Представитель - Алекс Орлов

И трое «барсуков», осторожно ступая, пошли вниз по крутой улочке. Встречные прохожие смотрели на них с опаской или удивлением, а Гвинет старался теснее прижимать пулемет к ноге, чтобы не слишком уж бросаться в глаза с этой штукой посреди мирного города.

Когда они спустились к самому перекрестку, из-за угла показался один из джипов «собак». Машина остановилась напротив Майка, и прямо через борт с нее ссадили девушку.

— Мы решили, что лучше оставить ее вам, сэр! — прокричал Фагот. — Нам она удачи не принесет!

С этими словами он добавил к подарку небольшой чемоданчик, и джип поехал прочь, а Майк, Гвинет и Шило остались стоять с раскрытыми ртами.

Между тем девушка поежилась, словно от холода, и посмотрела вокруг непонимающими глазами. Майк тут же пришел в себя и, сорвавшись с места, подбежал к Мэнди.

— Ты помнишь меня? — спросил он, остановившись перед той, которая так часто навещала его в мыслях и мечтах.

— Нет, не помню… — медленно произнесла Мэнди и покачала головой. — Слушай, я спать хочу, я замерзла, и мне… мне нужно уколоться… Что, вообще, случилось?

Девушка развела руками и еще раз посмотрела по сторонам, демонстрируя, что ничего не понимает.

— Куда это все разбежались? — спросила она и покачнулась. Майк едва успел ее подхватить, чтобы она не упала. Под тонким платьем он ощутил ее тело и впервые почувствовал себя настоящим быком, жаждущим немедленного освобождения.

— Слушай, поехали к тебе, а? — прошептала Мэнди и закрыла глаза, засыпая прямо на руках у Майка.

Юноша растерянно посмотрел по сторонам, затем крикнул Гвинету, чтобы тот поймал такси. На счастье, свободная машина нашлась тотчас же, и Мэнди осторожно пристроили на заднее сиденье, поставив рядом чемоданчик с ее пожитками.

— Вот набралась ваша девчушка, папаша, — сказал водитель, обращаясь к Шилу. — Молодые сейчас очень самостоятельные. Слова им не скажи.

— Это да, — поддакнул Шило, стараясь, чтобы ствол винтовки не торчал из-под его куртки.

Гвинет сидел позади и со своей стороны поддерживал Мэнди.

— И что ты теперь с ней будешь делать, Майк? — тихо спросил он. — Нет, я имею в виду, что ты будешь с ней делать потом. Ведь она наркоманка…

— Я еще не знаю, Гвинет. Я еще не придумал, — соврал Майк, потому что на самом деле, едва увидев Мэнди в ее легком платьице, он решил, что никогда с ней не расстанется.

Глава 98

Не выходя из машины, Густав поднял бинокль и, наведя резкость, стал наблюдать за поведением часового на вышке.

Этот парень явно чувствовал себя в безопасности. Он курил слабые сигареты «Монгли» и слушал музыку по акустическому микрочипу, что категорически запрещалось уставом сторожевой службы. Одним словом, часовой не принимал всерьез грозящую ему в перспективе опасность.

Птюч улыбнулся и, опустив бинокль, поставил в блокноте галочку напротив надписи «пост номер пять». Затем завел мотор и поехал в глубь города, чтобы соблюсти основы конспирации.

Можно было, конечно, рвануть и напрямик, ведь теперь Густав не сомневался, что постовая служба на базе почти заброшена, однако он знал много случаев, когда отличные специалисты прогорали, понадеявшись на авось, дескать, пронесет. Он, Густав Птюч, не имел никакого права рисковать собственной шкурой — он отвечал за жизни не только нескольких друзей на Малибу, но и за жизни железной гвардии генерала Фолсберри, а также за честь и славу штурмового крыла разбойной вольницы отмороженных спецов, базирующихся на спутниках Эль-Архаима.

Все эти люди готовы были положить свои животы, лишь бы отвлечь внимание имперской армии от событий на Малибу. В них Густав не сомневался, так что и ему самому оставалось отработать точно и профессионально.

Доехав до Флэшкоу-авеню, он повернул направо и слегка сощурился, когда солнечный зайчик полоснул его по глазам.

«Когда-нибудь и это солнце станет моим союзником…» — подумал Густав, притормаживая перед старухой, переводившей через дорогу облезлого жирного шпица.

Птюч покривил губы в снисходительной улыбке и подумал, что обязательно запретит на планете проживание собак старше четырех лет. А может быть, и старух старше шестидесяти. Хочешь жить дальше, съезжай отсюда или подыхай.

Дорога освободилась, и Густав надавил на газ, невольно размышляя над тем, куда придется бежать самому, когда он перешагнет шестидесятилетний рубеж.

«Ну этого не случится никогда… Никогда не случится», — решительно отрезал он и даже сам поверил этому бреду. Как и любой ортодоксальный атеист, он не сомневался, что бессмертен.

Возле небольшой лавчонки, торгующей пончиками, Густав притормозил. Пончики он любил. Особенно посыпанные сахарной пудрой. К тому же это был один из лучших способов перекусить, когда находишься в секрете или наблюдаешь за врагом.

Хозяин пончиковой узнал Густава.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он. — Вам, как всегда, двенадцать штук с сахарной пудрой?

— Да, мой друг, — покровительственным тоном ответил Птюч. — Было бы неплохо.

— Сию минуту, сэр, — поклонился лавочник и, обращаясь к подмастерью, менее учтиво добавил: — Шевелись, Коперник, разве не видишь, что печка вертится, масло кипит, а теста еще нет.

— Одну минуту, я все сделаю, — отозвался сонный подмастерье, и в следующую секунду в раскаленное масло стали падать порционные кусочки теста и в воздухе поплыл умопомрачительный аромат.

Вскоре румяные шарики добрались до раздаточного отверстия и стали падать в бумажный пакет, именно такой, какие так любил Густав. Пластиковые, с аляповатыми картинками, вызывали в нем глухую злобу и полное неприятие. А упаковки из настоящего целлюлозного бутрума радовали глаз и создавали иллюзию единения с природой. А единение с природой было Птючу вовсе не чуждо.

Наконец все двенадцать пончиков упали в пакет, и лавочник лично посыпал их пудрой из старой чугунной дробилки. Потом он потряс пакет, чтобы пончики покрылись ровным слоем сахара, и только после этого протянул пакет Густаву:

— Пожалуйста, сэр. С вас полтора кредита.

— Конечно, — кивнул Птюч и выложил на прилавок пятерку. Такова у него была традиция — платить за пончики не меньше пяти кредитов.

И лавочник понимал своего клиента. Размер чаевых заставлял его быть предупредительным и необыкновенно внимательным, хотя иным посетителям он незаметно мог и плюнуть в пакет, пока они рылись в кошельках, выискивая мелочь.

Густав вышел на улицу и тут же вернулся к первоначальной, врожденной своей суровости, не замечая ласкового солнца, красивых девушек и сонного полуденного ветерка.

Забравшись в машину, он привычно огляделся по сторонам и осторожно выехал на дорогу, снова направившись в сторону базы. Ему оставалось проинспектировать всего две пулеметные вышки, ну а потом можно будет позволить себе съесть все двенадцать пончиков. Они так и манили, расслабляя решимость Густава и наполняя салон машины нестерпимым ароматом, вызывающим судороги голодного желудка.

Вот и ограда базы. Здесь она была даже выше, чем в других местах, и хранила следы покраски. Должно быть, военные хотели гармонично вписать базу в гражданские постройки города, но потом плюнули на это, и теперь бетонная стена была похожа на шкуру дохлого животного, пролежавшего на солнце не менее недели.

Проехав вдоль ограды метров двести, Густав остановился напротив входа в небольшой магазинчик, торгующий всякой мелочью и не приносящий ни гроша прибыли, да и не рассчитанный на это.

Птюч выбрался из машины и, бросив взгляд на стоявшую напротив сторожевую вышку, зашел в магазин.

За прилавком стоял худой загорелый человек в клетчатой рубашке и с трехнедельной седой щетиной на впалых щеках.

— Добрый день, — сказал Густав и улыбнулся.

— Здравствуйте, мистер. Чего-нибудь хотите купить или зашли посмотреть на меня?

— Посмотреть на вас? — Птюч удивленно поднял брови.

— Ну да, как-то ко мне зашел один парень и очень обрадовался, когда увидел меня за этим прилавком. Он закричал: мистер Салливан, это вы? А я ему сказал: а в чем дело? А он мне и говорит, слышал, дескать, что вы умерли…

Салливан замолчал и, достав из кармана старую зубочистку, воткнул ее в рот.

— Ну а что же вы? — поинтересовался Густав, оглядывая полки магазина и прикидывая, что бы такое купить для оправдания визита.

— Я сказал ему — не дождешься, и наподдал пониже спины.

— Это правильно, — согласился Густав. — А нет ли у вас штопора?

— Штопора? Штопор у меня найдется. Только какой вам нужен — винный или для алезийских огурцов?

— А зачем для огурцов штопор?

— Внутри у них косточка находится — очень ядовитая. Поэтому, как только огурец срывают, из него этим штопором выкручивают косточку и выбрасывают… А огурец можно съесть.