Судный год - Григорий Маркович Марк

кто знают, только и делают, что утешают. Кроме врачей… Не хочу больше об этом… Ну и как тебе Люсек?

– Очень красивая женщина и, похоже, совсем не глупая.

Чудовищная жизненная сила у него. Я с таким диагнозом продолжать жить, будто ничего не произошло, разъезжать с женщинами по курортам, заниматься бизнесом уж точно бы не смог…

– И очень темпераментная… Я знал, что тебе понравится. У нас ведь с тобой всегда были одни и те же вкусы… Ну а я, честно говоря, от нее устал, – небрежно вминает он большим пальцем в танцующую фигурку. Превращает ее в бесформенный пластилин. – Да и с фирмой господина Логерфельда придется завязывать. – Он кладет тяжелую руку на мое плечо.

– Руку убери, шею сломаешь… А что же твой миллионный гамбит?

– Жертва оказалась неправильной… Соображает он слабовато и рисковать боится. Да и хватка не та.

– Ты, конечно, уж совсем иное дело, – не удержался я. – Кто бы сомневался.

У Спринтера хватка та. Я это хорошо знаю. С раннего детства. Да и сейчас чувствую. Шеей. Несмотря на болезнь, еще крепче хватка стала…

– Уолтер оказался пешкой в другой и достаточно крупной игре. Пешкой, которая, хотя и дошла до последней горизонтали, но вместо того, чтобы превратиться в ферзя, была объявлена всего лишь конем. А на нем другой собирается тут въехать в правительство. Чтобы заматовать гораздо более сильного противника… Так что пользы от него теперь нет почти никакой… Попал в цугцванг. Любой ход ухудшает положение. – Акцент у него вдруг исчез. Как видно, Спринтер уже может полностью им управлять. Лицо становится жестким. – Словом, придется умножить господина Логерфельда на ноль. Расставлять на свои места фигуры, начинать совсем новую партию и повышать ставки!

– Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным?

– Похоже, ты, братан, совсем не врубаешься. Не собираюсь я никому мстить. Времени у меня нет для этого. Неважно, … с ним! – Короткое, на одном выдохе матерное слово неприятно обожгло. Отвык за шесть лет. – Искать надо другого партнера, вот и все… Но только, чтобы мне выиграть, кто-то должен проиграть. А пока я еще не решил кто… Игра с нулевой суммой, как нас учили в курсе теории вероятностей… Кстати, есть к тебе вопрос.

– Давай!

– У меня в Питере сильная группа инженеров, пишут программы для торговли акциями. Там это лишь начинается. Но вот ведь как получилось: они ничего толком не могут до ума довести без хорошего специалиста по теории игр. Такой человек сейчас нужен, как… как… – за словом в карман Спринтер не лез никогда, но с метафорами у него плохо, должно быть, в Ленконцерте их редко употребляли, – ну, в общем, позарез нужен. Говорящий по-русски. У тебя никого на примете не имеется?

Я колеблюсь перед тем, как ответить…

А, впрочем, почему бы и нет? Они подойдут друг другу… Конечно, из-за этого хитрого мудака Арона должен буду отдать тысяч пять своих кровно заработанных долларов. Не говоря уж об уйме потерянного времени… Но уже не изменишь… Да и неважно теперь… Та жизнь, где все было или совсем черным, или совсем белым, – она отрезана. А новую – сложную и непонятную – еще предстоит наполнить существенным… Даже той страны давно нет… кулаками после драки… Хотя, конечно, шов, возникший двадцать второго июня восемьдесят пятого года, в день отъезда, еще не зарубцевался…

С другой стороны, не было бы процесса, который Арон затеял, не было бы и Лиз. Две мелодии, столкнувшиеся в контрапункте, подвигают развитие одной и той же темы… Да и настрадался он ведь… Теперь, похоже, раскаялся… Ошибся раз человек, так что теперь – всю жизнь мучиться?.. Хотя, кто знает. Особо верить ему нельзя… Но самое главное: если на брата работать будет, не станет он науськивать мою Истицу на новый иск. Испугается, что Спринтер со всеми своими деньгами захочет помочь и начнет дело против него о лишении опекунства. Мой Адвокат, я уверен, с удовольствием займется этим. И тогда остатки израильского наследства Инны Наумовской достанутся единственным родственникам: Спринтеру и мне… Правда, если Арон пойдет к нему работать, придется брату все рассказать… Меня это мало смущает, но и привлекает мало…

Поймал на себе внимательный взгляд Спринтера и вслух произнес:

– Есть тут один мужик из России. Арон Штипельман. Преподает теорию игр в университете в Амхерсте. Недалеко отсюда. – Братец слушает внимательно и слегка насмешливо. Может, кто-то из общих знакомых в Питере рассказывал ему про Арона? Он полгорода там знает. – Вроде бы довольно сильный математик. Если хочешь, дам телефон. Попробуй поговори с ним. Но только он вряд ли согласится… А у тебя какие планы? Долго еще в Бостоне будешь?

– Посмотрим… Мне, наверное, на следующей неделе в Лос-Анджелес предстоит метнуться.

– Вот телефон Арона, – передаю мою визитную карточку с его телефоном. – У меня к тебе просьба.

– У меня к тебе тоже… Мне с моим бледнолицым братом кое-какие семейные дела обсудить надо, – улыбается он уже занявшей свое прежнее место Люси. Кладет на стол массивный ключ от номера. – Займет часик-другой. Тебе будет неинтересно. – Выхватывает из руки подошедшего официанта черную папочку с золотым тиснением и отработанным жестом фокусника сует в нее пластиковую карту.

– Хорошо, дорогой! Приятно было с вами познакомиться, Грегори, – наклоняется, щедро приоткрывая полные загорелые груди. – Надеюсь скоро увидимся. Вы не хотите пойти с нами в музей Fine Arts? Тысячу лет там не была.

– В музей с вами я точно не пойду, – это, разумеется, уже Спринтер. – У меня завтра много дел здесь, в Бостоне.

– Олег не по этому делу. С искусством у него отношения сложные. В детстве увлекался скульптурой, лепил прекрасные фигурки из пластилина. Потом работал иллюзионистом. Он, наверное, вам говорил. Но последнее время его больше интересует экономика. А я пошел бы с удовольствием. Мне тоже приятно было познакомиться. Вы забыли, – протягиваю ей гостиничный ключ. Как видно, Олегу опять сильно повезло. Нам с братом всегда нравились одни и те же женщины. И он всегда был более удачливым.

– Не расстраивайтесь! У вас все впереди, – снова улыбается Люси. – Здесь, в Бостоне, моя приятельница живет. Элизабет Лоуэлл. Попробую встретиться с ней завтра вечером. А днем можно было бы пойти в музей. Никак не могу до нее дозвониться. Почему-то никто трубку не берет.

Я чуть не подавился собственной слюной. Моя Лиз – приятельница этой женщины?! Совпадение было настолько невероятным, что даже мелькнула мысль, попробовать найти объяснение вне здравого смысла. Впрочем, опыта поиска в этой незнакомой области у меня тогда еще не было.