Голоса животных и растений - Владимир Алексеевич Корочанцев

(См.: Rath-Vegh Istvan. From the History of Human Folly. Budapest, 1963.) Ответчиками в деле фигурировали грызуны, истцами — тирольские крестьяне, чьим посевам был нанесен ущерб. Адвокатом мышей назначили местного аборигена Ганса Гринебнера, а обвинителем от имени населения Стилфса — Минига фон Тарча.

Процесс затянулся, так как заседания проводились лишь два раза в год. Мыши, естественно, дрожали, на заседания не являлись, некоторых, правда, приносили в мышеловках, но на вопросы судей и обвинителей они не отвечали. Последнее заседание состоялось уже в 1520 году, в среду, после дня Филиппа и Якоба. Вот часть стенограммы процесса:

«Судья Конрад Спрегсер (капитан-наемник из армии коннетабля Бурбона). Заседатели (перечислено 10 человек).

Миниг фон Тарч, обвинитель, от имени всего населения поселка Стилфс, заявил, что в этот день он пригласил предстать перед лицом закона Ганса Гринебнера, адвоката неразумных животных, названных полевыми мышами. В ответ Ганс Гринебнер вышел вперед и объявился от имени мышей.

Свидетель Миниг Уолч, житель Сулдена, рассказал, что в течение 18 лет он регулярно проходит через земли Стилфса и заметил, сколь великий урон наносят полевые мыши, в результате чего у жителей почти не остается сена.

Никлас Стокер, житель Стилфса, поведал, что он помогал работать на тех землях и всегда замечал, что эти животные, имени которых он не знает, приносили большой ущерб; особенно осенью, при втором покосе.

Вилас фон Райнинг, проживающий по соседству со Стилфсом, но до этого в течение 10 лет бывший жителем Стилфса, заявил, что может сказать то же самое, что и Никлас Стокер, и даже больше, ибо он сам не один раз видел мышей…» (См. там же.)

Суд не заслушивал показаний заинтересованных стилфских хозяев, доказывая свою объективность тем, что привлек лишь непредвзятых и нейтральных свидетелей: двух жителей соседних сел и одного местного поденщика.

Обвинитель Миниг фон Тарч возложил всю вину за ущерб на полевых мышей и заявил, что если так и будет продолжаться и вредные животные не уберутся, то его доверители окажутся не в состоянии платить налог и вынуждены будут переселиться в другое место.

В ответ защитник Гринебнер заявил: обвинение, дескать, ему понятно, но известно, что его подзащитные приносят и определенную пользу (уничтожают личинки насекомых), поэтому он просит суд не лишить их своей милости. Если же мышей все-таки сочтут виновными, сказал адвокат, то он просит, чтобы суд в своем решении обязал заявителей выделить для его подзащитных другую территорию, где те смогут жить спокойно. Кроме того, он просил выделить для них надлежащую охрану, которая во время переселения позаботится о безопасности мышей, защищая их от врагов, прежде всего от собак и кошек. В заключение Гринебнер настаивал на следующем: если кто-либо из его подзащитных ожидает потомства, то необходимо дать им достаточно времени, чтобы они могли разрешиться от бремени и взять детенышей с собой.

Выслушав обвинение, защиту и свидетелей, суд обязал называемых полевыми мышами вредных животных в течение 14 суток покинуть пахотные земли и луга поселка Стилфс и переселиться в другое место. Их возвращение обратно в эти края суд запретил на вечные времена, так было записано в вердикте. Суд постановил: если какое-либо из животных ожидает потомства или находится в столь юном возрасте, что не в состоянии перенести переезд, они получают дополнительно еще 14 суток, в течение которых обязаны при первой возможности совершить переселение.

Бросается в глаза, что при вынесении приговора суд проявил не меньшую объективность, чем при слушании истца. Мышей, понятно, следовало осудить, тем более что их вредоносная деятельность была полностью доказана показаниями беспристрастных свидетелей. Имелись у мышей кое-какие смягчающие обстоятельства, но суд твердо отклонил просьбу адвоката о выделении новой территории для их проживания. Им было предложено покинуть эти края, дословно — «пусть убираются, куда хотят».

Убрались мыши или остались — этого историческая наука, к сожалению, не зафиксировала.

В 1522 году в епископстве Отэн, во Франции, тоже расплодились мыши, губившие поля. Испугавшись голода, жители обратились в религиозный суд с просьбой об изгнании обжор. Мышам отправили повестку. Их неявку сочли подозрительной. Но адвокат Бартоломью Шассенэ гневно заявил, что при оповещении его клиентов о явке в суд не были соблюдены все необходимые формальности: ведь многие из подзащитных находились в это время в поле. Тем самым адвокат добился повторного оповещения, которое делалось уже с амвона приходской церкви. В оправдание мышей адвокат указал на опасности, поджидавшие их на пути в суд, и в частности на злобность кошек, которые, узнав о процессе, дескать, стерегут его подзащитных.

Приговоры в то нелегкое время не отличались мягкостью и гуманностью. В ходе процессов обычно доминировал принцип «око за око, зуб за зуб». Первый записанный в скрижалях мировой цивилизации смертный приговор в отношении животных был вынесен свинье, а последний в Средние века соответствующий вердикт обрек на смерть провинившуюся кобылу в 1692 году. Со средневековых времен до нас дошло 93 полных официальных судебных документа — записи и протоколы, что отнюдь не мало, если учесть, что архивы страдали от пожаров, войн и небрежного хранения. Большинство сохранившихся документов — из Франции (педантизм французов известен), но есть подобные документальные свидетельства и из Германии, Швейцарии и Италии. По Англии имеющийся фактический материал скуден, но то, что там тоже казнили животных с криминальными наклонностями, подтверждают слова Грациано, персонажа шекспировского «Венецианского купца», с которыми тот нападает на Шейлока:

Твой гнусный дух жил в волке, Повешенном за то, что грыз людей; Свирепый дух, освободясь из петли, В тебя вселился…

Во время судебной процедуры, дотошно продуманной и выверенной многовековой практикой, случалось, например, что на основании определенных процессуальных норм явно виноватую свинью, пытавшуюся отпереться с помощью хитрого вида и невнятного хрюканья, отправляли в пыточную, и тогда ее отчаянный визг заносился в протокол как признание вины.

Во время процесса обвиняемое животное коротало свои дни в заточении, в одной тюрьме с людьми, под наблюдением одного и того же надзирателя. Как явствует из сохранившихся счетов, на корм для животного надзиратель получал такую же сумму, что и на пищу людей. Трудность состояла в невозможности для свиньи или петуха расписаться в получении