Неизбежность (Дилогия - 2) - Олег Смирнов

в Маньчжурии деревни и города обнесены подобными валамистенами - пониже ли, повыше ли. Этот вал был метров двух, можно запросто перемахнуть, по Трушин сказал:

- Найти ворота! Мы ж не воры, чтобы проникать с черного хода.

Нашли ворота, раскрыли, вошли в деревню. Собаки, учуяв пас, залаяли еще остервепелей, по на темной, грязной улочке пх не было. И пи единой человеческой души. Во двориках вкусно пахло горелым кизяком и кое-где блеяли овцы. Глинобитные фанзы, очертаниями напоминавшие монгольские пли бурятские юрты, выступали неясно из мглы; пи огонька.

- Спят? - озадаченно спросил Трушин. - Что ж, будить?

- Не спят, - сказал я. - Просто не зажигают света.

- Старшина, - сказал Трушин, - пу-ка ткнись в эту фанзу...

Переводчик перешагнул лужицу перед фанзой, сдвинул соломенную циновку, прикрывавшую вход, что-то произнес по-китакскп. Из фанзы ответили. Переводчик сказал:

- Зайдем!

Я вошел за Трушиным, за мной автоматчики. В фанзе стало тесно. На полу тлел костерок, в его мигающих отблесках мы увидели семью: хозяина, хозяйку, полдюжины китайчат, забившихся в угол. На взрослых была какая-то рвань, китайчата были голые и тощие-тощие. Тяжело пахло дымом, потом, прелью.

Хозяева низко, раболепно кланялись, китайчата зверьками выглядывали из темноты. Переводчик, долго, старательно подбирая слова, говорил, и, пока он говорил, хозяева кланялись все ниже и ниже, доставая пол.

- Это отставить, - сказал Трунит. - Ты им переведи: русские китайцам друзья, поэтому не надо так кланяться... Пусть сядут!

И свет пусть вздуют! Лампу ли, свечку...

- Ни лампы, пи свечки нету, товарищ гвардии старший лейтенант. Пламя костра - вот и все электричество.

- М-да... Ну, пусть сядут.

- Они говорят, что по могут сидеть в присутствии русских начальников. Японцы никогда не позволяли этого...

- Переведи: пусть забудут про японские порядки. Теперь порядки будут другие, японскому игу конец, они свободные люди.

Выслушав старшину, хозяева подошли к глиняному кану и присели на краешек. Здесь костерок освещал их лучше. Китаец был изможден, сутул, стрижен наголо, виски седые, на ногах - рваные матерчатые тапочки. Такие же тапочки были и на маленьких, изуродованных, как культи, ножках китаянки, - нам известно было, что маленькая, уродливая ножка здесь признак красоты и девочкам еще в детстве забинтовывают йоги, не дают расти; полуседые волосы китаянки были гладки и редки, просвечивал череп, странно было видеть полулысую женщину. Сколько же ей лет? Ответили: ему сорок, ей тридцать пять. А похожи на стариков.

Глиняный пол, глиняный кап, прикрытый соломенными циновками, никакой утвари, кроме глиняных же кувшинов и мисок, вместо трубы в верху фанзы дыра, окошко заклеено рисовой бумагой.

- Извиняются, что печем угостить, - сказал переводчик. - Японцы дочиста обобрали.

- Да они без японцев нищие, - сказал парторг Симопенко. - Советская власть им надобна! Тогда заживут как люди!

- Слушай, Микола, - строго сказал Трушин. - В беседах с местным населением не вздумай устанавливать здесь Советскую власть. Наш принцип невмешательство во внутренние дела.

Сами разберутся, какую власть выбрать.

- Советскую выберут!

- Надеюсь... Но в беседах надо делать упор на освободительную миссию Красной Армии.

Я увидел, как солдаты потрошат свои вещмешки: достают хлеб, сахар, вручают хозяевам. Те - ладонь к ладони, руки к груди - кланяются, как заведенные. Сержант Спмонеико:

- Нехай пацаны сахар спробуют, небось за всю жизнь пе спробовалп...

- Вот что, - сказал Трушин. - Деревню не соберем, а соседей можно. Переведи, старшина: пускай кликнет соседей сюда...

- Слушаюсь, товарищ гвардии старший лейтенант! - И зевок во всю пасть.

Китайцы - один мужчины - - явились тут же, будто стояли за стенкой. Трушин рассадил их на пол, на кап, откашлялся:

- Переводи. Однако не части...

А я с автоматчиками выбрался на волю, посмотреть, что и как.

Японцев в деревне нет, да мало ли что? А если нагрянут с гор?

В темноте шумела чумиза, горбатился вал, окружавший деревню, как тюрьму, по-прежнему брихали собаки. Под сапогами чмокала грязь.

Минут сорок спустя из фанзы вышли Трушин и Симопенко, сопровождаемые галдящими китайцами. Трушин, довольный, скалал:

- Разбудил в них общественный темперамент, вопросами засыпали... Но главное - рады, что японское рабство сброшено...

Китайцы проводили нас до ворот, остались у вала, махая соломенными шляпами и крича:

- Шанго.! Шапго! [Хорошо! Хорошо! (кит.)]

- Ребятки, - сказал Симоненко с важностью, - до расположения два ли!

- Это с чем едят? - спросил Миша Драчев.

- Ли - полкилометра. По-китайски.

- Ишъ ты, по-китайски... Ты, парторг, провожжался часик с китайцами и уже просветился.

- Он таковский, - сказал Кулагин. - Но до чего ж бедно живут в Китае, трудно и представить.

- Представили в натуре, - сказал Свиридов. - При эдакой житухе только революцию делать.

Логачеев подхватил:

- А что, сделают революцию! С нашей помощью!

- Логачеев, - с великой строгостью сказал замполит Трушин, - Что я толковал насчет невмешательства в китайские дела?

- Так мы же между собой, - простодушно сказал Логачеев. - А на международной арене будем дипломатию разводить.

Миша Драчев фыркнул:

- Из тебя, Логач, дипломат, как из меня барышня!

- Из тебя барышня хреновая, а я б дипломатию соблюдал!

Однако ежель бы китайцы попросили о революционной помощи, не отказал бы!

- Уймись, Логачеев, - сказал Трушин. - Это проблемы будущего. В настоящем же - разгромить Кваптупскую армию в сжатые сроки.

- Вы будете смеяться, по это мы понимаем, товарищ замполит...

За разговором незаметно преодолели километр, или два ли, как объяснял Микола Симоненко, и на склоне замаячили контуры танков и автомашин. .

Дождевые капли продолжали шлепать, словно срывающиеся с дуба желуди или пули на излете, по дождя так и не было. Я посветил фонариком на часы: полвторого. По монгольскому времени. А тут какое? В ростовской школе, в нашем классе часы были лишь у одной девочки, дочки директора мясокомбината, и она на пальцах показывала всему классу, сколько минут осталось до конца урока, - знать это было жизненно необходимо, если ты не выучил урока, а учитель вот-вот вызовет тебя.

Трушин уже свистел носом. Спи, дружок, да приснятся тебе хорошие сны!

Побудка была на сером рассвете. Ежась от сырости и холода:

ночи в горах - ой-е-еи, - мы кое-как ополоснулись из студеного ручейка, а до умывания наполнили фляги, воеифельдшер разрешил, снявши пробу воды. Умываясь, обнаружили друг у друга:

физии распухли от комариных укусов. Толя Кулагин разглядывал себя в карманное зеркальце, вздыхал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});