Как живется вам без СССР? - Лариса Бабиенко

— Вам надо уважать наши идеалы, — предупредил меня Андрей Петрович, но моих идеалов уважать не собирался, потому как-то с удовольствием ляпнул:

— Ну, что, е… твои коммунисты?!.

Что ответить, коль и впрямь больше нет в России советской власти? Пришлось напомнить, выиграла ли из-за этого российская родня Андрея Петровича?

Деньги, которые приходили в Брянск из-за границы, потомкам его почему-то не особо помогали. Заводы, на которых парни прежде получали за честный труд честную зарплату, были закрыты, а ларек, который они открыли по продаже мыла и стиральных порошков (при помощи дедушкиных долларов), вскоре был обворован. Круг замкнулся.

— Да, — притворно согласилась я с провокационным вопросом Андрея Петровича и, зная о тяжелом материальном положении его брянской родни, добавила в спор немного объективности: — Однако… вместе с вашими правнуками.

Хозяин дома побагровел, приподнялся… Даже за палку схватился.

На кухню выскочила Елена и закричала:

— Ну, папа, ну, Лариса, перестаньте…

Мы, как нашкодившие школяры, примолкли, а после ее ухода…

— Знаете, почему? — спросила я. — Бизнес у нас, впрочем, как и во всем мире, разрешенный, то есть политический. Чем больше связей в политике, тем крупнее бизнес. А ваши ребята недостаточно образованны, чтобы занять высокое место среди элиты. Да еще и честные, наверно.

Старик недовольно засопел, но ничего в ответ не возразил.

Так о чем же сообщал Федор Парфеньевич Богатырчук в своих мемуарах, которые он начал писать спустя тридцать лет после окончания войны?

«Отец мой, сын священника, — вспоминает он, — обладал приятным голосом, играл на скрипке и был дирижером церковного хора во Флоровском женском монастыре в Киеве. Он был домовладельцем и имел кое-какие средства, так что мы жили безбедно. Будучи лет сорока, он не устоял перед чарами одной из своих певчих, восемнадцатилетней златокудрой красавицы, женился на ней, и первым плодом их любви был автор настоящей книги, родившийся в 1892-м году. Отец умер, когда мне не было пяти лет, и через два года мать вышла замуж за чиновника одного из правительственных учреждений. Отчим придерживался весьма либеральных взглядов, пел и играл на пианино и, по-видимому, был очень интересным человеком, ибо в нашем доме постоянно толклись представители разнообразного богемствующего люда, которых отчим угощал приятными разговорами, а мать вкусными яствами. Вскоре, однако, капитал отца был прожит, отчим скрылся с горизонта, оставив на попечении матери трех детей. Нелегко ей, бедной, пришлось выводить нас в люди. Мне как старшему довелось немало потрудиться, чтобы и ей помочь, и самому закончить университет.

На такой либерально-богемистой основе возникло мое мировоззрение, в котором безграничная любовь к свободе и отрицательное отношение ко всякой несправедливости были смешаны с легким скептицизмом по отношению к так называемому общественному мнению. С такими взглядами я начал свою жизнь и стал в общих чертах верен им на протяжении всей своей жизни» (с. 2).

Итак, образцом для подражания стало кредо своеволия, если выразиться в шутку, бесстойловое содержание в восприятии жизни, игривый цинизм, умение в любой момент свернуть в кусты. Отчим, альфонс, который ограбил женщину и лишил каких-либо основ жизни троих детей, двое из которых были его собственными, не вызвал даже у зрелого Федора Парфеньевича в мемуарах ни одного слова порицания. Он прошел мимо подонка, не отомстив ему за мать хотя бы на страницах воспоминаний.

Окончив гимназию, юноша поступил на медицинский факультет Киевского университета, участвовал во Всероссийских шахматных турнирах, после которых империя послала его на международный турнир в Мангейм. В это время Германия предъявила ультиматум России по поводу объявленной в ней мобилизации, и почти все русские шахматисты, свидетели националистического угара среди местного населения, из-за интриги проводника вагона оказались в немецкой тюрьме.

Когда их освободили, то заставили пройти военную комиссию на предмет годности к военной службе в… Германии, но якобы какой-то военный доктор пожалел их…

«Я глазам своим не мог поверить, когда увидел заключение комиссии, по которому я направлялся „для лечения“ в Швейцарию. Кроме меня отпущены были еще двое: Алехин и Сабуров. Должен указать, что среди невыпущенных были Боголюбов и Селезнев, оба освобожденные от воинской повинности в России» (с. 16).

И уже через 15 страниц Федор Парфеньевич бесцеремонно и едко замечает, что Ленин приехал в Россию в запломбированном вагоне. А сам Богатырчук (жаль, что не удалось задать этот вопрос лично ему) в каком вагоне возвращался в Россию, коль во время войны неожиданно получил от немецкого лекаря на территории Германии «аусвайс» для лечения в… Швейцарии?

Политика — область грязных инсинуаций, в ней легко пустить по миру любую подлость, какая в свое время было пущена против Ленина. И ныне можно было бы пустить по поводу Федора Парфеньевича такую же дезу… Но я этого делать не буду. Документов о вербовке Богатырчука я не видела. Но поразила меня другая мысль: и Богатырчук, и знаменитый шахматист Алехин, из тех, кто был в начале Первой мировой арестован в Германии и отпущен, во время Второй мировой спокойно жили в Германии. Алехин даже вступил в нацистскую партию, как нынче оправдывают его некоторые историки, якобы для того, чтобы иметь возможность участвовать в шахматных турнирах. Хотя… с его великим шахматным талантом Алехин мог бы участвовать во всех турнирах мира в любой стране, если бы покинул Германию. Но что-то его держало. Не документ ли о вербовке? Если бы была возможность залезть с головой в архивы фашисткой Германии…

Известный телеобозреватель Алексей Пушков говорил в своей передаче «Посткриптум» о том, что Ленин получил от немцев на революцию миллион марок. Документов об этом никто не видел и не мог видеть, их просто в природе нет. Даже копий никто показать не может. А сколько миллионов марок, франков, долларов, фунтов стерлингов получили от Антанты белогвардейские генералы, чтобы Советское государство сгинуло с лица земли, Пушков забывает об этом факте сообщить, хотя документы на многочисленные подачки во многих архивах мира лежат, и многие авторы их цитируют.

Каким же было отношение Богатырчука к своей Родине царских времен?

А таким же небрежным:

«Подобно большинству других студентов, я считал тогдашнее правительство сугубо реакционным и ратовал за его обновление, — вспоминает Богатырчук. — О том, что получится, впоследствии никто из нас, включая и старшее поколение, не думал. Основным лозунгом была необходимость поломать старое, идиллическое же, новое как-то само собой образуется. Политические демократии Англии, Франции и США были теми образцами, к которым мы все стремились… Тогда все либералы „жаждали крови опостылевшего старого“, которая пролилась на их же голову».

Недавно выступал на радиостанции «Свобода» бывший мэр Москвы Гавриил Харитонович Попов и, спустя почти 100 лет, повторил то же самое, мол, «для нас главным было свалить коммунизм, а что будет дальше, мы совершенно не думали…».

Ну, ладно, Федор Парфеньевич был молод, он попал вот в такой поток общественной мысли того времени, чего не скажешь о демократе Попове, которому к 1991 году было под сорок, Гавриил Харитонович был деканом экономического факультета МГУ, известным экономистом. Почему знаменитый экономист не мог предвидеть будущего катастрофического обнищания народа? Значит, грош цена ему как специалисту.

Почему коммунист Кравчук, политик с огромным опытом, не мог предвидеть взрыва национализма в регионах после распада СССР? Неужели он не изучал эпоху распада царской России и нигде не читал о том, что происходило в те годы хотя бы в Киеве?

Меняется в стране ход жизни, и мы, судя по воспоминаниям Богатырчука, опять открываем для себя повторяемость многих событий: «На Украине сразу же после революции возродилась деятельность национальных организаций… К последним принадлежала попытка многих горячих голов из УЦР немедленно украинизировать делопроизводство в учреждениях. Тексты и названия опер, и даже вывески торговых учреждений… Чего стоят такие переводы, как „Жиноча Голярня“ „Женской парикмахерской“ или „Винова Краля“ оперы Чайковского „Пиковая Дама“. Не говоря уже об ужасающем переводе текста оперы. Многие чересчур завзятые украинцы забыли внезапно русский язык и „не понимали“, когда к ним обращались по-русски.

Другим недальновидным и неосмотрительным поступком горячих голов из УЦР была явная и скрытая дискриминация всех тех, кто плохо говорил или совсем не знал украинского языка. Из последних добрая половина была коренными украинцами, по тем или иным причинам не сподобившимися языковой премудрости. Этих бедняг не только клеймили всякими презрительными кличками, но иной раз просто увольняли с работы» (стр. 25).