Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям - Александр Анатольевич Васькин

пожарища густыми облаками окутал солнце, превратив его в кроваво-красный диск. Нельзя было различить направления улиц, лишь остовы каменных дворцов сохранили некоторые очертания того, чем они были раньше: очищенные от угля и пепла, эти остатки нового города походили скорее на остатки древностей», - переживал французский офицер Лабом. Московский пожар провел большую и жирную черту в истории города, отныне все, построенное в нем, разделялось границей - до и после 1812 года.

Но у московского пожара было и положительное свойство: французская армия лишилась зимней стоянки, на которую так рассчитывала после изнурительного похода: «Мы были господами Москвы, а между тем нам приходилось уходить из нее без всяких жизненных припасов и располагаться лагерем у ее ворот!» - писал граф де Сегюр, генерал из свиты

Наполеона. Все те огромные запасы продовольствия, что не были Ростопчиным и Кутузовым вывезены из Москвы, о которых с радостью докладывали Наполеону его генералы 2 сентября, оказались поглощены невиданным огнем и полностью уничтожены.

Ростопчин же мог быть доволен: следуя «русскому правилу», Москва не досталась злодею, обратившись в пепел и золу. Было понятно, что долго в городе французы не пробудут. Уже в двадцатых числах сентября началась эвакуация французских раненых в Смоленск. Вслед за ними повезли и то, что удалось награбить.

Следы пребывания в Москве французов были ужасными. Завоеватели вели себя в Москве как варвары - грабили, убивали, насиловали. С попадавшихся им москвичей прямо на улице снимали последнюю рубашку, а затем заставляли награбленное добро нести в казармы, которые они устраивали в православных храмах. Церкви они также приспособили под конюшни и склады с продовольствием. В самих церквях после посещения их французами не оставалось ничего ценного и святого - они обдирали позолоту с окладов икон, тащили шитую золотом парчу. Церковное золото и серебро они переплавляли тут же. В одном только Успенском соборе они переплавили 325 пудов серебра и 18 пудов золота. С колокольни Ивана Великого солдаты Наполеона сняли крест, надеясь поживиться его золотым покрытием. В кремлевских соборах они осквернили великокняжеские и царские гробницы, а также мощи святителей московских, выкинув их из гробниц. Москвичей - священников и мирян, пытавшихся сопротивляться средневековому вандализму, убивали.

Как с цепи сорвавшиеся французы обобрали до нитки Страстной монастырь: шарили по опустевшим кельям, тащили все, что хоть как-то блестело золотом и серебром. Сломав замок на кладовой, хранившей сундуки с вещами монашек, оккупанты унесли все. Но монастырскую ризницу им не суждено было найти. Старый шкаф с драгоценной утварью простоял под соборной крышей неподвижно, его не обнаружили. Кстати, богослужения новая власть разрешила уже через две недели после занятия Москвы, для чего французским генералом было прислано парчовое одеяние, мука и вино, растащенное ранее его солдатами.

Некультурно (мягко говоря) вели себя незваные гости в доме московского генерал-губернатора на Тверской. Поначалу там обосновался маршал Мортье, новый московский генерал-губернатор, «посредственный генерал, но сделавшийся любимцем Наполеона за оказанную им преданность во время адской машины, когда он был начальником парижского гарнизона», как оценивал его один из соотечественников. Здесь же находился военный комендант города генерал Мийо.

Территорию Москвы французы поделили на двадцать районов, с комендантами во главе. Создали они и местный муниципалитет из предателей, а также тех, кто не смог избежать этого под страхом казни. Не остались москвичи и без афишек, к которым так привыкли при Ростопчине, - первое обращение к горожанам появилось уже 2 сентября. В нем горожан призывали, «ничего не страшась, объявлять, где хранится провиант и фураж». А еще один новоявленный чиновник - обер-полицмейстер Лессепс - в своих «Провозглашениях» неоднократно пытался склонить местное население к сотрудничеству с оккупационной властью.

О том, что Тверской казенный дом был вполне пригоден для житья в первые недели оккупации, говорит тот факт, что именно в одном из его помещений жил в это время маленький Саша Герцен со своим отцом - помещиком Иваном Алексеевичем Яковлевым. Дело в том, что Наполеон, озадачившись необходимостью скорейшего заключения перемирия с русским царем, приказал искать в госпиталях и среди пленных какого-нибудь русского офицера из высоких чинов, чтобы использовать его как посредника для переговоров. И вскоре такого человека нашли. Им стал нашедший прибежище не где-нибудь, а на Тверской площади, помещик Яковлев с грудным младенцем на руках. Яковлева привели к Наполеону в Кремль, где император обязал его передать Александру I письмо о перемирии. Именно благодаря основателю «Колокола» мы знаем занимательные подробности, сложившиеся в легенду, неоднократно слышанную им с детства: «Наполеон разбранил Ростопчина за пожар, говорил, что это вандализм, уверял, как всегда, в своей непреодолимой любви к миру, толковал, что его война в Англии, а не в России, хвастался тем, что поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался на Александра, говорил, что он дурно окружен, что мирные расположения его не известны императору. Отец мой заметил, что предложить мир, скорее, дело победителя.

- Я сделал что мог, я посылал к Кутузову, он не вступает ни в какие переговоры и не доводит до сведения государя моих предложений. Хотят войны, не моя вина, - будет им война.

После всей этой комедии отец мой попросил у него пропуск для выезда из Москвы.

- Я пропусков не велел никому давать, зачем вы едете? Чего вы боитесь? Я велел открыть рынки.

Император французов в это время, кажется, забыл, что сверх открытых рынков не мешает иметь покрытый дом и что жизнь на Тверской площади средь неприятельских солдат не из самых приятных. Отец мой заметил это ему; Наполеон подумал и вдруг спросил:

- Возьметесь ли вы доставить императору письмо от меня? На этом условии я велю вам дать пропуск со всеми вашими.

- Я принял бы предложение вашего величества, - заметил ему мой отец, - но мне трудно ручаться.

- Даете ли вы честное слово, что употребите все средства лично доставить письмо?

- Je mengage sur mon honneur (Ручаюсь честью, государь. - фр)

- Этого довольно. Я пришлю за вами. Имеете вы в чем-нибудь нужду?

- В крыше для моего семейства, пока я здесь, больше ни в чем.

- Герцог Тревизский сделает что может.

Мортье действительно дал комнату в генерал-губернаторском доме и велел нас снабдить съестными припасами; его метрдотель прислал даже вина. Так прошло несколько дней, после которых в четыре часа утра Мортье прислал за моим отцом адъютанта и отправил его в Кремль». В дальнейшем Яковлев выполнил обещание, и письмо Наполеона дошло до Александра I, но русский царь ответить