Летящая на пламя - Лаура Кинсейл

— Я боялся, — добавил он мягко, — что в таком случае могу убить кого-нибудь.

Олимпия нахмурилась. Они встретились взглядами. Шеридан долго пристально смотрел на девушку, затем пожал плечами и криво усмехнулся. И прежде чем она успела увернуться, наклонился и чмокнул ее в лоб.

— Глядите веселей, принцесса, ведь мы все еще живы, несмотря ни на что.

— Неужели вас не пугает наше положение? — спросила она тихо, потупив взор.

— А вас пугает?

— До смерти.

Он немного помолчал, а затем снова заговорил спокойным тоном:

— Вы никоим образом не должны признаваться в этом, иначе ваши обожаемые народные массы не пойдут за вами. Они решат, что вам не хватает мужества и отваги.

Олимпия вскинула на Шеридана изумленный взгляд.

— Так, значит, вы тоже боитесь?

— У меня просто душа в пятки уходит от страха. Но за тридцать лет военной службы так привыкаешь к этому состоянию, что начинаешь с успехом притворяться смелым человеком.

Олимпия все так же хмуро смотрела на него.

— Неужели вы думаете, что герои никогда не испытывают страха, принцесса? — На губах Шеридана играла насмешливая улыбка. — Неужели вы считаете, что драконы вблизи выглядят более безобидно? Нет, принцесса. Вблизи они намного страшнее. — По лицу Шеридана пробегали красноватые блики, придавая ему странное, пугающее выражение, которое обычно имеет языческая маска.

Девушке пришла в голову мысль, что он сам походил в эту минуту на дракона. А может быть, и действительно был им.

— Но в конце концов вы избавлялись от всех страхов, разве не так? Во всяком случае, от большинства из них, — сказала Олимпия, вспомнив вдруг все зло, которое этот человек причинил ей, и стараясь не выдать свой гнев и отчаяние. — Или все ваше геройство — один сплошной обман?

Шеридан пожал плечами:

— Я слишком желторотый для того, чтобы обманывать драконов. Но когда один из них связывает тебя веревками и начинает бить в живот, не говоря уже об ударах, наносимых по голове, и о попытках задушить тебя, ты понимаешь, что самое время сматываться с места событий, сохраняя по мере возможности свое достоинство. Мне жаль, что вы оказались втянутой в подобного рода ситуацию, она не для принцесс, к которым, кстати, драконы питают особую слабость.

— Я думала, что герои созданы именно для того, чтобы спасать принцесс, — заявила Олимпия.

— Да, но вас же до сих пор не съели, не так ли? В этом, кстати, есть моя несомненная заслуга. И потом, мы, герои, вовсе не созданы для того, чтобы помогать пустоголовым принцессам в их поисках. У нас свой жизненный путь, свои надежды. Но об этом почему-то никто не думает. От нас ждут единственного — мы должны спасти принцессу, а после этого жить долго и счастливо. При этом я никогда не слышат о том, что должен предпринять бедняга, который с риском для жизни спас такую принцессу, которая предпочла революцию замужеству и заявила, что скорее станет проституткой, чем выйдет за него замуж. Олимпия слегка отодвинулась от Шеридана.

— Возможно, ему следует украсть ее драгоценности, — язвительно сказала она.

К полному изумлению Олимпии, Шеридан снова попытался обнять ее, но получил решительный отпор. Однако, несмотря на сопротивление Олимпии, ему удалось снова заключить девушку в свои крепкие объятия.

— Вы получите назад ваши проклятые драгоценности, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.

— Отпустите меня! Я ненавижу вас, — промолвила Олимпия.

— Я же сказал, что все верну вам и улажу это дело, черт вас возьми!

— Уладите дело! — воскликнула она с возмущением и, вырвавшись из его рук, вскочила на ноги. Ее лицо пылало гневом. — Вы так ничего и не поняли! У вас нет никакого представления о том, что такое порядочность, законность, честь! Уже ничего невозможно уладить! Ведь я считала вас героем, настоящим героем, достойным уважения, восхищения и… и любви. — Она ударила по торчащему из костра краю горящей доски, и в небо взметнулся сноп искр. — Я любила вас! Вы понимаете это? Я любила вас, а вы… вы предали меня, ограбили и бросили. Оставили одну, а ведь я так доверяла вам и была предана всем своим существом. Я следила за сообщениями о вас в печати с пятнадцатилетнего возраста, делала вырезки из «Хроники военно-морского флота» и наклеивала их себе в альбом, я дорожила этими скупыми сообщениями о награждении вас медалями, о ваших кораблях, о ваших подвигах. Каждую ночь, засыпая, я мечтала о встрече с вами! — Олимпия закрыла глаза и крепко сжала руки, чувствуя, что сейчас расплачется. — Я любила вас… — Ее голос сорвался. — Я любила вас… а вы… вы меня предали.

Слезы хлынули из ее глаз и потекли по холодным щекам горячим потоком. В тишине слышны были только завывания ветра да потрескивание костра. Губы Олимпии дрожали, она прижала к ним кулак и отвернулась от Шеридана, не в силах больше смотреть на него.

— Вы в самом деле любили меня? — Его голос звучал совершенно спокойно и чуть насмешливо. — Но вы же совсем не знали меня.

— Совершенно верно! В этом-то все и дело. Шеридан помолчал немного.

— Да, возможно, вы и любили меня, — сказал он изменившимся голосом.

Олимпия гневно взглянула на него.

— О Боже, зачем я все это говорю вам? Кто вы такой? Вор! Подлец!

Он сидел, обхватив руками колени, и смотрел на нее снизу вверх. Лицо его заметно помрачнело, на нем теперь не было видно следа насмешливости, а шрамы проступили более отчетливо.

— Когда я отрекся в душе от всех законов нравственности, мне еще не было и четырнадцати лет. Я стремился только к одному — выжить. Я вам уже говорил однажды, принцесса, главное, что я действительно умею, — это выживать.

Олимпия поплотнее закуталась в плащ.

— Но как можно вести такое бессмысленное существование? — В ее голосе слышалось негодование.

Шеридан пристально смотрел в огонь. Затем, тяжело вздохнув, он снова посмотрел на Олимпию глазами, полными грусти.

— Почему же бессмысленное? Смысл — в надежде. Я всегда надеюсь на что-то. Надеюсь, что завтрашний день принесет какие-то перемены к лучшему, что утром я снова увижу рассвет, что гардемарина с моего корабля отзовут на берег прежде, чем его разорвет шальной снаряд, что я опять услышу смех одной знакомой принцессы. Разве во всем этом нет смысла?

И Шеридан начал укладывать недоеденного гуся в ведро с водорослями.

— А мне кажется, — сказала Олимпия дрогнувшим голосом, — что смысл жизни только в одном — в стремлении сделать этот мир лучше.

— Как?

— Вы сами знаете как. И вы сами немало сделали, не желая того, для воплощения этой цели в жизнь, борясь с несправедливостью и тиранией.

— Ну да, именно так пишут газеты, — сказал Шеридан и склонился над догорающим костром, чтобы засыпать раскаленные угли песком. — Все это чушь собачья. Однажды я пытался внушить то же самое одному арабскому корсару. Берберы захватили мой корабль, уничтожив одним-единственным залпом наши пушки на нижней палубе. Это был неплохой выстрел для берберов, надо сказать. Так вот, это может показаться странным, но наши враги, напротив, считают, что тираны — это мы, и это убеждение рождает в их душах ожесточенность. — Шеридан немного помолчал, лицо его казалось странно застывшим. — С моей стороны было глупо недооценивать это явление. Я потерял тогда много своих людей. — Шеридан снова взглянул на Олимпию. — Вы понимаете теперь, что я давно обречен на адские муки и меня ждет геенна огненная. У меня на душе более страшный грех, чем кража каких-то драгоценностей.