенной учтивостью. Что с ним случилось? — дивилась Элинор. Он выглядит таким красавчиком, таким счастливым. Салли встала. Она подала руку Николаю.

— Я буду танцевать с тобой, — сказала она. Они замерли на миг в ожидании, а потом закружились прочь.

— Какая странная пара! — заметил Норт. Он наблюдал за ними с кривой усмешкой. — Они не умеют танцевать! — Он сел рядом с Элинор, на кресло, освободившееся после Николая. — Почему они не женятся? — спросил Норт.

— А зачем это им?

— Ну, все женятся. И он мне по душе, хотя он немного — как бы это сказать? — мещанин, что ли, — предположил Норт, глядя не неуклюжее вальсирование Николая и Сары.

— Мещанин? — переспросила Элинор.

— А, это ты о его брелке? — догадалась она, посмотрев на золотую печатку, которая взлетала и падала, пока Николай танцевал. — Нет, он не мещанин. Он…

Однако Норт не слушал. Он смотрел на пару в дальнем конце гостиной. Двое стояли у камина. Оба — молодые, оба молчали. Казалось, их заставило замереть какое-то сильное чувство. Норта тоже охватило волнение — он стал думать о своей жизни, а потом мысленно поместил молодую пару и себя в совсем другой антураж: камин и шкаф сменили ревущий водопад, бегучие облака, скала над стремниной…

— Брак — это не для всех, — перебила его мысли Элинор.

Норт вздрогнул.

— Да, конечно, — согласился он и посмотрел на нее. Она никогда не была замужем. Почему, интересно? Вероятно, жертва на алтарь семейства — ради беспалого дедушки Эйбела. Тут его посетило некое воспоминание о террасе, сигаре и Уильяме Уотни. Не в любви ли к нему состояла драма Элинор? Норт посмотрел на нее с симпатией. Сейчас он любил всех. — Какая удача обнаружить вас свободной, Нелл! — сказал он, кладя руку ей на колено.

Она была тронута. Ей было приятно прикосновение его руки.