Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

При этих словах я поежилась, чувствуя постыдную слабость в ногах и невидимую удавку на горле, не позволявшую дышать. Конечно, доставшийся от природы звонкий певческий голос я считала главным своим достоянием и без танцев-переплясов себя не мыслила, но, если это приблизит нас к желанной цели, я как-нибудь переживу. Такая же готовность читалась и во взгляде Ивана, хотя цена, которую ему назначили Пряхи, была несоизмеримо выше. А Лева уже достал нож и поднес его к лицу, готовясь отдать свою совсем уж непомерную плату. В конце концов, для музыканта главное слух.

Глядя на спокойные, безмятежные лица моих спутников, готовых на любые страдания и жертвы, я почувствовала оторопь. Тут что-то не так! Почему Пряхи ничего не сказали про Василису? Вспомнилась просьба подруги присмотреть за братом и ее наказ не продешевить. Впрочем, тут скорее речь шла о том, чтобы не заплатить втридорога за то, что нам не очень-то и нужно.

— Мудрость вершительниц судеб — великий дар, за который не жалко отдать любую плату, — с поклоном проговорила я. — Но им тяжело разумно распорядиться.

— А человеческая природа такова, что даже зная будущее, не всегда удается избежать ошибок, — в тон мне отозвался Лева, поспешно убирая нож.

— И вообще познание умножает печаль, — поддержал нас Иван, тоже стряхнув морок.

— Так зачем же вы пришли? — разочарованно глянули на нас Средняя и Младшая.

— Да перстень им обручальный нужен, — прошамкала беззубым ртом Старшая.

— А его разве нельзя купить за золото или серебро? — удивилась Младшая.

— Такой за все сокровища не купишь, — хищно отозвалась Средняя. — Впрочем, я забыла, у вас ведь есть одна иголочка. Может быть, ее на перстень захотите сменять?

Я снова почувствовала прикосновение невидимой удавки. Лева обреченно взялся за нож. Я ему хотела сказать, чтобы не смел, но меня опередила Старшая Пряха.

— Иголка — это не дар, а тяжкая ноша, — проговорила она. — Кому ее завещали, тому и нести. А за то, что человеку на роду написано, и вовсе платить не нужно. Особенно, если он сам свою судьбу сумел распознать и выбрать.

Она достала из кармана все того же запона, в котором прежде держала глаз, изящное золотое колечко современного дизайна, украшенное небольшими красиво ограненными бриллиантами.

— Держи, Иван. Сам ведь покупал. Нам чужого не надо.

Едва брат принял у нее из рук обручальный перстень, и дуб, и Пряхи исчезли, а мы с ребятами снова оказались у дверей той же избы, в которой нас ждали Василиса и другие девушки.

Мой брат и Лева поднимались на крыльцо, обряженные в шелковые нарядные рубахи. Костюм Левы дополняло традиционное полотенце шафера. Я подбирала полы парчового косоклинного сарафана, переживая, что не успела спеть брату напутственную песню про золотые кудри.

Девушки с порога начали было стыдить корильной, пытаясь выставить неряхами-неумойками, но быстро замолкли: жених и тысяцкий с бояркой-сестрой выглядели достойно и смогли щедро откупиться. На фоне величальной зазвучало причитание Василисы, не столько переживавшей по поводу предстоявшего переезда на «чужедальнюю сторонушку», сколько горевавшей по матери. Назвать Ивана, как полагалось по ритуалу, «злодеюшкой незнакомым» у нее язык не повернулся. Подруга не только завершила коруну с сеткой поднизью, но и успела переодеться в роскошный кумачовый сарафан.

Лева встал у печного столба, произнося традиционный приговор-оберег кудесника и дружки, а Иван, словно того и ждал, достал и поднес любимой обручальный перстень. Вот только надеть его на палец он не успел: между ними встала ледяная стена.

Коруна сдавила голову Василисы, сетка-поднизь оказалась на шее, бисер осыпался льдинками, лески впились в кожу. Сделалось холодно и сыро, свет померк, небо заволокло тучами. Мою многострадальную спину опалили прорастающие крылья.

— Маш, просыпайся, у нас гости!

— Ты сейчас сонная улетишь неведомо куда, и мы тебя не отыщем!

Крылья мне не почудились, холод и сырость тоже. Щука маневрировала на вздыбленных, точно на картинах Айвазовского, волнах. Нас обдавало ледяными солеными брызгами. Лева тормошил меня, пытаясь добудиться. Иван в компании издающего утробные грозные звуки ощерившегося Тигриса балансировал, пригибаясь на спине Щуки, глядя в закручивающуюся гигантскими водоворотами пучину, из которой поднимались огромная голова и кольчатое тело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я издала вопль ужаса и в самом деле едва не улетела неведомо куда, и не факт, что не в пасть чудовища. Лева меня удержал.

— Кто это еще? — запинающимся голосом спросила я, кое-как сложив крылья, не в силах отвести взгляд от жуткого водоворота.

— Похоже, мы каким-то образом потревожили Мирового Змея, — буднично пояснил Иван. — Или же он, как и большинство хищников, просыпается, если кто-то вторгся в его владения.

— По идее он вроде бы не по нашу душу пришел, — пояснил Лева, указывая на горизонт, из-за которого в золотой ладье выплывало пурпурно-алое закатное солнце.

— Это что, опять этот, который Колобог? — уточнил Иван, из-под руки разглядывая распространявший розоватое свечение гигантский огненный шар, в сторону которого разворачивал свои кольца Мировой Змей.

— Вообще-то его полное имя Даждьбог, — усмехнулся Лева. — Податель света и тепла. И сейчас он свершает свой полуночный путь за краем земли.

— И каждую ночь ведет бой с Мировым Змеем, — кивнула я, непроизвольно поправляя височные кольца, отображающие эту извечную битву.

По-хорошему, нам стоило поскорее убраться из этого места куда подальше: уж точно Солнце и его хтонический противник сами бы без нас разобрались. Но в это время в лучах приближавшегося солнца и в свете моего оперения среди нескольких рядов похожих на сталактиты зубов блеснул знакомый стальной клинок.

— Да это ж мой меч! — обрадовался Иван. — Нужно его поскорее вернуть, пока эта скотина его не сожрала!

— Да ты с ума сошел! Если было с чего сходить, — возмутилась я, вспоминая недавнюю картину изрубленного тела, лежащего среди скелетов, и свои невероятные усилия, направленные на возвращение этого остолопа к жизни.

И вот теперь, едва его душа прочно утвердилась в теле, он снова готов рисковать, не соображая, насколько легко может провалиться за грань. На этот раз уже без возврата. Живой и мертвой воды у нас больше нет. Аптечка тоже почти пустая. А если произошло то, чего я больше всего опасалась, и мозг брата на фоне кислородного голодания в момент гибели просто атрофировался? А с инстинктом самосохранения у него всегда было туго!

— А какие ты предлагаешь варианты? — строго нахмурился Иван. — Без этого меча нам ни иголку не сломать, ни Василису не выручить.

Я умоляюще глянула на Леву. Тот только руками развел.

— Ну что я, с гигантскими змеями дела не имел? — попытался меня увещевать брат с таким же выражением, с каким в детстве просил не говорить маме об очередном уже в лукошке или пчелином укусе. — И что они тут все такие бестолковые? То зернышко вытащить не могут, то мечами челюсти рвут. То-то он, бедняга, так злится. К стоматологу-то он точно не доползет!

— И что ты собираешься делать? — поинтересовалась я, наблюдая, как Змей медленно поднимает над водой свое гигантское тело. — Вплавь тебе туда точно не добраться.

Иван напрягся. Эту часть плана он пока явно не обдумал.

— В любом случае, тебе лучше полностью обратиться, забрать иглу и кольцо и постараться унести их отсюда на безопасное расстояние, пока мы не добудем меч.

— Какое кольцо? — не поняла я.

Вместо пояснения брат протянул мне то самое, обручальное, которое он купил в прошлом году и теперь получил от Старшей из Прях. Похоже, наше путешествие на остров Буян мы совершили втроем, и не факт, что во сне. Хотя каким образом там тогда оказались Кижи, сетка-поднизь и Василиса?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я попыталась прикинуть, какой из артефактов лучше взять в клюв, а какой держать лапами. Потом увидела Тигриса, который преданно охранял наши вещи. А его куда? Я вряд ли смогу поднять его в воздух вместе с кольцом и иголкой. Да и как еще поведет себя в полете фамильное достояние? Бабушка рассказала, что потомки первой Жар-птицы потому и остались в Яви, поскольку не могли забрать иголку в Ирий, где никакой смерти просто места нет.