Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии - Хьюстон Смит

лет, которое просуществовала империя, на численность населения в ней в средний год, в количественном отношении она окажется самым впечатляющим социальным институтом, какой когда-либо создавали люди.

Не так-то просто определить, каким был вклад Конфуция в этот институт, поскольку со временем конфуцианские ценности слились с типичными для китайского народа настолько, что их стало трудно разделить. Поэтому здесь мы отметим некоторые особенности китайского характера, которые если не породили, то закрепили Конфуций и его ученики. Особенности, которые мы упомянем, в значительной степени относятся к Восточной Азии в целом, так как Япония, Корея и большая часть Юго-Восточной Азии намеренно осуществляли «ввоз» конфуцианской этики.

Начнем с выраженного в Восточной Азии социального акцента, закреплению которого способствовал Конфуций. Наличие такого акцента отмечал буквально каждый синолог, но здесь будет достаточно привести два таких вердикта. «Вся китайская философия преимущественно социальная», – высказывался Этьен Балаш, и Чань Жунцзе соглашался: «Интерес для китайских философов представляли в первую очередь этические, социальные и политические вопросы». Для того чтобы получить непосредственное представление о том, как проявлялся этот социальный акцент в жизни, укажем, что в Китае, который по площади не уступает континентальной территории США, существует единственный часовой пояс. По-видимому, китайцы считают, что синхронизироваться друг с другом во временных ощущениях важнее, чем приводить часы в соответствие с обезличенной природой.

Конечно, это пустяк, но мелкие признаки отражают глубоко укоренившиеся взгляды, и в любом случае долго искать более значительные свидетельства не придется. У китайцев социальный акцент Конфуция вызывал явную общественную эффективность – способность достигать масштабных целей в случае необходимости. Историки полагают, что социальный акцент, о котором идет речь, возможно, берет начало в рано возникшей потребности Китая в строительстве грандиозных оросительных систем с одной стороны и титанических дамб, чтобы сдерживать бурные реки, – с другой; не следует пренебрегать и тем фактом, что эту общественную эффективность (как мы называем ее здесь) можно применять не только во благо: примеров деспотизма в Китае известно множество. Но к худу или к добру, эта эффективность несомненна. В третьей четверти нынешнего века, столкнувшись с проблемой перенаселенности, Китай за одно десятилетие снизил рождаемость вдвое. А за тридцать лет, с 1949 по 1979 год, добился, чтобы для четверти мирового населения голод, наводнения и эпидемии остались в прошлом – по-видимому, навсегда. Как указывал журнал Scientific American в сентябрьском выпуске 1980 года, «это великое событие в истории»[150].

С предметом данной книги непосредственно связан уникальный для мировых цивилизаций способ, которым Китай синкретизировал свои религии. В Индии и странах Запада религии носят исключающий характер, или даже, лучше сказать, соперничают одна с другой: не имеет никакого смысла считать кого-либо одновременно христианином, мусульманином и иудеем, или даже буддистом и индуистом. Китай улаживал этот вопрос иначе. Испокон веков каждый китаец был конфуцианцем в вопросах этики и общественной жизни, даосистом в вопросах частной жизни и гигиены и буддистом в момент смерти, с изрядной дозой веры в шаманизм. Или, как выразил ту же мысль кто-то, каждый китаец носит головной убор конфуцианца, облачение даосиста и буддистские сандалии. Если бы речь шла о японце, к этому сочетанию прибавилась бы синтоистская вера.

Значение, которое в Китае придается семье – к которой относятся три из пяти постоянных взаимоотношений Конфуция, – не нуждается в комментариях. Некоторые синологи утверждают, что с учетом поклонения предкам и сыновней почтительности семья выступает в роли подлинной религии китайского народа. В китайских именах на первом месте стоит фамилия и лишь после нее значится личное имя. Большая китайская семья из нескольких поколений прекрасно сохранилась в ХХ веке, о чем свидетельствует следующий отчет: «В одну семью могут входить представители восьми поколений, в том числе братья, дяди, двоюродные деды, сыновья, племянники и сыновья племянников. До тридцати отцов со своим потомством, каждый со своими предками и потомками вплоть до дедов и внуков, могут сосуществовать в одном большом доме и составлять всего одну семью»[151]. Столь же сложен китайский лексикон для семейных взаимоотношений. Пользоваться единственным словом, обозначающим брата, слишком неудобно; должно быть два слова, чтобы различать, старше он или моложе того брата или той сестры, которые говорят о нем. Точно так же обстоит дело с сестрой, с тетей и дядей, с дедушкой и бабушкой: разные слова требуются, чтобы указать, родственниками с какой стороны – с отцовской или материнской – они приходятся. Словом, существуют названия для ста пятнадцати различных степеней родства членов большой китайской семьи[152]. Прочные семейные узы могут сковывать, но приносят и преимущества, и это справедливо для жителей Восточной Азии по сей день. Достаточно вспомнить о низкой преступности – количество краж со взломом в Японии составляет 1 % от американского – и впечатляющие успехи иммигрантов из Восточной Азии за рубежом; уровень просроченных платежей по кредитам у них низкий, продвижения по социальным лестницам и достижений – высокий. Семьи регулярно вносят вклад в продолжение образования даже дальних родственников.

Привычка смотреть снизу вверх на старшего партнера в трех из пяти постоянных взаимоотношений конфуцианства помогла возвести восточноазиатское уважение к возрасту до грани преклонения. Когда кто-нибудь на Западе признаётся, что ему пятьдесят, ему наверняка ответят: «С виду вам не дашь и сорока». В традиционном Китае вежливый ответ скорее будет другим: «А выглядите вы на все шестьдесят». В середине 80-х годов ХХ века пожилого человека, приехавшего в Японию, его знакомый японец спросил, насколько тот мудр. Вопрос вызвал замешательство, японец догадался, что допустил ошибку. Извиняясь за свой слабый английский, японец пояснил, что хотел спросить приезжего о возрасте. Если сравнить этот случай с западным отношением к возрасту – «в сорок переваливаешь через вершину и дальше катишься под гору все быстрее» – контраст разителен. Сталкиваясь с неизбежностью телесного упадка, Китай создавал социальные структуры, поддерживающие дух. С каждым проходящим годом человек мог рассчитывать на более заботливое отношение со стороны родных и товарищей, а также (как мы уже отмечали) на более уважительное внимание к его словам.

Учение Конфуция о срединном пути сохраняется по сей день – в предпочтении, которое китайцы выказывают взаимодействию, содействию и посредничеству в противовес жестким, обезличенным методам. До недавнего времени судебные тяжбы считались чем-то позорным, признанием человека в своей неспособности уладить разногласия с помощью компромиссов, при типичном участии семьи и коллег. Для Китая статистики нет, но в середине 80-х годов ХХ века в Японии с учетом численности ее населения на каждого юриста приходилось двадцать четыре юриста в США. Проблема переговоров связана со специфическим восточным феноменом «лица», так как в контексте судебного