Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн

О названиях Иессо, Оку-Иессо и Матсумай получил я следующие известия. Начальные островов сих жители, которые известны у нас под именем курильцев мохнатых, называют себя айнами. Их ныне очень мало, и они живут только между округами Нотцамбу и Аткис и называют теперь одно только место своего жительства словом Иессо; японцы же весь этот остров именуют Матсумай. Вероятно, что прежде поселения здесь японцев занимали весь остров айны и, конечно, называли оный Иессо. После же усилившиеся японцы давали всем занятым ими здесь местам свои имена. почему подлинное имя Иессо и должно было уступить чуждому Матсумай, коим называется также и главный здесь японский город. Айны стеснены столько, что жилища их составляют маловажный округ, удержавший и поныне подлинное свое название. Если же они вытеснены будут вовсе, то и имя Иессо совсем, уповательно, истребится.

В Нагасаки сказано было мне, что Иессо и Матсумай означают одну и ту же землю. Слово Оку-Иессо, или большой Иессо, принадлежит по происхождению своему также, может быть, айнам, которые разумеют под оным большой остров Сахалин, хотя японский офицер уверял меня, что айны именуют сим названием четыре южные Курильские острова: Кунашир, Чикотан, Итуруп и Уруп, о чем, помнится, читал я в какой-то книге. Как здесь, так и в заливе Анива тщетно старался я узнать об именах Шиша и Чека, под коими Лаперуз, бывший у западного берега Сахалина, означил острова Иессо и Сахалин. Оные здесь совсем неизвестны. Может быть жители западного берега называют остров Сахалин Чока, так как и жители южной части называют его Карафуто, северную же часть оного, как сказывают, именуют Сандан. Желательно, чтобы все географы согласились одинаково называть острова, лежащие к северу от Японии[101], поелику оные с равным правом можно называть многими именами, как-то, например, южный: Иессо, Матсумай или же Матмай, Шиша[102], а северный: Сахалин, Чока, Садан, Карафуто и Оку-Иессо.

Мне кажется, что имена Сахалин и Иессо, как древнейшие и географам более известные, заслуживают преимущество перед прочими, а особливо в рассуждении Иессо нельзя уже сомневаться, что имя сие есть древнейшее. Сии доводы казались мне столь достаточными, что я употребил на картах своих только названия Сахалин и Иессо.

Строгость японского правительства, даже и в дальнейших пределах их владений, сохраняется неослабно. Офицера никак нельзя было уговорить, чтобы принял малый подарок, который предлагаем был ему посланником. Он не хотел даже выпить рюмки японского саки, единственного их любимого напитка. Главная его обязанность есть, чтобы смотреть за торговлей, производимою здесь японскими купцами с айнами. Впрочем, торговля сия кажется быть очень маловажною, поелику состоит в выменивании сушеной рыбы и некоторых простых разборов мягкой рухляди, как-то лисиц и волков, на табак, домашнюю деревянную лакированную посуду и сарачинское пшено, которое, по мнению моему, мало айнами употребляется, ибо они, подобно камчадалам, питаются по большей части рыбою.

Купцы для мены товаров бывают здесь только летом, а потому и офицеру, как он сказал, позволено отъезжать на зиму в Матсумай, где живет всегда его семейство. Сие казалось мне тем более вероятным, что здешнее его жилище ничем не лучше айнского, в коем нет той чистоты и удобности, каковые примечаются в домах японцев. Офицер рассказывал нам очень много о Лаксмане, которого хвалил он чрезвычайно, и сказал нам несколько русских слов, коим от него научился. Он, выпив у нас чашку чая, опрокинул оную на блюдечко, как то употребительно в России, для изъявления, что он более уже пить не хочет. Мы сего не приметили, но он напомнил нам, сказав, как мы могли забыть обыкновение российское? Посредством известных ему русских слов старался он испытать, точно ли мы россияне, в чем сомневался до тех пор, пока не уверился удовлетворительными с нашей стороны ответами. Он посчитал нас прежде англичанами или шведами.

Более всего не хотел он признать нас россиянами потому, что никто из нас не имел косы, какую видел он у Лаксмана и у всех с ним бывших. Он рассказывал нам о росссийском корабле, который привез недавно в Нагасаки пятерых японцев, претерпевших у российских берегов кораблекрушение, прибавив, что второй раз уже оказывают россияне такое великодушное благодеяние его соотечественникам. Услышав же, что это были мы самые, немало тому удивился, и когда узнал, что мы три недели только оставили Нагасаки, то удивлялся еще более и казался быть несколько обеспокоенным.

Наконец, отъезжая с корабля нашего, просил он чрезвычайно, чтобы мы как возможно скорее ушли в море. При сем представлял он нам, что место, где стояли мы на якоре, крайне опасно, что страшные тайфуны случаются здесь весною и летом весьма часто и, приводя многие другие столько же слабые причины, более всего устрашал нас множеством бум-бум, имеющих скоро притти сюда из Матсумая к неминуемой нашей гибели. Видев ясно, что оставаться нам здесь далее будет бесполезно и что естествоиспытатели наши не могут иметь в виду богатой для себя жатвы, старался я всемерно уверить офицера, что как скоро прочистится туман и я увижу противолежащую землю, то немедленно пойду в море.

Сим казался он был довольным, и мы расстались с ним как добрые приятели. Во весь сей день посещали нас многие японские купцы и айны. Последние привозили сушеные сельди и меняли на платье и пуговицы. Или сельди были у них слишком дешевы, или ценили они пуговицы весьма дорого, потому что за одну пуговицу давали от 50 до 100 селедок; первых же товар состоял в трубках, лакированных чашках, а наиболее в книгах с соблазнительными рисунками, которые должны составлять главное, а может быть и единственное чтение японцев, поелику не может статься, чтобы они привезены были из Матсумая для продажи айнам.

При входе в залив Румянцева, находящийся на северной стороне острова Иессо, лежат два мыса: один – севернейшая оконечность сего острова, а другой, называемый Соя; они лежат между собою NOtO½O и SWtW½W в расстоянии 14 миль. Залив сей, вдавшись далеко во внутренность острова к югу, составляет другой меньший залив между мысом Румянцевым и другим на 4 ½ мили к северо-востоку от первого. При входе в сей меньший залив стали мы на якорь на глубине 10 ½ саженей; грунт – густой ил, смешанный с мелким песком. Поднятие якоря стоило нам немалого труда. Время нашей здесь бытности было так кратко, что прикладного часа приливов определить мы не имели способа, однако примечания на берегу удостоверяли, что прилив бывает немаловажен.

Мая 13-го в шесть часов утра погода прояснилась, и мы увидели противолежащий берег Сахалина или японский Карафуто. Ветер продолжал дуть свежий от NO, но, невзирая на сие, снялись мы с якоря и легли NNW. Скоро потом показался нам Пик де Лангль. Я удерживаю сие название, не уничтожая, однако, первоначального имени Риишери[103]. Лаперуз по причине высоты пика и близости его к Иессо, конечно, полагал, что это-есть продолжение первого острова. Если бы мы не пошли проливом между этим островом и Иессо, тогда и мы в некотором от него расстоянии могли бы подпасть той же погрешности[104].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});