Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

Екатеринославцы, хлебнув казачьей жизни под донским правлением, запросились в «первобытное состояние». Войско расформировали.

К закату клонился преславный Екатерининский век…

Кисляков, с малолетства богомольный, сроду не воровал и не сквернословил (взятое в бою не в счет), чего он только не повидал, а безмятежное выражение на лице сохранил, улыбался мягко, грубость ненавидел.

Наконец, после шестилетней разлуки, весь седой, заявился Кисляков домой к жене Анне Фроловне, к дочке Катеньке, в честь Матушки Императрицы нареченной. Три годика только и пожили. Затрубили трубы в Российском государстве. Сделал Пантелей жене еще одного дитя и ушел с полком Грекова 7-го и еще 22 полками к Пинску, а оттуда, узнав, что ветреные безбожные французишки до смерти убили своего короля, с великим Суворовым — в Италию, француза замирять.

Италия. Сладкий игрушечный сон под бархатным небом. Бергамо. Весенний ливень. Лошади, увязшие в жирной мокрой глине. Ночная атака из последних сил. Конница на рысях влетает в крепость. Драка пиками на узких улочках. Негде развернуться. Лошади опрокидываются на мокрые светящиеся камни.

Ночной марш по монотонному понтонному мосту и первый бой в чистом поле. Триезе… Тортона…

Местечко Маренго и первый орден Святой Анны…

В грамоте на орден писал Император Павел Селиванычу: «…удостоверены Мы, впрочем, что Вы, получа сие со стороны Нашей ободрение, потщитеся продолжением службы Вашей вящще удостоиться монаршего Нашего благоволения». Ободренный Кисляков потщился.

Треббиа… Пять часов рысью. Жарища. Раскаленная каменная дорога — как сковородка. Одуряющий запах роз и цветущей кукурузы перебивает пыль. С марша — в бой. Республиканская французская армия идет, сметая союзных России австрийцев. Знамена. Рыдающий, как по покойному, вскрик песни — «…ана-ван… патги-и!!.». Офицеры-бестии, лавочники неудавшиеся, все в бантах и в перьях, грудь по-кочетиному. Босые оборванные мальчишки-солдаты, лезущие врукопашную, оскал отчаяния на черных от загара и грязи лицах. Вислоусые озверевшие поляки[105]… Сбили… Вперед!.. Речка Тидоне под копытами кипит и расплескивается, от воды взгляд не отвести. Ура! Ура! Вот он! Язвительный старичок в белой рубашке скачет перед полками…

Три дня — изо дня в день — бой. Горбоносые дончаки от усталости ложились под седлами, воротили морды от торб с овсом. Встряхивал Кисляков казаков:

— Ну!.. Через «не могу»…

Шатаясь, встали. Посадились на шатающихся коней. Трусцой пошли в атаку… Победа! Победа… Второй орден.

Отдыхали под городком Серовали. Городок у подошвы утеса, тихий, красивый.

Французы из города вылазку делали, весь отдых перебили. Загнали их обратно. Скакали под стенами, перестреливались. Подошел Багратион, ударил из пушек. Сдался город.

Два дня не прошло, на хребтах гор над равниной показались чужие войска, новая армия. Выехал Суворов:

— Юный Жубер пришел учиться. Дадим ему урок.

Весь день дрались, перемогая француза, а ночью налетели на деревню Пастурино, где оттесненный неприятель отдыхал, забрали всех генералов и 39 орудий. Победа!

Альпы… Ледяной кошмар перехода, когда грелись на ночевке конским дыханием. Песня потом была:

Тучи темны, тучи грозны.По горам Альпам идут,Да идут храбрые казаки,Они же песню вот поют.Да идут они тихим шагом,Промеж собою речи говорят:Да если б был с нами Суворов,Нам бы смерть бы не страшна…

Двухдневный бой при Гларисе… Половину коней тогда за поход потеряли, еле к дому прибились.

Вернулся Пантелей Кисляков есаулом с двумя орденами. Хуторские на него раскрыв рот смотрели, домашние на Суворова, как на Бога, молились. Атаман Иловайский, Алексей Иванович, родню свою — зауряд-полковых есаулов Тимофея и Василия и казака Василия же Иловайских «за службу отцов их» в полковые есаулы производил, а простому казаку — попробуй, выйди… А Кисляков вышел.

Награжденный ты, больной и израненный, а служить надо.

Был потом Оренбургский поход, о котором вспомнить страшно. Прокаленная пустыня, песок желтый, рассыпчатый, из-под снега глядит, а сам холоднее снега. Забогатевшая иностаничная родня старалась пристроить Пантелея при Войске. Стали посылать его при нужных бумагах с отдельными вручениями по окружным начальствам, но вскрылось, что есаул Кисляков русской грамоты не знает, читать и писать не умеет. Запутал он бумаги так, что затребовали их все опять в Канцелярию, а Кислякову — ордер, что наряжен он в комплект четырех полков на линию. Там, дескать, ему и место. Насилу отвязался, устроился в городе Киеве патрульную службу нести.

1 февраля 1807 года вышла ему отставка. Жил отставной есаул бедно, на ордена в Войске деньги просил (ордена тогда из капитула за свои кровные выкупали), от бедности на службу напрашивался, поставили б его смотрителем Манычских соляных озер. Но где ж ему, безграмотному, таким хлебным местом управлять — отказали («без бытности Войскового Атамана сделать не можно»).

Иной жизни, кроме «служивской», не знающий, Пантелей Кисляков заскучал в родимой станице. Умственного напряжения, как и обычно, есаул избегал и бездумно вздыхал о службе, о Польше, о линии…

Менялся Дон, менялась степь, распахивалось некогда Дикое Поле. Новый этап начинался, этап европейской славы казачества. Само казачество перемалывалось и переламывалось. Повременим еще немножко, не денется никуда наш Матвей Иванович, чья европейская слава начиналась как раз в это время. Разберемся до конца с Кисляковыми, раз уж взялись мы за этот род, тем более что род этот примером своим многое из истории низового казачества нам раскрывает.

Не были Кисляковы так богаты и так славны, как Ефремовы или Мартыновы, но зато прозвище свое родовое не по деду Ефрему или Мартыну вели[106]. Пытались как-то Пантелея Кислякова на Кривых Хуторах, по деду, Семеновым называть, он вроде и откликался, но истинное родовое свое прозвище всегда помнил, и по нему писан был в разные нужные бумаги. Что же за люди такие — Кисляковы? Откуда взялись?

Летом от сотворения мира в 7153-м (1645) на рубеже царствования Михаила Федоровича и сына его, Алексея Михайловича, подрались донские казаки с татарами и отсиживались всю зиму в низовом Черкасском городке, осажденные ногайцами, черкесами и крымскими воинскими людьми. Ногайцы нагло кочевали в нижних казачьих юртах по Махину и вокруг Черкасска, в версте, а в иных местах и менее версты. И собрались большим собранием азовцы, крымцы, черкесы темрюцкие и ногайские улусные люди и подступали под Черкасский городок с боем. Выезду и выходу из городка за рыбою и за дровами никуда не было, натерпелись казаки голоду и холоду, и многие голодной смертью поумирали. Весной откочевали враги, но готовили силу великую вновь идти под Черкасск: конные — берегом, а суда — рекою Доном.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});