Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

- Очередной пример для меня державного мышления.

- Воспринимай как сочтешь нужным. И последнее. Запрятав во множество мелких вопросов, барон Герберштейн подсунет вам очень важный для императора, но вроде бы пустяшный для России вопрос: война с султаном турецким. Вот тут, князь, уши востро держи, не попадись на уловку хитрована. Я-то его хорошо знаю. Ты начни переговоры именно с этого. Ни в коем случае не верь разговору о том, что будто бы только начнет Россия войну, как ополчится следом вся Европа. По слову Герберштейна, она якобы встанет стеной против нашествия магометанского. Не попадись на крючок! Я говорил прежде Василию Ивановичу о стремлении Максимилиана ослабить Турцию, а заодно и Россию, втянув ее в долгую и кровавую войну. Уверен: ничего не изменилось и сегодня. Что тебе противопоставить? Постарайся убедить, что Россия уже давно воюет с мусульманами. И не только словесно. Попроси Разрядный приказ перечислить набеги и походы крымцев и ордынцев, к примеру, лет за пятнадцать, а Посольский приказ пусть подготовит отчет, с приложением свидетельств письменных, о том, как Польша и Литва подкупают крымцев, чтобы они разоряли русские земли. Вот тогда ты окажешься в выгодном положении, сможешь отмести все многочисленные доводы барона.

Поговорив еще какое-то время о поведении Андрея Старицкого на переговорах с Герберштейном, они перешли на дела житейские, и, как увиделось Андрею Ивановичу, князь Глинский знал если не все, то очень многое и о жизни государева двора, о делах Думы, о жизни своих братьев и даже о жизни своего племянника, особенно же - племянницы, ставшей так неожиданно великой княгиней и царицей великой державы. Михаил Глинский даже знал о ее поездке в Верею.

- Не мог я ей ничего обещать, - оправдывался теперь Андрей Старицкий. - Я знал, насколько гневен Василий Иванович за крупное поражение его рати, виня во всем только тебя, а не скандалистов-воевод, поэтому не счел возможным обнадеживать ее. Исподволь же я стремился смягчить гнев брата-царя и кое в чем преуспел. Снова приблизит тебя, Михаил Львович, царь к себе.

Андрей Старицкий говорил сейчас о том, что мог бы сделать, что просто обязан был сделать, но не сделал, не ударив палец о палец, оберегая себя и своего сына от возможного охлаждения царя-брата. Однако, как можно проверить, выдает ли он возможное за действительное или на самом деле старался обелить князя Глинского.

Глухим эхом донеслись дальние шаги дьяка Казенного двора, значит, пора заканчивать разговоры. Князь Старицкий поднялся с лавки.

- Потерпи еще чуток, - еще раз заверил он Михаила Глинского, - все вернется на круги своя. Все будет в полном порядке.

- Надоело до помутнения сознания. Скорей бы.

Князь Андрей не стал дожидаться дьяка, сам пошел ему навстречу, и первым его словом была просьба:

- Нельзя ли переместить узника в более просторное и более светлое помещение?

- По воле царя Василия Ивановича?

- Считай, что так.

- Исполню.

Не мог князь Андрей даже предполагать, что это маленькое самовольство сыграет в свое время важную роль в его жизни.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Андрей Иванович, беседуя с государем, ничего не утаил из разговора с Глинским, лишь умолчал, что известил того о грядущем скором освобождении. Когда же князь Старицкий наконец закончил пересказ, Василий Иванович с хитрецой во взгляде спросил:

- Небось обнадежил? Не умолчал о моем намерении?

Старицкий смутился: как воспримет брат-царь его самовольство? Скрыть? Или признаться? А-а, была не была.

- Грешен, государь, не удержался.

- Не мужа это поступок, но отрока. Не злоупотребляй моим доверием тебе. Помни, не гоже, чтобы слуги царевы знали его замыслы. В этом великая мудрость единовластия. На первый раз прощаю, но впредь если что - взыщу. Потеряешь мое доверие. Ладно, переходим к делам нашим грешным. Нынче я сам прикину что к чему, а завтра поутру будь у меня. Позову я дьяков Посольского и Разрядного приказов, станем решать, что делать и с послами, и с ударом по Польше. Тебя прошу не отмалчиваться. Предлагай то, что тебе посоветовал Глинский, ни в коем случае не ссылаясь на него.

Не предполагал Андрей Старицкий, что Василий Иванович позовет только одних дьяков, и поэтому переживал, как бы со временем до Михаила Глинского не дошло, что от него он выдавал за свое мнение. Ловко ли будет глядеть после этого ему в глаза? Однако брат-царь и в самом деле позвал на совет только дьяков Посольского и Разрядного приказов.

Послушав их доклады о текущих делах, Василий Иванович перешел к главному, ради чего и собрал их вместе:

- Известно вам, что ко мне едет барон Сигизмунд Герберштейн от императора, и нужно встретить его с достоинством. Брат мой, Андрей Старицкий, которому я поручил возглавить переговоры от моего имени с бароном, поделился со мной своими соображениями. Давайте послушаем, что он надумал.

- Перво-наперво считаю: вслед за бароном Герберштейном либо с ним вместе прибудут в Москву послы короля польского Сигизмунда. Они, гордясь знатной победой на Днепре, где смогли пленить даже главных воевод нашей рати, наверняка заносчиво станут требовать, чтобы мы вернули Смоленск и иные города, возвращенные нами ратными успехами в лоно своей отчины. Напористости у них будет достаточно еще и оттого, что барон Герберштейн примет их сторону, это они хорошо знают. Так вот, чтобы сбить с ляхов спесь, надлежит, по моему мнению, дать им почувствовать нашу силу. Нанести самим мощный удар, выбрав несколько городов.

- Это по части Разрядного приказа, - прервал брата царь. - Давайте обсудим это предложение, прежде чем перейти к делам, которые находятся в ведении Посольского приказа.

- Я сказывал тебе, государь, - начал с поклоном дьяк Разрядного приказа, - как воевода псковский Андрей Сабуров взял хитростью Рославль и, пограбив его, воротился в Псков, не потеряв ни одного своего ратника.

- Как не помнить? Хотел наказать его за самовольство, да передумал: слишком ловко он обвел вокруг пальца ляхов.

Ив самом деле, поход псковитян на Рославль достоин похвалы. Шляхтичи мелкими набегами на окраины Псковских земель основательно их разоряли, и терпение псковитян кончилось. Народ заполнил бывшую вечевую площадь, требуя немедленно слать гонцов к царю, чтобы оградил он слуг своих от наглых ляхов; и тут, неожиданно для самих псковитян, перед волнующейся толпой предстал воевода Андрей Сабуров.

- Предлагаю, граждане Великого Пскова, гонца к царю-батюшке послать, но, не дожидаясь московской рати, самим принять меры. Сходим в ляшскую землю, если на то будет твое согласие, Великий Псков.

- Веди, воевода, рать!

- Веди!

- Проучи коварных ляхов!

Всего три тысячи конных ратников, к удивлению псковитян, взял с собой Сабуров. Они-то считали, что воевода поведет полки, но перечить и навязывать своей воли не стали. А воевода пересек границу и повел свой трехтысячный отряд тихо и, никого не обижая, не трогая даже фольварки. Став у Рославля, послал в город делегацию с просьбой обеспечить его съестными припасами, ибо бежит он от великого князя Московского под руку короля Сигизмунда Казимировича.

Ворота распахнулись. Граждане безбоязненно повезли и понесли всякую снедь, надеясь продать с выгодой, но тут псковские конники ворвались в город. Пошла резня и грабеж.

Обогатившись и взяв в полон множество мужчин и девиц пригожих (Сабуров приказал освободить только ганзейских купцов со всеми их товарищами), псковитяне без помех возвратились домой.

- Так вот, - продолжил дьяк Разрядного приказа, - мне известно, что Сигизмунд-король повелел воеводе Константину Острожскому спешно готовить рать для ответного удара. Ждал со дня на день гонца с вестью, что ляхи выступили, тогда собирался доложить тебе, государь. По моему прикиду, Острожский пойдет на Опочку. Разрядный приказ обдумал уже ответные меры, подготовил свои предложения.

- Подготовил-подготовил! Почему прежде не поставил меня в известность?!

- Да как же можно. Слухи - что кисель на воде.

- Ну, а теперь можешь о замыслах своих сказать? Пусть кисельных.

- Мыслим послать по твоему слову, государь, полки из Вязьмы, где стоят полки воеводы князя Василия Шуйского, и из Великих Лук, где стоит с полками воевода князь Ростовский. Оттуда же пару полков перебросим в Опочку уже теперь. Обоз пошлем с огнезапасом. Все остальное - на плечи твоего наместника Сабурова.

- Воеводы достойные, да и меры твои заслуживают одобрения. Нынче же шли гонцов с моим словом.

- Все уже предупреждены.

- Ишь ты, прытко.

Не понятно, одобрил ли спешность дьяка царь или осудил хоть и малое, но самовольство, ведь гонцы были посланы без его согласия. Дьяк же сделал вид, будто похвалили его за расторопность, поэтому заверил: