Молчание сфинкса - Татьяна Степанова

— Так сколько там длится полярная ночь? — переспросил Лыков.

— Полгода, — ответил Мещерский.

— А день?

— Тоже полгода. Тебя это не устраивает?

Лыков хмыкнул. Забрал папку с документами.

— Ну что, теперь на вокзал ехать, билеты до Питера брать, а там и на корабль, — он посмотрел на Мещерского. — Ты скажи ей, когда я уеду. Пожелай ей от меня счастья.

— Сам даже не позвонишь, не простишься? — спросил Мещерский. — Иван, ну как же так? Это же самый родной тебе человек, твоя сестра!

Лыков снова усмехнулся — как-то виновато.

— В том-то и беда, Сергун, что она моя сестра. Была б… Эх, ладно. Проехали. Забили.

— Я тебя все спросить хотел, да не решался, — Мещерский даже вспотел от волнения. — В ту ночь, когда мы этого гаденыша поймали, Вальку Журавлева, — ты ехал в Лесное. К ней, к Ане?

— Пьяный я был в дым. Вышел из бара, сел в тачку. Бах — смотрю, уже пилю куда-то на всех парах. Дорога сама ведет, стелется, стерва, — Лыков пожал плечами. — Может, и к ней я ехал, к Аньке, а может, и… Не хочу тебе врать, Сережа. Ненавижу врать тем, кого люблю. Одно скажу — то, что менты меня там, у деревни, тормознули, это к лучшему. Я бы вам там не помощник был в ваших ментовских хитрых делах, а наоборот. Ну что таращишься на меня так печально?

— Ничего. Так. Все утрясется. Я верю — все образуется. Удачи тебе, Иван.

— Где, среди пингвинов? — усмехнулся Лыков. Мещерский смотрел из окна офиса, как он садится в свой раздолбанный «Форд».

Гуд бай…

От Лесного, от которого за эти месяцы отслаивалось, отпочковывалось, отрывалось с мясом и кровью немало составляющих, отделилась еще одна частица — гуд бай…

* * *

Из всего происшедшего Катя решила извлечь для себя максимальную пользу. Как только расследование по убийствам было закончено, она тут же засела за масштабный репортаж для «Вестника Подмосковья».

Никита Колосов зашел в пресс-центр в конце рабочего дня. Катю он застал наедине с компьютером. Вид у нее был ужасно сосредоточенный и забавный — она писала. Пальцы так и прыгали по клавиатуре. На столе царил невообразимый хаос: дискеты, компакт-диски, блокноты, разноцветные листки-памятки, пачка фотоснимков.

— Ты мне звонила? — спросил Никита.

— Где тебя носило? — Катя не отрывалась от текста.

— В Пушкино выезжали. Там убийство — бытовуха банальная, ничего интересного для тебя. По пьянке один другого ножом пырнул. Пишешь? Много уже написала? Говорят — ты в отпуск собираешься?

— Да, — Катя с гордостью посмотрела куда-то мимо него — на календарь, где были красными кружками обведены последние дни декабря. — С Вадиком. К северным оленям, в Лапландию.

— А что твой Вадик — выпить не дурак?

— Почему это? — Катя нахмурила брови. — С чего ты это взял?

— Ну раз в Финляндию едете, да еще под Новый год. Там на это время у финнов сухой закон отменяется. Пьют все поголовно. И местные, и туристы. А потом в бане отмокают, детоксикацию проходят. Так что гляди в оба там за своим… Вадиком.

— Спасибо за совет, — Катя покачала головой: ну надо же, а? И это называется — товарищ, напарник, единственный и неповторимый Фокс Малдер для Даны Скалли! Нет чтобы пожелать счастливого пути, приятного отдыха — не дождешься ведь. — А ты где Новый год собираешься встречать?

Никита пожал плечами: а вам-то что? Раз уезжаете со своим драгоценным Вадиком, ну и уезжайте. Скатертью дорога.

— Так чего ты мне звонила? — спросил он.

— Видишь, я статью готовлю. Мне надо кое-что уточнить у тебя, — Катя решила про себя: говорить исключительно на профессиональные темы. Пользы больше будет. — Где сейчас Журавлева содержат?

— В Волоколамске. В изоляторе, — Никита присел на угол стола,

— А где вы нашли орудие убийства?

— Ты имеешь в виду железку, которой он орудовал? Мы выходы на место с ним проводили и следственные эксперименты. Он показал в деталях, как и где убил отца Дмитрия, где прикончил Филологову, где Марину Ткач. Выдал в ходе эксперимента добровольно вещдоки: отрезок металлической трубы, которым наносил своим жертвам удары, а также мобильный телефон, украденный им из сумки Ткач. Железку эту он на стройке нашел, а прятал в нежилой части дома, под лестницей. А телефон сразу после убийства закопал в парке. Откопал уже при нас и при понятых.

— Значит, это он звонил в то утро Марине Ткач? — спросила Катя, делая заметки на мониторе.

— Да, он. Сказал, что Салтыков уезжает в Москву и хочет ее немедленно видеть, что он, мол, поручил разыскать ее и попросить немедленно прийти в Лесное. Смекалки и наблюдательности этому Журавлеву, как видишь, было не занимать. Разобрался, на что Марина быстро, без оглядки купится.

— Да, он с самого начала понял, что Марина добивается Салтыкова. Мы правильно предполагали, что кто-то мог этим воспользоваться. Он что, ждал ее в парке, да?

— Он позвонил ей утром, в восемь часов. И вышел ей навстречу. Там ведь всего одна короткая дорога из Воздвиженского — мимо пруда.

— А если бы Ткач не пошла тогда пешком, а поймала машину на шоссе?

— Тогда она бы осталась жива. Ненадолго, правда. Он бы ждал другого случая. Но убил бы ее непременно — признался, он долго выбирал между ею, Анной Лык вой и…

— Кем? — тихо спросила Катя.

— Ну ты ведь тоже приезжала туда с Мещерским, Никита помолчал. — Журавлев признался мне на дога се: он выбирал, сравнивал. Ведь на этот раз он искал Красавицу. И остановился на Ткач. Он встретил ее в парке. Ударил железной трубой. Потом сбросил труп в овраг. Но перед этим взял из сумки мобильник. Ведь там на определителе остался его номер — он звонил с телефона Изумрудова. Мы его не изъяли, когда самого Изумрудова забрали. В принципе, Катя, он каждый раз действовал по одной и той же схеме. Убийство отца Дмитрия, убийство Филологовой — все это один почерк.

— А откуда он узнал, что отец Дмитрий в тот день едет в город, в банк?

— Да ему Изумрудов об этом проболтался. Он же священника до самой остановки проводил. Отец Дмитрий говорил, что вернется вечером, часов в шесть, автобусом. Журавлев узнал все это и решил, что момент, которого он так долго ждал, наконец-то настал. А ждал он действительно долго. Эпизод с петухом шестого июня произошел, первое убийство во исполнение условий заклятья он совершил лишь через четыре месяца. Вон сколько времени ему потребовалось на то, чтобы решиться и подготовиться. А тут выпал удачный момент — отец Дмитрий один возвращается с автобусной остановки вечером, в сумерках, ну и… Вот так и бывает. Нужен лишь толчок.

— Он сказал что-нибудь про деньги в портфеле? — спросила Катя.

— Он сказал, что тогда, в первый раз, так… разнервничался. — Никита зло прищурился, — убив человека впервые, что про все на свете забыл. На портфель он и не взглянул даже, не поднял его, не открыл. Дал оттуда деру. Когда он стал на Филологову охотиться, видя в ней Мастера, он уже несколько осмелел. Безнаказанность, она всегда наглости придает. В то утро, когда она шла на станцию, он просто незаметно последовал за ней. Догнал на дороге и убил. Как видишь, почти со всеми своими жертвами он намеренно старался расправиться вне дома — ему казалось, что так он будет вне подозрений…

— А ведь ты чуть-чуть не поймал его с поличным, Никита, — сказала Катя. — В тот день, когда вы с Кулешовым приехали в Лесное. Ведь Филологова в то время была уже мертва, и Журавлев как раз возвращался после того, как…

— Он в туалете кровь с кроссовок отмывал, переодевался в чистое. Мне б тогда на этот санузел ихний глянуть — там не только унитаз был, там и раковина, и биде. Мылся он там, в порядок себя приводил, щенок. Но понос, извини за грубость, его точно тогда прохватил со страха. Как от матери про милицию услышал, так и подумал — за ним…

— Обидно, прискорбно, но бывает. В нашей работе все бывает, даже такое, — Катя вздохнула. — Я эти подробности в репортаже опущу.

— Слушай, ты вот все меня спрашиваешь… А я вот тоже давно спросить тебя хочу кое о чем, — Никита наклонился к Катиному лицу. — Ты ведь догадывалась, что это он, Журавлев?

— Правду тебе сказать?

— Конечно.

— Знаешь, как я рассуждала? У нас ведь долго не было вообще никакого мотива. И я искала, прикидывала и так, и этак. Но все не подходило. Отправной точкой, стал для меня дневник этой девочки — Милочки Салтыковой. То, что легенда о бестужевском кладе может быть и мотивом, и источником всех бед, я поняла поздно. Я стала выбирать для себя среди обитателей Лесного того, кто способен принять эту легенду на веру. И не находила такого человека — это было слишком нереально. Они все были такие прагматики… И тут мне снова помог дневник этой шестнадцатилетней девочки. И дело не только в описанных ею условиях легендарного заговора на кровь. Я читала ее дневник и словно слышала ее, видела — вот она сидит и пишет то, что ей интересно, что ее волнует, то, во что она верит. Я впервые тогда задумалась о соотношении веры и возраста, понимаешь?