22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война - Марк Солонин

«...командиры корпусов немедленно стали поворачивать дивизии на новые направления, а это не так-то просто сделать. Генерал Рябышев был поглощен этой задачей, когда к нему на КП нагрянул Вашугин. Горячий, энергичный, Николай Николаевич сердито отчитал командира корпуса за медлительность...»

«Сердито отчитал...» Бывает. А из воспоминаний Н.К. Попеля можно узнать, что конкретно скрывалось за этими словами:

«Рябышев обернулся, поднял с земли фуражку, одернул комбинезон и несколько торжественным шагом двинулся навстречу головной машине. Из нее выходил невысокий черноусый военный.

Рябышев вытянулся:

— Товарищ член Военного совета фронта...

Хлопали дверцы автомашин. Перед нами появлялись все новые и новые лица — полковники, подполковники. Некоторых я узнавал — прокурор, председатель Военного трибунала... Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.

Тот, к кому обращался комкор, не стал слушать рапорт, не поднес ладонь к виску. Он шел, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:

— За сколько продался, Иуда?

Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого, ладно скроенного корпусного комиссара.

Дмитрий Иванович заговорил первым:

— Вы бы выслушали, товарищ корпусной...

— Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем...

Я не выдержал и выступил вперед:

— Еще неизвестно, какими соображениями руководствуются те, кто приказом заставляет отдавать врагу с боем взятую территорию.

Корпусной комиссар остановился... В голосе члена Военного совета едва уловимая растерянность:

— Кто вам приказал отдавать территорию? Что вы мелете? (Уму непостижимо — неужели Кирпонос и Пупкаев приняли решение об отводе мехкорпусов без согласования с Вашугиным? — М.С.)

Дмитрий Иванович докладывает. Член Военного совета вышагивает перед нами, заложив руки за спину... Он смотрит на часы и приказывает Дмитрию Ивановичу:

— Через двадцать минут доложите мне о своем решении...

Корпусной комиссар не дал времени ни на разведку, ни на перегруппировку дивизий. Чем же наступать? Рябышев встает и направляется к вышагивающему в одиночестве корпусному комиссару.

— Корпус сможет закончить перегруппировку только к завтрашнему утру.

Член Военного совета от негодования говорит чуть не шепотом:

— Через двадцать минут решение — и вперед.

— Чем же «вперед»?

— Приказываю немедленно начать наступление. Не начнете, отстраню от должности, отдам под суд.

Приходится принимать самоубийственное решение — по частям вводить корпус в бой...» [105]

Вот здесь автор вынужден попросить прощения у читателя за одно (первое и последнее) лирическое отступление от темы.

В последнее десятилетие у нас развелось множество антикоммунистов. Самые рьяные из них — бывшие работники Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. Читаешь, бывало, как они гневно обличают и сурово порицают «тоталитарный режим», и думаешь: «Бедный, как же ты среди них столько лет страдал-мучился, как задыхался от идеологического гнета в своей пятикомнатной квартире на московской набережной!»

Я среди «них» — никогда не был, свое отношение к тоталитарному режиму выразил действием в 1987—1991 годах и посему никакой антикомиссарской озабоченностью сегодня не страдаю. Тиражировать старую и непристойную сплетню про «тупых комиссаров», которые мешали нашим мудрым генералам правильно командовать, не буду. Бывали разные комиссары. Бывали разные генералы. Тот же Н.К. Попель поднимал боевой дух красноармейцев не в парткабинете, а в башне головного танка. И если судить по результату — а оперативная группа 8-го МК под командованием Попеля оказалась единственным танковым соединением во всей Красной Армии, которое в начале войны нанесло немцам серьезный, ощутимый удар, — то придется признать, что и полководческим талантом бог комиссара Попеля не обидел.

Вот по всему по этому, уважаемый читатель, давайте не будем торопиться «сердито отчитать» комиссара Вашугина за проявленное им необузданное хамство.

Он хотел как лучше. Вышло так, как только и могло выйти, когда бывшего командира полка с образованием, которое сегодня не позволило бы устроиться на работу сантехника, ставят на должность члена Военного совета округа (с началом войны — фронта).

Комиссар Вашугин в тылу не отсиживался, «трофейное» добро в «ЗИС» не грузил, с первых дней войны метался по фронту, ежеминутно рискуя получить бандеровскую пулю в спину или попасть под бомбы безнаказанно бесчинствовавшей немецкой авиации. Он видел, что происходит нечто невероятное: сотни брошенных на обочине танков и орудий, беспорядочно бредущие толпы бывших красноармейцев, настежь распахнутые двери райкомов партии, коридоры которых завалены мусором — рваными партбилетами и книжками бессмертных трудов классиков марксизма.

Комиссар Вашугин знал только одно объяснение этому — вредительство. И так ли уж он был не прав? Он знал только один способ наведения порядка в разваливающейся на глазах армии — расстрел на месте. А что, уважаемый читатель, есть какой-то другой способ? Что могло в той обстановке, среди тех «кадров», которые так настойчиво растила партия, быть реальной альтернативой поездкам по фронту с трибуналом и расстрельной командой?

Комиссар Вашугин обрушил свой гнев совсем не на тех, кого надо было бы пустить в расход? Сущая правда. Вот только является ли это его личной виной — или это неотвратимая беда, которая приходит к каждому, кто с радостью продал свою душу бесчеловечной, беззаконной власти?

Комиссар Вашугин сам дал себе ответ на все эти вопросы. Через два дня, вернувшись в штаб фронта, он прошел в свой служебный кабинет и застрелился.

А комиссар Попель прошел всю войну, дожил до победы. На долгих 48 лет пережил Вашугина и чуть было не расстрелянный им герой Гражданской войны, командир кавалерийского полка в 1-й конной армии, награжденный еще до начала Великой Отечественной войны тремя орденами Красного Знамени генерал-лейтенант Рябышев. По их воспоминаниям мы и постараемся восстановить трагическую историю гибели 8-го мехкорпуса.

Утром 27 июня в лесу на южной окраине Брод было принято следующее решение: создается ударная группа в составе 34-й танковой дивизии полковника Васильева, 24-го танкового полка 12-й тд, 27-го мотострелкового полка 7-й мед, корпусного мотоциклетного полка. На усиление группы были переданы и 15 танков Т-34 из состава 23-го танкового полка 12-й тд. Логика, по которой именно эти части вошли в ударную группу, была очень простой — в наступление на Дубно должны были перейти те части, которые или не получили ночного приказа об отходе, или не поспешили его выполнять.

Вторая (меньшая) половина корпуса — 7-я мотострелковая дивизия (без 27-го мсп), 12-я танковая дивизия (без 24-го тп), вспомогательные и технические подразделения — должна была начать наступление на следующий день, 28 июня.

Командиром ударной группы Вашугин назначил Попеля, напутствовав его таким добрым партийным словом: «Займете к вечеру Дубно, получите награду. Нет — исключим из партии и расстреляем...» [105]

Если исходить из организационной структуры мехкорпуса РККА, то получается, что группа Попеля обладала наибольшей ударной мощью — в нее были сведены три из пяти танковых полков мехкорпуса. Правда, такой вывод не совпадает с теми цифрами, которые приводит в своих мемуарах Рябышев. Так, он пишет, что в корпусе (за вычетом группы Попеля) осталось 303 танка, в том числе 46 KB и 49 Т-34.

Из документов, приведенных в работе [166], следует, что в ударной группе было порядка 220 танков (в том числе около полусотни KB и Т-34), более девяти тысяч человек личного состава.

В 14 часов 27 июня 1941 г. стальная лавина двинулась на Дубно.

Предоставим слово командиру ударной группы комиссару Н.К. Попелю:

«...оборонявшие деревню Грановка батальон пехоты и рота танков противника были застигнуты врасплох. К орудиям, к танкам, в окопы немецкие солдаты бросались в одних трусах — загорали.

С вражеским заслоном Волков разделался так быстро, что основным силам не пришлось даже притормаживать.

Во всю ширину шоссе шли наши мотоциклисты. Правее них, по-над железной дорогой двигались танки с пушками, обращенными влево. Когда я с пригорка увидел эту разлившуюся лавину, то испытал ту особую радость, какую дает сознание собственной силы...

Бой развернулся на широком, переливающем золотом ржаном поле километрах в десяти юго-западнее Дубно... К ночи с окруженной группировкой противника было покончено....»