После любви - Виктория Платова

– К сожалению.

– Тот человек… Европеец, беглец… Говорил, что он близкий друг какой-то… Подождите, дайте-ка вспомнить… Какой-то Фанни… Фанни… Она тоже актриса.

– Ардан? – подсказываю я.

– О, да! Фанни Ардан. Наверное, это совсем не то, что Ума Турман.

– Совсем, совсем не то.

– Все равно, я молюсь за него каждый день. И за Уму Турман тоже. Чтобы она когда-нибудь приехала в Касабланку. Уже после того, как туда приеду я. И мы бы случайно встретились на улице… Или в каком-нибудь баре. «Кафе Рика» подойдет. Определенно, это будет именно оно!

– И что произойдет тогда?

– Для начала я возьму у нее автограф. Попрошу расписаться у меня на руке. Или нет – лучше на афише, так автограф дольше сохранится. У меня есть ее афиша. Даже две.

– А потом?

– Потом я угощу ее кофе.

– А потом?

– Потом она угостит меня кофе.

– А потом?

– Потом? Потом… случится что-то очень замечательное. – Дерзость Сальмы перехлестывает через край, но воображения ей явно не хватает.

– Ты как будто и не марокканка вовсе. – Незаметно для себя я перехожу на «ты», Сальму это устраивает.

– Ума Турман – тоже не марокканка. Но это никого не удивляет! – Сальма заливается мелким дробным смехом; шутка, которую она только что произвела на свет, кажется ей бесконечно забавной.

– Почему же ты до сих не в Касабланке?

– Деньги. Все упирается в деньги. Того, что я накопила, – недостаточно. Но скоро, очень скоро, я соберу приличную сумму – и только меня и видели!..

Странная марокканка Сальма странным образом оказывается на топчане; устроившись у меня в ногах, она рассуждает о побеге из кооператива по изготовлению масла аргано, где работает техником, о своем (овеянном какой-то тайной) прошлом: ее отец был французом (испанцем), он умер, когда Сальме исполнилось шесть (семь); ее мать была испанкой (француженкой), она умерла, когда Сальме исполнилось семь (шесть), а в общем, не важно, кто кем был, – важно, что марокканка она только наполовину. Наверняка у нее есть богатые родственники в бывшей метрополии, они были бы рады принять ее, если бы знали о ее существовании, но для этого нужно добраться до Касабланки и познакомиться с Умой Турман. Все разговоры вертятся вокруг Касабланки, и Умы Турман, и супербара «Кафе Рика», где произойдет историческая встреча, на которую Ума явится с самурайским мечом, а с чем прийти мне, что бы вы посоветовали, мадам?..

Бритву. Опасную бритву.

С ручкой из слоновой кости, с монограммой «P.R.C.» и моими отпечатками. Я великодушно готова уступить их Сальме.

Пока глаза не слиплись окончательно.

…Солнечный свет.

Он проникает сквозь веки – еще не обжигающий, но уже готовый обжечь. Поначалу я даже не решаюсь приподнять их, скрупулезно восстанавливая события прошедшей ночи.

Камера – полицейский с ключом – калитка в воротах – я свободна – «Мерседес», мигающий фарами, – Доминик за рулем – побег из Эс-Суэйры – дорога вверх по склону – окошко в обитой железом двери – бонсуар, мадам, – я оставлю вам лампу – европеец, беглец – вы тоже собирались убить плохого человека? – Ума Турман – Касабланка.

Неужели Сальма еще здесь?!

Надеюсь, что нет, – в комнате слишком тихо. Выждав еще мгновение, я наконец-то открываю глаза.

Слава богу, комната пуста.

А я заботливо прикрыта одеялом, в которое трансформировался тонкий цветастый ковер. Лампа погашена, она стоит там же, где Сальма поставила ее, кувшин и полотенце тоже на месте, и в стройных рядах флаконов с аргано не произошло никаких изменений. Разница лишь в том, что теперь комната пронизана солнечными лучами, тонкими и острыми, как спицы. Вчера ночью потолок казался мне сплошным, но он совсем не сплошной. Все дело в крошечных дырках, произвольно проделанных в нем, – никакого особого узора они не образуют.

Наскоро умывшись, я принимаюсь разбирать сумку, переданную Домиником накануне. Милый-милый Доминик, он отнесся к моему поручению слишком серьезно, слишком ответственно:

– две пары джинсов (одна точно никогда мне не принадлежала);

– четыре футболки, включая «Born to be free»;

– белье (в отдельном пакете);

– детские радости – бусинки, перья, монетки, курительная трубка – привет от Ясина (в отдельном пакете);

– portative (господи ты боже мой!);

– косметичка, единственная память о Питере;

– ветровка (судя по размеру, она больше подошла бы самому Доминику);

– бежевый свитер с горлом;

– синий без горла, но с Рудольфом, предводителем оленей Санта-Клауса (впервые вижу!).

Куда ты собираешься спровадить меня, Доминик?.. В Лапландию?

Закончив осмотр внутренностей сумки, я перехожу к внешним карманам: солнцезащитные очки, универсальный ключ из рыбьего брюха (ключ, ключ, ключ!) и конверт. С жирным пятном в левом нижнем углу, я уже успела забыть о его существовании. Изначально в нем лежало кольцо, оно лежит и сейчас. А к кольцу прибавился еще один конверт, сложенный вдвое. О его существовании я помню очень хорошо: пять бумажек по сто евро и визитка, информирующая о том, что ALEX GRINBLAT, advice-giver, готов принять меня в Старом Свете в любое удобное для меня время.

И деньги, и визитка – на месте.

Не только мило со стороны Доминика, но и благородно.

Вот только куда ты собираешься спровадить меня, Доминик?..

Тем более что оба моих паспорта под арестом. А больше не осталось ничего, что могло бы подтвердить факт существования Сашa Вяземски.

Лучше не думать об этом. Лучше отрешиться от всего, и от Алекса, и от неприятностей с Фрэнки, – я достаточно поломала себе голову над этим, самое время взять тайм-аут. Немного успокоенная, я выскальзываю из комнаты. Никаких инструкций насчет «сиди смирнехонько и никуда не высовывайся» я не получала, так почему бы не воспользоваться этим и немного не поразмять ноги? А заодно и посмотреть на доблестный кооператив при свете дня.

Я повторяю тот же путь, который мы с Сальмой прошли накануне вечером – вдоль стены с множеством дверей (они по-прежнему плотно прикрыты), с одним поворотом налево и двумя – направо, узкие проходы накрыты тростником, так же, как и навес в центральном дворе; солнце пробивается сквозь тростник – все очень живописно. Интересно, кем на самом деле был европеец, беглец, скрывавшийся здесь за год до меня?

Другом Фанни Ардан.

Еще не видя двора, я уже слышу его: приглушенные женские голоса ведут беседу на арабском, в разговор то и дело вплетаются ритмичное постукивание и еще один, незнакомый мне звук – как будто несколько камней трутся друг о друга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});