Проклятие - Мейер Марисса

Так почему же с каждой секундой ей становилось все тревожней? Серильда была уверена, что Ольховый Король никогда вот так запросто не отказался бы от того, что считает своим. Даже ради Перхты. Он не может сдаться без боя.

Неужели она ошиблась и Эрлкинг не пытается изловить всех семерых богов?

Или это ловушка?

– Все не так просто, Эрлкинг, – сказал Велос с искренним разочарованием. – Если ты хочешь вернуть дух из Ферлорена, если хочешь, чтобы он остался в мире смертных, ты должен назвать его истинное имя.

– Я готов это сделать, – отозвался Эрлкинг. Его голос звучал отрывисто. – Так мы договорились?

Снова неопределенное молчание.

– Да, – торжественно промолвил Велос.

Не успел он сообщить о своем согласии, как по залу разнеслись исступленные вопли. Серильда огляделась и с изумлением увидела, что золотые цепи, висящие на поясе у каждого охотника, начали двигаться и извиваться. Словно змеи, цепи скользили по телам темных, сковывая им руки. Привязывая демонов друг к другу несокрушимыми оковами.

Темные бились в своих оковах, но Эрлкинг был глух к их возмущенным крикам.

Что темные могли поделать?

Они – магические существа.

А цепи были изготовлены из золота, благословленного богами.

Давно ли Эрлкинг все это задумал? Все разговоры о новых трофеях, для которых нужно все больше золота, – были ли они хитростью, призванной обмануть его собственных подданных? Вот зачем он собирал золото – чтобы его собственные придворные не смогли сбежать, когда он решит передать их богу смерти?

Это предательство было слишком жестоким, даже для него.

Демоны пытались освободиться. Они плакали и кричали. Натягивали цепи, изо всех сил пытаясь избежать своей страшной участи.

Но Эрлкинг пожертвовал ими так легко, словно они совсем ничего для него не значили. И, когда цепи рывком потянули их в мосту в Ферлорен, у темных не осталось иного выбора, кроме как покориться.

Их леденящие кровь крики эхом разносились по залу еще долго после того, как процессия скрылась по другую сторону врат.

Не обращая внимания на вопли, Велос бесстрастно кивнул королю.

– Теперь смертные духи.

– Сначала ты призовешь Перхту.

Велос склонил голову.

– Назови ее настоящее имя, и будет по-твоему.

Эрлкинг выпрямился во весь свой внушительный рост, сверкая серо-голубыми глазами.

Его голос звенел, но говорил он так тихо, что Серильда едва различала слова.

– Я взываю к тебе, моя Ольховая Королева. Предвестница Дикой Охоты. Госпожа и повелительница Последнего Торжества. Хозяйка Долгого Поста. Перхта Пергана Дзампери. Вернись ко мне, любовь моя.

Фонарь в руках Велоса мигнул, затем вспыхнул неестественным голубоватым светом и погас, погрузив подземелье во тьму. Серильда ахнула и крепче сжала руки отца и Гердрут, боясь, что они оба могут исчезнуть, как утренний туман.

Фонарь снова замигал, постепенно разгораясь своим привычным теплым светом, а следом загорелись и факелы, вставленные в древние железные скобы на стенах.

Вереница призраков на мосту давно прошла сквозь врата и отправилась туда, где их ждут любимые, оставшиеся в мире живых. Но вот из тумана появилась еще одна фигура.

Серильда смотрела на нее с открытым ртом, безотчетным ужасом, но и с удивлением тоже.

Женщина с гобеленов. Героиня бесчисленных историй, бесчисленных кошмаров.

Перхта, великая охотница, входила во врата.

Глава 37

Охотница стояла совсем рядом, и улыбка на ее пунцовых губах изгибалась серпом. Кандалы у нее на руках мало чем отличались от тех, что появились на запястьях демонов, разве что эти были из железа, а не из золота.

– Моя звезда, – проворковала она Эрлкингу. – Почему так долго?

Он не улыбнулся в ответ на ее улыбку, но в его обычно ледяном взгляде затеплилась искра.

– Всего каких-то триста лет, – ответил он спокойно. – Жалкий миг.

– Позволю себе не согласиться, – возразила Перхта. – Но не забывай, это я попала в ловушку и все это время тонула в этой мерзкой реке.

Эрлкинг перевел взгляд на бога.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Освободи ее от оков.

Велос качнул головой.

– Сначала ты.

На скулах короля заиграли желваки. Одно мгновение воздух прямо-таки искрился напряжением. Наконец, Эрлкинг обвел комнату долгим оценивающим взглядом; его глаза поочередно останавливались на каждом из его подданных-призраков, многие из которых держали за руки любимых, пришедших повидаться с ними в Скорбную Луну. Лица их были полны такой надежды, что Серильде стало больно на них смотреть.

Ее внимание привлекло какое-то движение, и она посмотрела за спину короля, совершенно уверенная, что вдоль стены крадется чья-то тень. Но нет, моргнув, Серильда снова увидела только собравшихся призраков. Должно быть, это тусклый свет сыграл шутку с ее глазами.

Король подчеркнуто театрально сунул руку в колчан и вытащил стрелу с золотым наконечником – точно такую же, как те, которыми привязал души Серильды и Злата к темной стороне завесы. Он положил ее на ладонь вытянутой руки.

В воздухе появилась паутина почти прозрачных серебристо-черных нитей, которые протянулись во всех направлениях. Каждая нить тянулась от груди одного из призраков, собравшихся в зале.

Своя нить была у Манфреда и у конюха, у каждой посудомойки, садовника и швеи. У кузнеца, у плотников, пажей, поваров.

Пять нитей протянулись к любимой свите Серильды.

Ханс, ее серьезный и заботливый лакей.

Никель, ее добрый и внимательный конюх.

Фриш, ее дурашливый и упрямый посыльный.

Анна, ее яркая и восторженная фрейлина.

И Гердрут, ее искренняя и смышленая горничная.

Все призраки были связаны мерцающими нитями, тонкими, как паутинки, идущими к стреле у Эрлкинга в руках.

Все, кроме одной, внезапно поняла Серильда. Агата, оружейница, предавшая Серильду и Злата в обмен на эту самую сделку.

Ее нигде не было видно.

– Я разрушаю оковы, связывающие вас… – слова Эрлкинга эхом разнеслись по залу. – Я освобождаю вас от рабства. Отныне я больше не являюсь хранителем ваших душ, но отдаю вас Велосу, богу смерти, чтобы вы могли обрести вечный покой.

Внезапно темные блестящие нити начали распадаться. Они отделялись от древка стрелы и рассыпались, растворяясь в воздухе. Остались только пять нитей, принадлежащих детям, – они оставались все такими же прочными.

Серильда проследила за нитью, ведущей к Манфреду, и увидела, что долото, триста лет торчавшее в его глазнице, исчезло. Зияющая рана у него на лице зажила. Кровь и запекшиеся корки исчезли, как будто их никогда и не было.

И тут по лицу Манфреда, всегда такого стойкого, потекли слезы.

Плакал не он один. Вокруг затягивались и заживали раны. Пропадали кровь и синяки.

– Дети мои, – в голосе Велоса впервые слышались радость и умиротворение, – вы свободны. Пока стоит Скорбная Луна, вы можете вернуться, навестить свои семьи и потомков. А когда взойдет солнце, я провожу вас в Ферлорен, где вам будет дарован покой.

После этих слов души умерших начали исчезать. Не только призраки Адальхейда, долго томившиеся в неволе, но и те, кто пришел с ними повидаться. Бабушки и дедушки, двоюродные братья… король и королева.

Серильде хотелось окликнуть их. Рассказать им о Злате. Она хотела спросить, помнят ли его хотя бы они, раз уж все прочие забыли.

Но она не успела. Как только распались последние нити, соединявшие души с проклятой стрелой, пропали и призраки. Они растворялись один за другим.

Как туман на полях, тающий под солнечными лучами.

– Серильда…

Всхлипнув, она посмотрела на отца, и при виде его лица у нее сжалось все внутри.

– Нет, – прошептала она. – Не уходи. Прошу…

– Мне здесь не место, – пробормотал он, оглядывая зал. – И тебе тоже. – Он взял ее лицо в ладони. – Мужайся, моя девочка. Я знаю, у тебя получится. Ты всегда была храбрее меня.

– Папочка… – Серильда бросилась ему на шею и крепко обняла. – Прости. Прости меня за все. За мои глупые выдумки и ложь. За то, что привела Охоту к нашим дверям. За то, что случилось с тобой.