Само совершенство. Том 1 - Джудит Макнот

Беспокойство и тревога Зака сменились самой настоящей паникой, когда местный обозреватель колорадского телевидения добавил:

— Мы только что получили очередное сообщение, касающееся побега Бенедикта — Сандини. Час назад начальник тюрьмы города Амарилло сделал заявление журналистам, в котором сообщил, что во время допроса по поводу сообщничества в побеге Бенедикта Доминик Сандини предпринял повторную попытку к бегству. На этот раз тюремным охранникам удалось предотвратить побег и задержать преступника, но при этом трое из них получили ранения. Сам Сандини в настоящее время находится в тюремной больнице в критическом состоянии. Никаких дополнительных сведений о характере и тяжести полученных им ранений пока не поступало.

Зак почувствовал, как что-то внутри оборвалось, а к горлу подступила горькая тошнота. Закрыв глаза, он пытался взять себя в руки, но стоило ему вспомнить улыбчивое, жизнерадостное лицо Доминика, как все его усилия шли прахом.

Диктор еще продолжал что-то говорить, но его слова доносились до Зака, как сквозь вату. Он их почти не фиксировал.

— Подтвердились также слухи о бунте заключенных в городской тюрьме Амарилло. Губернатор штата Техас Энн Ричарде готова, в случае необходимости, послать на его подавление специальные подразделения Национальной гвардии. Очевидно, заключенные решили максимально использовать шумиху, поднятую вокруг побега Захария Бенедикта и Доминика Сандини. Они возмущаются неоправданно жестоким обращением со стороны тюремного начальства и некоторых надзирателей, переполненными камерами и плохим питанием.

Программа давно кончилась, а Зак все сидел, неподвижно уставившись в погасший экран. Глухое отчаяние и угрызения совести, казалось, придавливали его к земле и не давали подняться. Твердая решимость сбежать из тюрьмы и уцелеть во что бы то ни стало, которая помогала ему выжить в течение последних пяти лет, начала постепенно ослабевать. Зачем жиг., на свете человеку, который повсюду несет с собой смерть? Сначала погибли его родители, потом брат, потом дедушка и, наконец, его жена. Не слишком ли много смертей вокруг него одного? И если Сандини умрет, то виноват в атом будет только он. Поздней ночью, сидя в полумраке гостиной, Зак действительно готов был поверить в то, что над ним тяготеет какое-то зловещее проклятие, которое обрекает на смерть тех, кто близок и дорог. Правда, несмотря на безысходное отчаяние, Зак понимал, что такие мысли опасны, почти безумны. Но в сложившейся ситуации сохранять остатки здравомыслия становилось все труднее и труднее.

Глава 25

Забрав из сушилки свои вещи, Джулия босиком прокралась через безмолвную гостиную обратно в спальню, где она провела почти бессонную ночь. Было уже одиннадцать часов утра, но, судя по звуку льющейся воды, доносившемуся из-за стены, Зак тоже встал поздно и теперь принимал душ.

Морщась от тупой, пульсирующей головной боли, Джулия приступила к ежеутреннему ритуалу высушивания и расчесывания волос, но делала это вяло и чисто автоматически. Ею двигала не воля, а скорее многолетняя прочно укоренившаяся привычка. Закончив приводить в порядок волосы, Джулия натянула на себя джинсы и свитер, который был на ней три дня назад, когда она отправилась в Амарилло. Казалось, что с того утра прошла целая вечность, потому что это было утро последнего в ее жизни нормального дня. С тех пор окружающий мир как будто перевернулся. Все стало с ног на голову. И в первую очередь это касалось того, что происходило в ее душе. Да, ее захватил заложницей сбежавший из тюрьмы убийца. Событие, конечно, неприятное, но ведь самое страшное заключалось не в этом. Любая другая порядочная законопослушная двадцатишестилетняя женщина возненавидела бы преступника. Любая другая уважающая себя женщина сделала бы все, чтобы убежать, сорвать планы Захария Бенедикта и сдать его в руки полиции. Преступник должен сидеть в тюрьме! Но для этого нужно было быть честной, порядочной и богобоязненной.

Судя по всему, с отвращением подумала Джулия, она к таковым не относилась. Вместо того чтобы последовать голосу разума, она позволила Бенедикту ласкать и целовать себя. Более того, она еще и получала от этого немалое удовольствие. И если вечером Джулия еще могла заниматься самообманом и убеждать себя, что она просто утешает несчастного человека, проявляя тем самым христианское милосердие, которому ее всегда учили, то сегодня, в беспощадном свете дня, все выглядело совершенно по-иному. Если бы Захарий Бенедикт был старым и уродливым, она вряд ли бросилась бы ему на шею и пыталась утешить его поцелуями. Равно как вряд ли бы стала так горячо убеждать себя в его невиновности.

Так почему бы не посмотреть правде в глаза и не признаться самой себе, что она поверила его нелепым заверениям только потому, что очень хотела в них поверить. Что ее так называемые «утешения» были не чем иным, как потаканием собственным постыдным желаниям. Вместо того чтобы вчера утром на площадке для отдыха довести начатое до конца и сдать Бенедикта полиции, она валялась в снегу и охотно отвечала на его поцелуи, умышленно игнорируя крайне высокую вероятность того, что в возможной борьбе водитель грузовика по имени Пит скорее всего вообще не пострадает.

В Китоне она отвергала настойчивые ухаживания хороших, порядочных парней и лицемерно гордилась высокими моральными устоями, которые якобы переняла у своих приемных родителей. Но теперь горькая правда предстала перед ней во всей своей неприглядности — ее просто абсолютно не привлекали хорошие и порядочные парни. И происходило это по одной простой причине — каждого человека тянет к себе подобным, и ее тянуло к социальным изгоям типа Захария Бенедикта. Приличная и респектабельная жизнь не могла удовлетворить человека, для которого родной стихией, судя по всему, были насилие, опасность и запретные страсти.

Суровая правда заключалась в том, что сколько бы Джулия Мэтисон ни пыталась изображать из себя добропорядочную, законопослушную гражданку, в глубине души она все равно оставалась Джулией Смит — подкидышем, уличной девчонкой, промышляющей воровством в трущобах Чикаго. Тогда для нее не существовало никаких моральных норм; судя по всему, они не существуют для нее и сейчас. Миссис Боровская, сотрудница Ла-Салльского детского дома, была права. Вспомнив кислый голос и искривленные в вечной презрительной гримасе губы воспитательницы, Джулия так яростно дернула щетку, что чуть не вырвала себе клок волос. В памяти всплывали обидные и жестокие слова, которые она так и не смогла забыть: «Горбатого могила исправит, Джулия Смит. Недаром говорят, сколько волка ни корми, он все в лес смотрит. Ты можешь обмануть этих всезнаек-психологов, но меня тебе обмануть не удастся. Кривое дерево не разогнется… И из тебя никогда не выйдет ничего путного, попомни мои слова… Черного кобеля не отмоешь добела. Он все равно останется черным, а масть к масти подбирается. Поэтому ты и шляешься по улицам в компании таких же, как ты сама. И ни один из вас никогда не станет нормальным, порядочным человеком. НИКОГДА!»