На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного - Фридрих Горенштейн

Бельский. Что ты, собака, брешешь! Кто верно государю служит, тех государь жалует.

Горенский. Их государь жалует, как турецкий султан молдавского. Великий, слыхал я, заклад платите. А захочет, жен в заклад возьмет. Невежливо сказать, что не очень вам, князьям и боярам, верит. Есть у царя новые верники: дворяне из худых родов да дьяки. Они его половиной кормят, а больше половины себе берут.

Бельский. Эй, стража, заткнуть собаке рот!

Иван. Не надобно, пусть поговорит перед концом.

Горенский. Кланяюсь тебе, царь, что позволил. (Кланяется.) Скажу перед концом вам, бояре: их, худых дворян и дьяков, отцы вашим отцам и в холопы не годились, а ныне не только вотчинами, а и головами вашими торгуют. Бог, видно, у вас ум отнял, что вы за жен и детей и вотчины головы свои кладете, а их губите. И себе все-таки не пособите. Смею, государь, спросить, каково тем, у кого мужей и отцов различные смерти побили неправедно?

Иван (гневно). Кто ты, чтоб меня спрашивать, меня, царя! Русь есть Третий Рим, а я – царь Руси. Богом мне власть дана, Божьим повелением. От Бога дана мне держава, от прародителей наших, они же получили порфиру от римских кесарей.

Горенский. Мы, русские бояре древних русских родов, Рюриковичи и Гедиминовичи, ты ж чванишься мнимым происхождением от Пруса, небывалого брата римского цезаря Августа.

Иван (гневно). Смерд, холоп! У московских государей таких князей Горенских было не одно сто!

Нагой. Государь милостивый, иноземцы дивятся, как много измельчавших князей в Московском государстве. Так много, что их считают за ничто, и нередко встретить князей, готовых служить простолюдину за пять, за шесть рублев в год. (Смех.)

Бельский. И притом глядите, они горячо принимают к сердцу всякое бесчестье али оскорбление равных своих, даже если то бесчестье – наказание за измену.

Иван. Вы, князья упалые, измельчавшие, истинно московскому боярству в тягость, и государям московским – неприятные и неверные слуги. Правду ли говорю, бояре? Так ли, Василий Шуйский?

Василий Шуйский. То правда, государь. Многие прежде знатные князья захудали. Упалых ветвей много, особо среди ярославских и ростовских князей.

Иван. Отчего ж так, скажи ты, боярин Белеутов!

Белеутов. А беды, государь, предопределены тем вельможам, и милости безродным выскочкам писарям от поповичей и простого всенародства.

Иван (гневно). Так-то, не первый раз против меня кричите, да все те же упреки царю делаете! Кому же мне, царю, верить – честному всенародству али вам, изменникам?! Кому – собаке, псу-князю Петру Горенскому, который в военное время к врагу с отечества бежит?! Той лихой образине верить, смердящему огрызку, постыдному неподобному человеку? Тот ли Горенский воин за отечество?

Горенский. Ежели ты, царь, воин, то не подобает воинам аки слугам браниться. Однако воин ли ты? Помнишь, под Казанью при штурме струсил, а затем в Москве кичился перед холопами своей мнимой победой, подлинного воеводу-победителя князя Горбатова-Шуйского подале отстранил, а затем казнил?! И как крымский хан Девлет на Москву набег сделал, то бросил и бежал, а подлинного спасителя отечества князя Воротынского велел казнить! И из Ливонии сбежал, а на князя Мстиславского и иных воевод вины переложил! Кичишься своей династией, а ведь и мы, ярославские, суздальские, ростовские, себя помним!

Иван (яростно кричит). Повесить пса, немедленно! (Стражники хватают и волокут Горенского.)

Горенский (кричит). Проклят будь твой московский издавна кровопивственный род! Прокляты будут дети твои царевичи! (Его уволакивают.)

Царевич Федор. Страшный се человек, страшное сей человек кричал!

Царевич Иван. Батюшка, он нас проклял!

Иван (обнимает детей). Не бойтесь, дети мои царевичи, черных волхвовских слуг сатанинских. Они у нас под пятой, под нашей московской династией. Они – измельчавшие. (Кричит.) Я же, царь московский, великий государь всей земли, всем государям государь! Я и в малолетстве сидел здесь государем. Однако знаю, вы, бояре, иного царя хотите! Сколько я из-за вас слез пролил! В годы моего младенчества Дума была всесильна. Однак я противостоял той Думе, обет дал Господу укрепить Русь, ежели не помру. Бессмертным себя не считаю, ибо смерть – общий удел всех людей за Адамов грех. Хоть я и ношу порфиру, однако знаю, что по природе также подвержен немощи, как и все люди. Оттого особая забота – кто после меня на трон сядет.

Никита Романов. Государь, у России законный наследник – царевич Иван Иванович!

Иван. То ты, боярин Никита Романов, голос подал! Давно тебя не видел.

Никита Романов. На засечной полосе с казаками сижу, государь, от татар Русь берегу.

Иван. А вот дам вам в цари Всея Руси татарина, то убережетесь ли от сего? (Смеется.)

Никита Романов. Такое невозможно, государь!

Иван. Отчего ж невозможно? Вам же, князьям-боярам, мое правление не по душе, то покажу, что может быть еще хужее правление! (Смеется.) А может, и добро будет! Чем при мне, при татарине вам служить! Годунов, подготовил ли ты список, какие роды татарские нам служат?

Годунов. Как велел ты, государь, сделали все.

Иван. Зачти!

Годунов (берет список, читает). Служат нам: казанский царевич Симеон Бекбулатович, находится в Касимове государем касимовским, другой казанский царевич Кайбул – царем в Юрьеве, прежний астраханский царь Дербиш-Али – в Звенигороде.

Иван. В московской политике вошло в привычку устраивать прежних татарских царей на новые места и давать им землю, и они управляют и продолжают называться царями. Тем Москва привязывает их к себе и показывает перед крымскими ханами свое доброе отношение к магометанству. Годунов, читай далее, какие роды царские нам служат.

Годунов (читает). Приехал из Орды царевич Берка ко государю великому и князю Ивану Данилычу Калите, и крестил его митрополит от басурманства в православную веру, нарек ему во святом крещении имя Аникий, а у Аникия того – сын Юрий, а у Юрия – сын Иван, а у Ивана – два сына, Михайло да Григорий Красная Коса. Михайло умер бездетным, а у Красной Косы два сына, Иван да Василий, у Григория – пять сыновей: Иван Блоха, Василий Борода, третий – Андрей от Ивана Блохина, Иван Хрипун, Василий Пустоха убит под Оршею, пятый – Третяк, седьмой – Невер, да Матвей, да Некрас, да Иван Талыга. У Ивана Васильевича у Хрипуна один сын – Иван Сундук, а от тех пошли…

Иван. Будет тебе, Годунов, уж довольно прочел нам. Все татары! Чем не цари русские? (Смеется.) А ведь ты и сам, Борис Федорыч Годунов, татарин по происхождению, женатый на дочери моего царского любимца Малюты Скуратова да брат невесты царевича Федора! Чем не русский царь? Желаешь, Годунов, быть царем русским?

Годунов. Единственно, что желаю, то исполнять твои царские повеления и служить России – отечеству моему. А род наш, Годуновых, и служба давняя. Мы, Годуновы, из исконных московских служилых вольных слуг. Мы, Годуновы, гордимся, что искони вечные государские. Ни у кого не служили, окромя своих государей. Предком нашим, Годуновых, истинно был ордынский мурза Чет, приехавший из орды в 1330 году от Рождества Христова служить великому князю Ивану Калите и крещенный именем Захария. Опричь нас, Годуновых, от Чета пошли такие честные фамилии, как бояре Сабуровы и Вельяминовы, все из татар.

Белеутов. Как же, государь, татарский род на престол царский?

Годунов. Мы, Годуновы, уж два с половиной века род православный и в Думе сидим более десяти лет.

Белеутов. Все одно, нельзя басурман на русский трон!

Иван. А вы, бояре, кого желаете? Шуйских, может? Хотите ли вы, Шуйские? Ты, Иван Петрович Шуйский, да ты, Василий Петрович?

Иван Шуйский. Мы, Шуйские, коренной великий русский род, мы еще прежде прочих Рюриковичей и Гедиминовичей.

Иван. То-то, вижу, царь Василий Шуйский Всея Руси вам, Шуйским, по душе! (Ходит.) Знаю, издавна меня, законного царя, поработить хотели, а затем трон забрать. То в Польше или иных безбожных языцех короли царствами своими не владеют. А российское самодержавство изначала само владеет своим государством, а не бояре и не вельможи. Сам Бог поручил московским государям в работу прародителей бояр! (Кричит.) И высшая знать у царя не братья, а холопы! (Нервно ходит.) Знаю, от вас, вельмож, мне, царю, славы не дождаться.

Никита Романов. Государь, прискорбное скажу. Принимаешь ты славу лишь от потаковников и ласкателей, не от боярства русского, от русского вельможества. Меж тем погляди, царь, новые твои приближенные из дворца весьма среднего разбору, не лучше, чем при опричнине. Там, среди опричников, хоть одно лицо с княжеским титулом было, князь Афанасий Вяземский, и одна семья достаточно высокородная – Басмановы-Плещеевы. Тут и того нету. Годунов, Нагой да Бельский, да дьяк Щелкалов и прочие – по другую же сторону вся высокородная русская знать.