На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного - Фридрих Горенштейн

Топорков. Чтоб сохранить свое самодержавие и не подчиниться другим, не следует держать советников, которые мудрей тебя самого. Ты, государь, лучше всех, и не нужно тебе никого умного.

Иван (восхищенно). Сам отец, будь он жив, не мог бы мне дать лучшего совета!

Топорков. Вся беда от вельмож, государь, из-за их лихоимства и неправедного суда. Избавить нас, русских, от этого зла может лишь неограниченная власть, грозно охраняющая правду и справедливость. Царю надлежит быть грозным и мудрым, иначе правду не ввести в государство.

Никита Романов. Сатана то сказал, государь! Конечно, он сам и сказал, только использовал уста престарелого старца. «Ты лучше всех» словно сказано «Ты равен Богу». Поистине, дьявольский голос, преисполненный всякой злобы, презрения и беспамятства.

Нагой. Так говоришь, боярин Никита Романов, ибо сам на трон хочешь, а ежели вы, Романовы, усядетесь, то вознесетесь!

Никита Романов. Царю хоть и служит к его чести царство, а не получил он какого-либо от Бога добра особого. Потому должен искать доброго совета не только у советников, но и у простых людей на соборных сходах. Потому что духовные дарования даются не по внешнему богатству и не по силе царства, а по душевной праведности.

Феодосий. По твоим словесам, боярин Никита Романов, получается, что государь, помазник Божий, не праведен?

Иван (гневно). Видно, мало вас, Романовых, наказывал! И ты так мыслишь, Иван-сын?

Царевич Иван. Батюшка, когда слушает царь добрых советников, то праведен, когда дурных, то неправеден. Смотри, батюшка, также о добром совете у Златоуста в толковании Павловых словес о нравоучении из Второго послания к коринфянам, беседа восьмидесятая.

Иван. Молод ты еще, Иван-сын, многого не ведаешь. Кто те добрые советники? Не те ли, которые меня, самодержца, столько лет в пеленах держали? Я в порфире родился, они ж, низкие, надо мной власть взяли. Вот где поистине сатанинское наваждение было. В молодые лета мои поп-невежда священник Сильвестр восхитил у меня, государя, власть. В великом жаловании и в совете духовном и думном. Всемогущ. Все его слушали, никто не смел противиться ради моего царского жалования. Я же как бы сам у себя в плену был.

Феодосий. Помню я особо те скверные времена, государь. Указывал и митрополитам, и архимандритам, и приказным людям. Никто не смел творить не по его велению. Обладал обеими властями: святительской и царской, яко царь и святитель. Кто противился, тех побивали, и я, по повелению Адашева и Сильвестра, был избит камнями едва не до смерти, за иосифлянство мое.

Иван. Страшны те времена, подобно временам иудейского закону. В летах совершенных не хотел быть младенцем. Вот в чем моя вина: я не смел слова сказать ни одному из самых последних советников, а те могли говорить мне что угодно, обращались со мной не как с государем, даже не как с братом, а прямо как с нищим. Достаточно, чтоб кто исполнил мое распоряжение, сделал по-моему, и на него уже гонение и мука, а кто раздражает меня, пойдет против меня – тому богатство, слава идет. Попробуй прекословь – мне уже кричат, и душато моя повинна, и царство-то разорится.

Никита Романов. Государь, мы, Захарьины-Романовы, проявляли недовольство, что правит поп Сильвестр землей Русской, однако ныне лучше ли будет, государь, если возьмет над тобой верх сей иосифлянин Топорков? По чистоте душевной ты ведь доверчив, государь.

Иван. То правду говоришь, боярин Никита Романов, излишне я доверчив. Я любил и уважал их, видел в них не слуг, а друзей. Сильвестра почитал за отца. А эти люди, из вражды к царице Анастасии, матери твоей, Иван-сын, и царевича Федора, и к братьям ее Романовым, соединились с врагами.

Нагой. Государь милостивый, ныне сами Романовы так делают из вражды к новой царице Марии Нагой и младенцу-наследнику.

Годунов. Какой из царевичей наследником будет, то сам государь решит, а не Романовы и не вы, Нагие.

Топорков. Государь, на Руси, окруженной врагами, чую, смута приближается, борьба за трон. Избавить нас, россиян, от этого зла может лишь твоя неограниченная власть. Иных же к власти не допускай!

Царевич Иван. Батюшка, такими речами сей Вассиан бесный сам над тобой власть получить желает, и будет та власть хуже Сильвестровой.

Никита Романов. Сказав то, ты, епископ, словно отрыгнул смрад вместо благоухания. О, сын дьявола, зачем рассек ты жилы человеческой природы и восхотел разрушить и отнять всю крепость, вселяя в сердце христианского нашего царя безбожную искру, от которой по всей Руси снова загореться может столь жестокий пожар, что и говорить о нем словами невозможно! Прозвание тебе – Топорков, но ты не топорком, сиречь небольшим бердышем, а поистине большой и широкой настоящей секирой благородных и славных мужей на Руси великой хочешь уничтожить!

Топорков. В ответ на такие речи, государь, еще крепче ограничь влияние боярства. И в третий раз повторяю: не держи советников умней себя!

Царевич Иван. Батюшка, обрати внимание на сей совет враждебный, вдохновенный Сатаной заразной, в тысячу раз хуже, чем совет Ахитофела, от которого вострепетал Богоотец Давид, храбрый и непобедимый покоритель страшных и ужасных гигантов! Не боясь юного царя и всего воинства Израиля, ужаснулся он совета коварного мужа. Так писано во Второй книге Царств. Сей старец тебе злое советует.

Царь Иван. Иван-сын, не только плотские люди, сами бесплотные ангелы управляются помыслами и рассудком высшим, как пишет о том Дионисий Ареопагит. В сем старце Божье говорит, ты ж то не смыслишь.

Топорков. Государь, свое понимание самодержавия хочу изложить кратко. Главное – богоустановленность царской власти. Царь Богом поставлен и верою утвержден и огражден святостью, глава всем людям своим, и государь своего царства и наставник крепок людям своим, и учитель, и ходатай к Богу. Государь избран Божьей благодатью.

Годунов. Государь милостивый, к тебе приехала депутация, среди них – митрополит Дионисий, князь Мстиславский, от Боярской думы приказной дьяк Щелкалов, также ходатаи от дворян.

Иван. Чего хочет такая высокая депутация от меня, князя московского? Как думаешь, святой старец, принять ли?

Топорков. Прими, государь.

Иван. Хай идут. (Годунов посылает слугу.)

Топорков. Много тебе дано, помазнику Божьему, но кому дано, с того и возьмется. На тебе, царе, обетованность за дела подданных. Сейчас на Русь, грехов ради наших, обрушились различные беды, ненависть и гордость, и вражда и маловерие к Богу, лихоимство и грабление, и насилие, и порча нравов. Бог повелел навести на нас пленение поганых и латын, беспрестанные сечи и кровопролитие, и царства Божьего разорение. Послал Бог также глад на землю, и мор, и пожары велики, и межусобны брани. В твоей области столь много заблудших, утерявших православную веру. Все те преступления тебе, государь, следует исправить. (Входит депутация во главе с митрополитом Дионисием и князем Мстиславским.)

Дионисий (кланяется). Государь, царь и великий князь, бью тебе челом я, митрополит Всея Руси. А депутация земли Русской – духовенство, дворянство, земство – просит вернуться тебя на царство.

Мстиславский (кланяется). Истинно так, царь-государь, смилуйся, пожалуй, говорю то от Думы боярской.

Михалка (кланяется). От союза дворянства русского послан просить тебя вернуться на царство. Плачутся по тебе твои государевы холопы. Сей благочестивый государь, князь великий, добрый правитель хоругви земли Русской, скипетродержавного кореня, людей упасает и великим смыслом единовластие русское утверждает, мечом храбрым все супротивное ему побеждая, покоряя и силу своей земли утверждая.

Щелкалов (кланяется). И мы, дьяки приказные, просим тебя, государь, вернуться на царство.

Иван. Что ж так, милые мои? Я вам не по душе был, то оставил трон, ушел в богомолье, по монастырям поехал, то давняя ж моя мечта! А разрешил сей вопрос, уступив Симеону, твоему зятю, Мстиславский, свой престол и титул.

Щелкалов. Государь, той меры никто всерьез не принимает.

Иван. Что у тебя, Щелкалов, в посольской избе ведомо, что говорят иноземцы?

Щелкалов. Иноземцы говорят, что ты, государь, вовсе не думал передавать своему заместителю что-либо, кроме внешних знаков власти, и именуют Симеона Бекбулатовича «подставной царь». Сейчас, государь, ведем переговоры с поляками, то ни разу имя Симеона Бекбулатовича не упоминаем.

Иван. А хорошо ли то, милые мои? Не от непочтения ли к царскому месту? Я, князь московский Иван, расточал Симеону Бекбулатовичу знаки глубокого почтения, обращаясь к нему с просьбами, как всякий подданный, выходил из саней, не доезжая до дворца, где живет новый государь. Я его почитал!