Случайные обстоятельства - Леонид Борич

Но дети слушали совсем другое — то, что по телевизору показывали, — что же касается Михаила Антоновича, то так как советов было слишком много и были они неисполнимы либо по причине тех же школьных экзаменов, либо из-за характера Михаила Антоновича, да и Надежда Викентьевна после этого разговора, занятая текущими делами и оформлением пенсии, почти не напоминала ему о врачах, а он чувствовал себя временами и получше — как бы там ни было, Михаил Антонович, смутившись, что уже однажды зря только обеспокоил всех, перестал вообще говорить о своем самочувствии. В самом деле: не обследуется, не идет к врачу — к чему же тогда и жаловаться?!

В течение двух следующих экзаменационных недель, возвращаясь из школы, он говорил лишь, что пойдет полежать немного.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спрашивала Надежда Викентьевна, озабоченно отыскивая куда-то запропастившуюся книжку с телефонами. — Ты не видел случайно, где наша телефонная книжка?

Нет, он ничего себя чувствует, просто устал немного, а книжка — вот же она, где всегда, на столике у телефона.

Он лежал в дальней комнате на диване, удобный такой, несерьезный и нетребовательный больной, как бы даже и не больной, а лишь притомившийся из-за жары и экзаменов, несколько уставший человек, дремал себе, никого не беспокоя, и все в душе были ему благодарны за это.

 

Из разговоров да и по собственному своему представлению Надежда Викентьевна знала, как нелегко ей будет, особенно на первых порах, пока она не привыкнет к новому для нее качеству, но то, что она почувствовала, уйдя на пенсию, переносить оказалось много труднее.

Она все никак не могла привыкнуть, что те десятки, сотни людей, которые еще недавно так зависели от нее, нуждались в ее разрешениях, утверждениях и без ее советов не могли и шагу ступить, — эти же люди, отнюдь не став умнее или опытнее в столь короткое время, теперь сами, без нее, что-то разрешают, утверждают, а за советом обращаются к ней все реже и реже.

Тем обстоятельнее и охотнее Надежда Викентьевна давала советы. Каждый ее телефонный разговор по делу приобретал для нее огромную значимость, и она обижалась, когда кто-нибудь из домашних торопил ее, чтобы самому куда-то срочно звонить, — раньше они себе этого не позволяли. Особенно донимала Надежду Викентьевну ее внучка, которая с бестактностью молодости — ей было девятнадцать лет — давала понять своей бабушке, что только у нее, у Жени, могут быть неотложные дела, ну, еще и у родителей в какой-то мере, особенно у отца, а она, Надежда Викентьевна, у которой теперь сколько угодно свободного времени, может звонить, когда их никого дома нет. Андрей Михайлович и Елена Васильевна довольно строго выговаривали ей за это, но Женя все же улавливала в их тоне некоторую формальность: сами-то они наверняка разделяли ее мнение, а если иногда и одергивали ее, то скорее не по существу, а по каким-то, как им, очевидно, представлялось, воспитательным соображениям. Достаточно, мол, чтобы она проявила побольше мягкости к бабушке, не была хотя бы так груба с ней — и тогда, пожалуйста, поступай как поступала. Но если все именно так было, то зачем же делать вид, притворяться, что все не так? И Женя чувствовала абсолютную свою правоту, а в чем-то и такого рода честность, которая превышает родительскую, раз они все-таки притворяются, а она — нет.

Надежда Викентьевна гордилась, что ей всегда хватает терпения и выдержки, чтобы, и незаслуженно обиженной, не терять достоинства, а сын и невестка, хотя и внушали своей дочери, что она не права, в душе с ней были согласны, понимая, что за всеми телефонными разговорами Надежды Викентьевны «по делу» — дела-то как раз уже не было, но, в отличие от Жени, даже между собой никогда вслух этого не произносили — Андрей Михайлович из-за вполне понятных сыновних чувств, а Елена Васильевна — из деликатности и еще потому, что, вопреки расхожим представлениям об извечной непримиримой вражде, жили они, свекровь и невестка, довольно дружно. Если же иногда их отношения и становились чуть натянутыми, то это случалось лишь когда кому-то из них начинало казаться, что другая присваивает себе Андрея Михайловича в большей степени, чем каждой из них положено.

Уже два десятка лет, с тех пор как Елена Васильевна вошла в их дом, заботы о продуктах, об обеде на всю семью, а тем более заботы об удобствах Андрея Михайловича, о его рубашках, белье, носках, об импортных лезвиях, которыми он предпочитал бриться, забота о детях и о том, чтобы они не отвлекали мужа, когда он работает в своем кабинете, как, впрочем, и вообще все, что было связано с домом, лежало на ней одной. Ей никогда не было в тягость заботиться и о Михаиле Антоновиче, которого она очень уважала и который, в отличие от Андрея, всегда замечал ее внимание, тепло и по-старинному галантно благодарил, да и приятно было иной раз чуть уколоть Надежду Викентьевну, а заодно, конечно, и Андрею показать, что мамочка его совсем не так внимательна к своему мужу, как она, Елена Васильевна, к своему, хотя и разницу понимала между Михаилом Антоновичем и его сыном: все-таки Андрей достиг такого положения, что ему не то что некогда отвлекаться на какие-то житейские мелочи, но он просто не имеет на это права, когда ежедневно столько жизней на нем.

Испытывал ли что-то новое в себе Андрей, став профессором, Елена Васильевна не знала, но сама она гордилась его положением и в себе перемену чувствовала в том смысле, что, хотя забота о муже и раньше была для нее потребностью, теперь это стало еще и своего рода служением, ее причастностью к тому важному и почетному, чем занимается ее муж. Оттого, будучи инженером-химиком, она перешла несколько лет назад даже на другую работу, устроилась агентом госстраха. Так ей было удобнее, она уже не связана была каким-то обязательным, определенным временем, в деньгах ничего не потеряла и, во всяком случае, к приходу мужа могла всегда быть дома, чтобы успеть все приготовить и подать на стол. Обидно только, что Андрей это не ценит: мол, поступила так потому, что ей просто удобнее. Ей, не ему! И вообще он часто бывает несправедлив по каким-то пустякам. Из-за чая, например. Ну почему, если утром она заварила прекрасный чай, — почему вечером нужно новый заваривать?! Или вот недавно с этим кремом... Не было случая, чтобы Надежда Викентьевна не нашла времени для фруктовой маски на лицо — и это на седьмом десятке! — или чтоб она забыла намазаться на ночь каким-то специально для нее изготовленным составом на розовом масле. Между прочим, хоть бы раз Надежда Викентьевна ей этот крем предложила! Хотя бы ради приличия!.. Но дело не в этом. Ведь все, что делает его мама, — все правильно, все объяснимо и никогда не может быть предосудительным. А вот ей, когда на ночь она тоже стала намазывать лицо кремом, Андрей прямо скандал устроил: делай это когда хочешь, но только когда меня дома нет. Разумеется, он вовсе не против, чтобы она помоложе выглядела, но поступиться при этом какими-нибудь своими удобствами он не желает.

Но ведь, с другой стороны, его тоже можно понять. Для него рабочий день и дома продолжается. Ему вообще бывает ни до чего — ни в гости пойти, ни в театр выбраться, ни отдохнуть по-человечески хотя бы в свой воскресный день.

Конечно, ей достается... Но как же иначе, если она самый близкий ему человек? Он без нее и шага ступить не может: «Лена, где у нас...», «Лена, подай...», «Лена, напомни мне...»

Она, как могла, и сама уж оберегала его, даже вот и от этих постоянных телефонных звонков по вечерам. Нету, мол, дома. Что-нибудь передать? И это хоть как-то спасало его на время, потому что передавать просьбы через кого-то не всегда решаются. «Спасибо, я попозже». — «Хорошо, звоните позже», — приветливо говорила она и тут же на несколько часов выключала телефон, если, правда, дочь ни от кого не ждала звонка, а то потом от нее упреков не оберешься. Да и муж, заметив иногда, как долго никто не звонит ему, и обнаружив уловку жены, начинал выговаривать ей, зачем она выключила телефон, хотя сам же прекрасно понимал, что только потому он и смог поработать спокойно в этот вечер.

Словом, хотя в их семье не было каких-нибудь длительных и серьезных раздоров, но приливы и отливы симпатий, но не высказанные вслух претензии друг другу, но небольшие обиды и некоторая напряженность в отношениях все же бывали, и нельзя сказать, что их жизнь ощущалась ими такой уж благополучной: всегда ведь кажется, что для этого так много нужно...

 

И вдруг случилось несчастье.

Произошло то, что бывает, как ни странно, именно в семьях врачей, где, казалось бы, скорее можно насторожиться, вовремя заподозрить что-то неладное со здоровьем близкого человека, а они между тем это очевидное просмотрели.

В то утро, когда Надежда Викентьевна, позвонив сыну на кафедру, сказала, что отец что-то неважно себя чувствует и не пошел в школу, Андрей Михайлович не особенно насторожился, тем более мать добавила, что вообще-то отцу и не обязательно было идти: он сегодня не занят на экзаменах. Это, наверно, и успокоило. Другое дело, зная отца, услышать, что он не просто в школу, а на экзамен не пошел, — тогда бы уж точно всполошился.