Месть - Нэнси Розенберг

Расстегнув молнию на кармане гидрокостюма, он достал ключи от машины.

— На сегодня хватит. Иди в машину и поспи или просто отдохни. Я покатаюсь еще. — Он тряхнул своими мокрыми длинными волосами в сторону группы спортсменов. — Там в машине есть одеяло, можешь постелить его и поспать на песке.

Шейна почувствовала себя покинутой. Пройдя по берегу, она вскарабкалась по крутому откосу к машине, дрожа от холода, обхватив себя руками, чтобы хоть немного согреться. Она оглянулась, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, скрючилась за багажником «фольксвагена» и сняла гидрокостюм, натянув затем через голову свитер Шарлотты. Вытащив из машины пахнущее плесенью одеяло, она попыталась расправить его на песке. После нескольких попыток ей это удалось. Все, что было видно отсюда — два десятка качающихся на воде голов.

Она закрыла глаза, и скоро сон сморил ее.

Через полчаса Шейна проснулась от собственного сдавленного крика, все тело ее было покрыто холодным потом, ноги свело судорогой, руками она прикрывала грудь. Такое происходило с ней теперь каждую ночь. Она стянула с себя тяжелый, промокший потом свитер и, завернувшись в одеяло, легла на бок. Она чувствовала вкус страха.

— Нет, — шептала она, прячась под пахучим тентом одеяла.

В этот момент Грег хлопнул ее по плечу. С неба уже вовсю светило солнце, и на пляже начали собираться обычные люди, а не чокнутые любители серфинга. Отдыхающие бросали на песок подстилки, втыкали в песок зонтики и натирались кремами для загара.

— Эй, — сказал он, — ты не хочешь поделиться со мной одеялом?

Шейна была завернута в одеяло, как мумия. Развернув этот кокон, он плюхнулся рядом с ней на спину. На Греге сейчас были надеты только плавки. Тело его было мускулистым и стройным, золотистым от загара и присыпанным прилипшим к влажной коже песком.

— Отец сказал, что мне нельзя с тобой встречаться, потому что тебе только тринадцать лет. Это правда?

Шейна постаралась сглотнуть, чтобы прочистить горло и выиграть время.

— Через два месяца мне исполнится пятнадцать, — солгала она.

— Какой кошмар! — воскликнул он. — Ты выглядишь старше. Я думал, что мы с тобой одного возраста. Ну, да это неважно. — Он окинул ее любопытным взглядом. — Ты не думаешь, что у твоей мамы и у моего отца — роман?

— Почему ты так думаешь? — спросила она.

— Я знаю, что мой старик время от времени с кем-нибудь встречается, потому что иногда по вечерам он звонит мне туда, где я живу со своей матерью, и начинает нести всякие глупости. Сначала спрашивает, чем я занимаюсь, а потом сообщает, что сегодня он очень устал и хочет рано лечь спать, так что мне не стоит к нему приезжать, чтобы не разбудить его. Когда на следующий день я приезжаю к нему и шмыгаю в его спальню, то вижу там всегда одно и то же. Пару стаканов на ночных столиках с каждой стороны кровати и на одном обязательно следы губной помады. Родители потрясающие дураки, так глупо врут.

Волосы его начали подсыхать на солнце; местами они совершенно выгорели и были почти бесцветными, местами — сохранили свой золотистый оттенок. Он лежал на спине, скрестив на груди руки, волосы разметались по одеялу.

— А ты что об этом думаешь? — спросил он.

— Вполне возможно. Я даже спросила об этом у мамы. Она сказала, что они просто друзья.

— Ну да, так мы им и поверили. Моя мама… — глаза его затуманились, но, поймав взгляд Шейны, он улыбнулся, потом долго смотрел на океан. — Мне так нравится здесь. Я люблю океан. Чего бы мне на самом деле хотелось — это изучать океанографию в институте в Сан-Диего, но…

— А что тебе мешает? — спросила она, не вполне понимая, что такое океанография и чем он, собственно говоря, собирается заниматься.

— Моего отца никогда по-настоящему не интересовало, чего я хочу. Он все время твердит мне, что я недотепа, что с моими познаниями я смогу поступить только в колледж с неполным курсом обучения. Он думает, если из меня не получится адвокат, то из меня вообще ничего не выйдет.

Шейна рассмеялась.

— Моя мама однажды сказала мне, что я стану официанткой, потому что не проявляю в учебе никакого старания, но она просто хотела меня напугать. На самом деле она так вовсе не думает. Так говорят все родители, понимаешь? Они не могут, наверное, по-другому общаться со своими детьми. Почему бы тебе не поговорить с ним откровенно и не сказать, чего ты на самом деле хочешь от жизни? — Шейна коснулась его руки. — У тебя такой классный отец.

— Это ты классная. А мой папаша просто жопа. Но он в порядке. Мои предки вообще в порядке. Мне совершенно наплевать, чем они занимаются.

Пока он говорил, Шейна сидела, опустив глаза.

— Прости, что я наврала тебе. Но я чувствую себя такой старой, что все мои подружки кажутся мне сущими младенцами.

— Вот что я тебе скажу. — Он встал, отряхивая песок и потягиваясь. — Ты станешь сногсшибательной женщиной.

Шейна посмотрела на свои едва выступавшие под тканью купальника груди. Она была смущена и очень жалела, что согласилась приехать сюда с Грегом. По сравнению с ним она бледна, как поганка, и ножки у нее длинные и худые, как палочки.

— Ты не отвезешь меня домой? — спросила она тихо.

Он поднял одеяло, а Шейна свою одежду. Она шла за ним, по щиколотки утопая в песке. Когда они подошли к машине, окруженной теперь со всех сторон припаркованными здесь автомобилями, он обнял ее и посадил на сиденье.

— Может, мы перекусим? Я просто умираю от голода.

— Я тоже. — Она достала из сумочки щетку и начала причесываться. Грег тронул машину с места. — Я решил встретиться сегодня с тобой, потому что отец сообщил мне, что у тебя проблемы.

У Шейны перехватило дыхание. Да, как она и предполагала, все знают, что ее изнасиловали. Господи, какая гадость. Зачем ее мать рассказывает об этом всем подряд?

— Он говорит, что твои родители развелись, но продолжают жить в одном доме. Это тоска, ребята. Представляю, что тебе приходится переживать, мои-то мамочка и папочка тоже расстались, и я теперь живу с мамой и какой-то теннисисткой-амазонкой. Это ее дом, а не наш.

Шейна немного расслабилась. Хотя, может быть, ему все известно. Посмотрев в его добрые карие глаза, она убедилась, что они смотрят на нее сочувственно, но было ли это сочувствие вызвано разводом ее родителей или тем, что он все знал, она понять не смогла. Каждый раз, стоило ей почувствовать себя уютно в чьем бы то ни было обществе, она начинала прикидывать, знает ли этот человек, что с ней случилось. Эти мысли настолько занимали ее, что Шейна переставала воспринимать, что говорит ей собеседник. Она прижала пальцы к вискам; ей казалось, что голова ее вот-вот лопнет от переполнявших ее эмоций. Она внезапно повернулась к нему и выпалила одним духом.

— Меня изнасиловали.

Он выключил мотор. Они стояли напротив дверей закусочной.

— Твоя мать знает об этом? — спросил он. — Этот парень был старше тебя? Ты пошла к нему на свидание?

— Моя мать была при этом… Он и ее изнасиловал… он ворвался в наш дом… с ножом. Сейчас он в тюрьме. Мы с мамой опознали его как раз в тот день, когда мы с тобой познакомились.

Она замолчала, казалось, в ее животе развязался какой-то тугой узел. Наконец-то был человек, будучи с которым ей отныне не надо будет ни о чем думать. Мама говорила ей, что самое худшее — это таить в себе неприятные вещи, и, осознав, что сейчас произошло, она поняла, насколько ее мать была права. На душе стало необычайно легко, впервые после изнасилования. Она откинула голову на спинку сиденья.

— Ты первый, кому я об этом рассказала. Я не говорила ни о чем даже своим лучшим подругам.

— Ну, а моя матушка — лесбиянка. Если тебе надо было высказать кому-то всю эту гадость, то ты нашла для этого самого подходящего парня. О своей матери я тоже никому не рассказывал, кроме тебя. Пошли. — Он взял ее за руку. — Давай поедим.

Шейна съела два шоколадных батончика, а Грег три. Запивали они еду ледяной водой, на молоко им не хватило денег, на двоих в их карманах оказалось всего четыре с полтиной. В машине было жарко, Шейна сидела у открытого окна: ела шоколад и роняла крошки на голый живот. Она говорила, говорила без конца, не в силах остановиться.

— Моя мама… знаешь, она такая храбрая. Перед этим случаем мы не были с ней особенно близки. Она всегда очень поздно приходила с работы, и папа всегда говорил, что она совершенно не занимается моим воспитанием и ей вообще нет до меня никакого дела. Но в ту ночь… она была просто великолепна. Она пыталась отнять у него нож, и он ее чуть было не зарезал. Это было ужасно. — Она посмотрела на Грега и бросила на заднее сиденье обертку от батончика. — Я хочу сказать… может быть, тебе стоит поговорить с отцом и обсудить с ним важные для тебя вещи. Вот я уже не думаю, что моей маме нет до меня дела. Теперь мы с ней лучшие друзья.