Время падающих звезд - Герберт Циргибель

Я растерянно кивнул.

— И? Дебильность? Маниакально-депрессивная или гебефреническая шизофрения? Если не деменция прекокс[24]. Я же знаю. Ваши глаза выдают это: ипохондрический синдром и немного шизофрении, не так ли?

— Да, да, — сказал я сбитый с толку и впечатленный его познаниями в этой области. Шаги в коридоре продолжали держать меня в этом негостеприимном месте. Этот человек казался мне жутким. Я боялся, что раздражу его моей холодностью, поэтому я доверительно сказал ему: «Знаете, мне не верят, что я был на спутнике Юпитера.»

Импульсивно, он протянул мне руку. «Верю Вам на слово. Это же ясно, что нас здесь не понимают, кто мы для этих господ? Каждое замечание, которое они не понимают, вызывает у них подозрение. Посмотрите на меня, я сломленный человек. У меня украли дело всей моей жизни. Я могу Вам доверять?»

— Конечно, — заверил я.

— Вы слышали о моем изобретении? Подождите, сейчас Вы сами поймете: Так, так, так, так — ну, как, вы догадались?

— По правде говоря, я не знаю…

Он повторил свое идиотское «Так, так», затем заворчал:

— Вы что, немного туго соображаете? Вероятно все-таки тенденция к дебильности. Это четырехтактный мотор[25], господин хороший. В регистратуре лежит официальное письмо из Стокгольма. Нобелевская премия. Этого Вы небось не ожидали, не так ли?

— Нет, — признался я. — Где находится регистратура?

— По коридору направо, вниз. Но туда не пройти, дверь постоянно закрыта. И никакой ручки, все гладко. Кроме того Цербер всегда начеку. У Вас не найдется сигареты для меня?

— К сожалению, нет, я не курю.

— Они хотят выписать меня. Профессор Гразме не выносит меня. Он ненавидит мыслителей. Но во мне он ошибся, я не ухожу, я требую обследования. Я не позволю выслать меня росчерком пера, я не кто-нибудь, в конце концов. Остерегайтесь говорить здесь правду. Где Вы были?

— На спутнике Юпитера.

— Так у Вас ничего не выйдет, мой друг. Расскажите шефу, что вы были шурином Наполеона, такие типажи ему по душе. Это неслыханная несправедливость, пациенты с недержанием, те могут оставаться, людей, которые сочиняют истории, прогоняют.

Почему бы еще и ни этот человек, отчаянно подумал я, пожалуй, к этому все относится.

— Это сестра Ингрид, — сказал Изобретатель, — крошка еще новенькая у нас. Она знает, что я здесь, но она стесняется вытащить меня из туалета. Ну, я же не кто-нибудь. Вы знали, что я открыл закон разумности материи?

В этот поздний вечер я уже больше ничего не терял. «Нет, этого я не знал».

— Я это также называю «Законом обусловленной аккомодации». Как все значительное этот закон тоже на так легко понять. Дело обстоит таким образом: У всякой материи есть собственный, живущий в ней разум. По этой причине, он может при определенном опыте содержать субстанциональное сходство, которая делает его способным к мышлению и действию. Вы понимаете?

Если бы только эта сестра Ингрид убралась из коридора. Я не ни хотел ни при каких обстоятельствах быть замеченным. Дарвин в области матери продолжил: «Возьмем к примеру простую булавку. Вы для чего-нибудь использовали ее. И, вот, она у Вас падает. В девяти из десяти случаев она остается невидимой. Она залетит в какой-нибудь темный угол — почему? Почему бы ей не остаться видимой посреди комнаты? Очень просто: Потому что она не глупа. Или подумайте о запонках. Одна падает у Вас на пол. У Вас было когда-нибудь такое, чтобы она лежала видимой у Ваших ног? Нет, запонки постоянно закатываются под шкафы и столы. Порой они и вовсе исчезают. На днях у меня из рук выпал кремень. Я отчетливо почувствовал его на моей ноге. Знаете, где я нашел его тремя днями позже? Под моим матрацем. Это я называю „разумом материи“ или также „законом обусловленной аккомодации“».

Снаружи стало тихо. Я открыл дверь. Коридор был пуст.

— Вы уже хотите идти? Останьтесь же, сестра Ингрид, наверняка, закроет на это глаза…» Когда я уже отошел от него на несколько шагов, он крикнул мне вслед: «Приходите завтра снова в это же время. Мы тогда обсудим Ваше путешествие на Сатурн…»

Я боялся, что он пойдет за мной, помчался обратно с намерением закрыться. Шансы выбраться из этого здания были не очень обнадеживающими.

В среду в нервозном напряжении я ждал Йоханну. Прошел полдень, время посещений подходило к концу. Она не пришла. Я также не мог позвонить ей, у доктора Калвейта не было дежурства, а другие врачи строго придерживались предписаний. Апокалипсическое настроение завладело мной. Я снова перепроверил решетки на окнах. Пришла дежурная сестра, уговорила меня лечь спать. Я послушно забрался под одеяло, с мыслями: Как это было, когда Фритцхен организовал мне картофельную терку и письменные принадлежности? Разве он не наплел что-то про дематериализацию? Вообще-то Ме мог бы доставить его сюда таким же образом…

Через несколько дней профессор во второй раз соблаговолил нанести мне визит. Он долго не выдержал, задал парочку рутинных вопросов. Мое замечание, что мне нужен день отгула, чтобы разрешить важные дела, он не принял во внимание. Я дождался конца визита, затем обратился к доктору Калвейту.

Он проявил понимание к моему беспокойству и позволил мне позвонить с его телефона. Я звонил две минуты, Йоханна не отвечала. Что случилось? Калвейт попытался утешить меня, сказал, что она, вероятно, пошла за покупками, мне не следует драматизировать.

— Драматизировать! — воскликнул я. — А что было вчера? Почему она не пришла? Я же знаю свою жену, доктор. Это не в её манере. Она сдерживает обещания. Кроме того она бы позвонила сюда. Наверное, что-то случилось. Вы не могли бы отпустить меня хотя бы на полдня?

— Это может только шеф, спросите его, — сказал Калвейт. — Я считаю, что это мило, что Вы так беспокоитесь по поводу Вашей жены. Но успокойтесь, если бы Вашей супруге помешало что-то серьезное, нас бы уже давно поставили бы в известность. Позвоните попозже еще раз. Вы увидите. Ваша супруга назовет вполне убедительную причину.

Возможно, мрачно подумал я. Только настоящую причину я не узнаю. Не было ли мое подозрение действительно ложным? Она красива — почему бы кто-нибудь не ухаживал за ней во время моего отсутствия? Если это подтвердится… Но, вероятно, дело обстоит совершенно по-другому… Я должен вырваться отсюда, и даже если мне придется прокладывать путь силой!

— Ну, не делайте такое трагическое лицо, — подбадривал меня Калвейт, — всему есть своё объяснение.

— Доктор, я поразмыслил над этим. Я признаюсь, что пять с половиной месяцев жил у девушки. Вы правы, я не хотел скомпрометировать даму. Ауль и шестой спутник были забавой. Я выдумал их вместе с вышеназванной дамой — времени у нас было достаточно. Выпишет ли меня Ваш шеф, если я сознаюсь ему в этом? Или любовные интрижки на стороне для психиатра тоже болезненный симптом?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});