Бунтарка и Хозяин Стужи (СИ) - Чернованова Валерия Михайловна

Была и обратная сторона этой связи: зависимость и «питание» от солнечной магии. Эрцгерцог злоупотребил тем, что могло стать самой большей силой — единством и счастьем, которые могли бы у него быть, и использовал маму, как свою подпитку, чтобы становиться сильнее.

— Мы ошиблись, Оллина. — Я как сейчас помню этот разговор и слезы в глазах бабушки, прямо там, на балу. — Как же жестоко мы ошиблись… Скажи, ты сможешь нас простить?

Тогда было много слез и столько же много счастья. Мама на балу действительно не задержалась, но не задержалась вместе с родными, почетные гости очень быстро покинули празднество вместе с дочерью, и, как я потом узнала, проговорили всю ночь. Они действительно были искренне счастливы, что снова ее обрели, но еще больше — что обрели нас. И я, и Фабиан сразу стали наследниками дочери князя Фолькона, а уж сколько нам дарили подарков… Мне кажется, дед с бабушкой решили завалить нас подарками за все упущенные годы. Я же была просто счастлива их любви и вниманию, еще больше — тому, как они приняли мою маму и ее любовь с отцом.

Пробыли они в Эрнхейме недолго, около недели, и было решено, что до моей свадьбы мама с Фабианом останутся в Драэре, а после поедут в Фолькон. Туда же собирались и мы с Хьяртаном в свадебное путешествие, на самое-самое теплое и красивое Бирюзовое море.

Сейчас, вспоминая все это, я с трудом сдержала слезы счастья. Волноваться как-то сразу перехотелось, и я порывисто обняла маму.

— Спасибо, — выдохнула искренне.

— За что, доченька?

— За то, что нашла нужные слова. За то, что ты рядом со мной…

Этот день и правда никогда не был бы таким без моей мамы. Никогда не стал бы настолько нежным, настолько ярким, исполненным волнительного предвкушения… Конечно, когда я садилась в карету, что должна была пройти сквозь портал и выехать уже на центральной площади столицы, у главного храма, я все равно волновалась. Понравится ли Хьяртану платье? А я в нем?

Нашла о чем волноваться! Но ведь волновалась же.

Платье — это, пожалуй, то единственное, что он не видел перед свадьбой. Платье и меня в нем, потому что все остальное контролировал: по его мнению, наша свадьба должна была быть идеальной.

— Самая прекрасная женщина в мире заслуживает самой прекрасной свадьбы, — сказал он, когда я призналась, что меня бы устроила тихая церемония в кругу семьи. Разумеется, я понимала, что королевская свадьба такой быть не может, но меня бы правда устроила. На нашей же только приглашенных было пятьсот человек, включая почти всю знать Драэра и Фолькона.

К алтарю меня вел дед. Между застывших в рядах гостей, глядящих на меня, под органную музыку, по лепесткам, которые разбрасывали маленькие красавицы в белоснежных платьицах. Я же едва себя чувствовала, глядя на Хьяртана. Самый прекрасный в мире мужчина в военной форме, невероятно красивый, застыл у алтаря, дожидаясь меня. Кажется, я выдохнула только когда наши пальцы соприкоснулись, а он произнес:

— Ты прекрасна, моя бунтарка.

Даже если бы он этого не сказал, я бы почувствовала, а не почувствовала — так увидела бы. Восхищение и любовь в его глазах были сродни моим, и они согревали меня так, как не могло согреть бы даже самое сильное пламя. Мой Снежный и стал для меня тем пламенем, как бы парадоксально это ни звучало. Тем самым огнем, от которого я вспыхивала, словно факел, стоило нашим взглядам столкнуться, а губам соединиться в поцелуе.

Как сейчас, когда его пальцы нежно скользнули по моим, надевая на палец кольцо, а мои, чуть дрожа, по его.

— Объявляю вас мужем и женой! — торжественно произнес верховный служитель Богини-матери. — Можете поцеловать невесту.

Когда он откинул фату и коснулся губами моих губ — в уже совершенно ином, окончательно присваивающем, властном поцелуе, говорящем: «Моя навсегда», мир перед глазами поплыл, а кровь превратилась в жидкий огонь. Этот жидкий огонь заставлял меня гореть весь оставшийся день — и на праздничном обеде, когда за нас произносили многочисленные тосты, и во время нашего первого открывающего танца, когда наши пальцы едва соприкоснулись, а меня словно ударило магией, от центра ладони до самого сердца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Это чувство, ни с чем не сравнимое, набирало силу весь вечер, грозя меня испепелить или заставить вспыхнуть костром на глазах у всех. Судя по взглядам — голодным, острым, пламенным, которые я ловила от Хьяртана, он чувствовал то же самое. Поэтому мы покинули праздник чуть раньше остальных, когда направились знакомыми уже коридорами в его покои, оставив за спиной праздничную суету, подарки, поздравления, счастливые лица, объятия (так крепко Хьяртан, кажется, еще никогда меня не обнимал).

Едва оказавшись за дверями бальной залы, он хрипло выдохнул:

— К ларгам все! — подхватил меня на руки легко, как пушинку, и открыл портал.

Предсказуемо вышли из него мы в наших теперь уже общих покоях, где на покрывале была аккуратно разложена длинная сорочка из тончайшего шелка для первой брачной ночи. Стоило ли говорить, что она нам не пригодилась?

А ведь это была одна из главных причин моего волнения! Я думала, что буду отчаянно смущаться, что не смогу сделать все как следует… Очень переживала, что у меня совсем нет опыта в таких делах, но сейчас словно стала сутью своей магии: огненной, неукротимой, жаркой. Мы раздевали друг друга так торопливо, что платье, кажется, пострадало, а мои пальцы несколько раз срывались с пуговиц его мундира.

Один раз я все-таки покраснела: когда положила ладони на ремень форменных брюк, но потом столкнулась с его взглядом — горячим, обжигающим, проникающим, кажется, в самую суть меня, и смущение ушло, растворилось, будто его и не было. Мы целовались как одержимые, сливаясь друг с другом тело к телу, обжигая друг друга кожей и чувствами, обрушившимися на нас огненной и снежной бурей.

Хьяртан снова подхватил меня на руки, отнес на кровать, а дальше… дальше началась чувственная пытка. Его губы исследовали, кажется, каждую клеточку моего тела, заставляя ее вспыхивать от желания, всю меня. Когда начинало казаться, что я больше не выдержу, он останавливался, снова переходя к поцелуям, а после начинал снова.

Я плавилась в этой нежности, тонула в ней, и, когда он осторожно толкнулся вперед, соединяя не только наши души, не только наши чувства и магию, но и наши тела, короткая вспышка боли отрезвила лишь на миг.

Он замер, вглядываясь в мое лицо, а я облизнула губы и тихо произнесла:

— Не останавливайся… Пожалуйста!

И была права. Несколько неприятных мгновений быстро растворились, утонули в нежности и нарастающей неге наших движений. Я цеплялась пальцами за сильные плечи, падала в наше единство, в нашу сокровенную близость. Которая достигла пика такими яркими, невероятно, умопомрачительно сладкими ощущениями, что мир перед глазами взорвался огнем и снегом, и его хриплый выдох:

— Моя бунтарка, — отразился во мне дрожью. Моей и его пульсации.

Не знаю, сколько я после лежала в его объятиях, приходя в себя, а когда все-таки решилась открыть глаза… над нами плясало солнечное пламя, в котором кружились, словно в вихре метели, снежинки. Кружились, но не таяли, две силы сливались воедино, как несколько минут назад сливались мы с Хьяртаном.

— Красиво, — завороженно выдохнула я.

— Но не красивее тебя. — Он снова меня поцеловал, и магия, напоследок полыхнув над нами, погасла.

Что же касается меня, я никогда еще не чувствовала себя такой сильной. Такой наполненной. Такой абсолютно, безгранично счастливой. Глубоко вздохнув, оторвалась от его губ только чтобы прошептать:

— Я люблю тебя, мой Хозяин Стужи.

И снова увидеть ответ в его глазах.

Услышать:

— Я тоже люблю тебя, моя Бунтарка. До края земли и обратно.

Слов больше не осталось, лишь чувства. Обессиленные и наполненные друг другом одновременно, мы заснули лишь под утро. Проснулись в точности так же, не размыкая объятий, под одним одеялом. Чтобы вместе встретить наш новый день. Первый наш день в качестве мужа и жены.