Автоматная баллада - Андрей Уланов

Кислый вид командира «солнышек» навёл меня на мысль, что как раз он-то, начитавшись в библиотечке книжек о доблестных пушкарях, мечтал о снайперском попадании — и этим подобным явно был не сортир «огоньков», а цель рангом повыше.

— Может, стоило подтащить больше снарядов?

— Нет, — отрезал Швейцарец. — Десять минут обстрела, шесть снарядов в минуту. Потом отступаем. Всё должно идти точно по плану.

Анна

— Три танка, — к удивлению Анны, голос Швейцарца звучал ничуть не громче обычного. Скорее даже наоборот, её напарник выглядел едва ли не… сонным? — Ты сказал, что у них есть только один, а их — три!

— Но мы так и думали! — стонуще произнёс Игорь. — И пленные всегда только про один говорили! Я…

— Ладно, заткнись! — почти ласково предложил Швейцарец.

— И что теперь будет? — тихо спросила Анна.

— Теперь, — ещё тише отозвался он. — Я буду думать.

«Думай быстрее!» — ужасно захотелось крикнуть ей, однако немногие оставшиеся пока не захлёстнутыми панической волной островки в мозгу всё же подсказали Анне, что подобный вопль — не самый лучший способ подхлестнуть Швейцарца.

Взамен она, резко крутанувшись и отойдя на два шага, коротко, но, что называется, с чувством выматерилась.

— Он придумает.

Белоснежка опять сумела незаметно объявиться рядом с ней.

— Ты… — взгляд, которым Анна наградила девчонку, по совести, должен был предназначаться Швейцарцу, но раз уж подвернулась… — Ты в него, ну прямо как в бога, веришь.

— Ты всё перепутала, — невозмутимо отозвалась девочка. — В бога я не верю вовсе. А вот в него — верю. Безоговорочно.

— Ну и дура, — прошептала Анна. Нетерпеливо порыкивающие моторами танки уже почти докатились до развилки, когда Швейцарец, наконец, очнулся от полусна.

— Пушку!

Связист, секунду помешкав, протянул ему трубку.

— Командный на связи… да… хорошо, что видишь. Да… план меняется. Приготовься… через минуту, по двойной зелёной ракете, на левом фланге пойдёт в атаку БТР. Это будет сигнал и для вас: как только увидите ракеты — стреляете! Они к тому моменту должны будут как минимум развернуть башни… если повезёт, и борта подставят. Я открою огонь одновременно с вами. Да, перекрёстным уделаем их на раз. Отлично, действуй! — закончил Швейцарец и, оторвавшись на миг от трубки, скомандовал: — Лейтенанта Сергачёва!

— Готово!

— Командный говорит. Слушай внимательно. Ровно через минуту, по сигналу две зелёные ракеты, «шестидесятка» должна будет атаковать фланг противника. Без десанта, только с экипажем. Да, одна только «шестидесятка». О стрельбе пусть особо не думают, главное — скорость! Если будут держать скорость, проскочат всю вражью цепь быстрее, чем танки успеют за ними башни развернуть, так Петрову и скажи! Давай! — Он бросил трубку.

— Ракетницу.

— Я-я уже зарядил, — запинаясь от волнения, похвастался Васёк. — Как только услышал, сразу и зарядил. Сдвоенная зелёная, правильно?

— Правильно, — Швейцарец, переломив ракетницу, глянул на маркировку патрона. — Молодец. Разрешаю выстрелить.

* * *

БТР мчался быстро…

…пока вдруг не «клюнул» носом, кренясь, с разгону влетев в незамеченную водителем яму. Отчаянно, перекрывая утробный рёв танковых дизелей, взвыл движок, бешено крутящиеся колёса выметнули целый фонтан грязи, машина, дёрнувшись, поползла назад…

…и скрылась в оранжево-чёрной вспышке, из которой в стороны брызнуло чем-то неузнаваемо-чёрным.

Почти в тот же миг слева донёсся хлёсткий удар пушечного выстрела — и Анна, стиснув кулаки, до боли впилась ногтями в ладонь… потому что белая нить трассера прошла буквально в считаных миллиметрах выше танковой башни.

— Десять секунд, — даже сквозь грохот и рёв она удивительно чётко расслышала слова Швейцарца. — У них есть десять секунд, чтобы перезарядиться и попасть.

— А ты?! — Он стоял рядом с ней, стоял, стоял, стоял… — Ты же сказал им… ты же пообещал! Одновременно…

— У них на лобовой мешки с песком, — Швейцарец произнёс это чуть удивлённо, словно не понимая, почему она сама не расшифровала смысл его поступка. — Мне нужно, чтобы танки развернулись бортом.

— И ты… — Анна задохнулась, слов не было, да и звуков тоже… и вообще ничего нельзя было сделать.

Потому что Швейцарец был, скорее всего, прав. Как всегда.

И, что было куда важнее, только он успел хоть как-то научиться управлять ракетами — тренироваться двоим было бы слишком расточительно и потому рискованно.

— Десять секунд, — повторил Швейцарец. — Они должны успеть.

Они успели, выстрелили и даже попали — танк буквально подпрыгнул, когда на его броне расцвёл ослепительно-белый бутон… и через секунду взорвался, исчез в облаке огня и дыма, сорванная башня рухнула на землю метрах в трёх от полыхающего остова…

А ещё через миг оставшиеся два танка плюнули огнём.

Второй снаряд прошёл слишком высоко, бесполезно рванув землю далеко позади пушки, рядом с ней взметнулось лишь одно причудливое дерево из дыма и пыли — и правый танк, натужно ревя, стал разворачиваться, явно решив на случай промаха довершить работу пулемётами и гусеницами. Стоявший на левом фланге укоротившейся цепи остался на месте, доразвернув в сторону пушки лишь башню — в башню он и заполучил рыжий росчерк «ПТУРа»… но прежде успел сделать ещё один выстрел.

Во втором танке сообразили, что именно происходит, а сообразив, бросились прочь из могучего стального чудовища, внезапно превратившегося в мишень. Далеко, впрочем, убежать им не удалось — сначала на левом фланге разом «ожили» пулемёты, а когда командиры «огоньков» попытались развернуть цепь, их накрыл миномётный залп. Всего один — правильно переносить огонь расчёты не умели, и потому стрелять по бегущим Швейцарец им попросту запретил.

Бой закончился в считаные минуты, и когда Анна и Швейцарец начали спускаться с холма, выстрелов уже почти не было слышно. Только время от времени гулко хлопало со стороны горящих танков, а когда они дошли до пушки, остался только ровный гул пламени.

На огневой — бывшей огневой — хозяйничала смерть.

«Почище любой катаны, — отрешённо подумала Анна, — в десять, нет, в сто раз». Смерть была прихотлива — почти не тронув одних, она изрядно поглумилась над другими.

…Наводчик полусидел, обняв искорёженный осколками затвор.

…Наташка прижимала к себе снаряд, и веснушки казались почти чёрными на побелевшем личике.

…левая рука подносчика, чьё имя Анна так и не запомнила, сжимала пучок вырванной травы, а полуприсыпанная землёй правая виднелась в трёх метрах, словно отброшенная за ненужностью палка.

И она могла лишь догадываться о том, что едва заметные тёмные пятна на траве — это и есть единственный знак, единственный оставшийся след того, что Коля Сельгин когда-то ходил по этой земле… жил… радовался… пока разорвавшийся в метре перед ним танковый снаряд не стёр его взмахом осколочного веера.

А тот, кто был виноват во всём… кто позволил смерти прийти и совершить всё это — он стоял рядом с ней и смотрел. Без тени эмоций.

И это было невыносимо!

— Ну что?! — бешено заорала Анна прямо в его лицо, в эту проклятую неподвижно-равнодушную маску. — Ты доволен?! Теперь ты доволен?! Смотри, хорошо смотри… нравится зрелище?! Ведь это ты убил их, слышишь, ты! Всех этих людей убил ты!

Маска не дрогнула — и тогда она, взвыв, замахнулась, собираясь вцепиться когтями так, чтобы из-под чёртовой личины брызнула, наконец, живая кровь. Стянуть, в клочья изодрать…

И замерла, ощутив горлом холод стали.

— Опусти руку, — негромко приказала Белоснежка. — И отойди от него.

Только сейчас в глазах Швейцарца что-то неуловимо дрогнуло.

— Этих людей убил не я, — он говорил медленно, делая чуть ли не по секундной паузе после каждого слова. — Те, которых я, они там, — он мотнул головой в сторону поля, — в танках… догорают. И остальные, что там лежат… если ты думаешь, что мина оказывает на человека менее ужасное действие, чем танковый снаряд, можешь сходить и убедиться в обратном.

«Как гвозди, — подумала Анна, — эти его слова — как гвозди…

…гвозди, которыми прибивают к кресту».

— Зачем?

— Затем, что это — война, — сухо произнёс Швейцарец. — Вот так она и выглядит. Ты не знала этого? Я тоже… только догадывался.

— И что ты будешь делать теперь? Когда — знаешь?

— Я её закончу!

Командир

— «Васильки» пусть установят здесь, — приказал он. — Организуй! Пусть тащат из лагеря все мины, все, что есть, до последнего ящика. И воду, вёдрами. Обстрел должен быть непрерывный, два стреляют, два остывают!

— Все мины? — изумлённо переспросил Игорь.

— А ты как думал? — Швейцарец криво усмехнулся. — Это бой — последний, он же решающий. Те, в «Огоньке», это понимают отлично и драться будут отчаянно. И ты пойми наконец — тому, кто сегодня победит, никакие мины-снаряды и прочее уже не потребуются… а тому, кто проиграет, тем более!