Неостывшая память (сборник) - Борис Друян

P. S. Редкую немецкую пластинку в 2009 году я передал в дар музею Владимира Высоцкого в Москве.

Не нравился он мне…

В самом начале 70-х меня весьма настойчиво атаковал стихотворец Борис Щаринский. Не нравился он мне – ни его творения не нравились, ни он сам. Очень уж был заискивающе любезен. Каждый раз вместе с рукописью приносил несколько дефицитнейших в то время шариковых ручек и одаривал ими редакторов нашего отдела художественной литературы. Презенты его благосклонно принимали. Принимали все, кроме меня. Не нравился он мне. Другим-то что – не им же иметь дело с самодеятельными стихами дарителя, а мне! Не помогло Щаринскому и заступничество Михаила Дудина, который уговаривал меня дать зеленый свет стихам бывшего фронтовика.

В очередной раз переступив порог редакции, стихотворец первым делом рассказал, что вот только что – по пути в Лениздат – около него остановился «членовоз», из него вышел его старый знакомый Григорий Васильевич Романов, по-дружески поприветствовал его и поинтересовался, почему это такой-разэтакий Щаринский загордился, не дает о себе знать, ни о чем не просит. Но ведь не будешь же напрягать Романова своими маленькими проблемами, издательскими неурядицами. Постояли, поговорили, распрощались.

Рассказец этот был адресован, конечно же, в первую очередь мне. А я и ухом не повел, сделал вид, что не понял намека, рукопись снова вернул Щаринскому.

Через несколько дней вызывает меня главный редактор Д. Т. Хренков, усаживает рядом с собой на диван и говорит, что у него ко мне большая личная просьба. Он-де понимает не хуже меня, что Щаринский никудышный поэт, что я прав, в сотый раз отвергнув его стихи, но что прикажешь делать, если за издание книжки сам Григорий Васильевич – его желание передал доверительно автор, старый друг Первого. А посему – не в службу, а в дружбу надо перепрыгнуть через себя и сделать, как говорится, из дерьма конфетку. На-до!

Вот кому я никак не мог отказать, так это Дмитрию Терентьевичу. Вовсе не потому, что он Главный редактор, а потому, что был он всеми нами в издательстве обожаемым человеком – доброжелательным, бесстрашным и верным. Не раз заслонял он меня от нешуточных неприятностей. Да и не только меня.

Еще и еще раз перечитывал вновь принесенную Щаринским рукопись, прикидывал, переставлял строфы, сокращал… Получалось неважнецки. Позвал на помощь сегодня уже подзабытого поэта Леонида Хаустова. По вечерам исправляли, досочиняли, переписывали, снова исправляли, читали вслух и снова выстраивали стихи, снова сокращали, спорили, смеялись и матерились.

Наконец рукопись приняла благопристойно-съедобный вид. Вопреки всем правилам ее тут же, вне всякой очередности, отправили в типографию. Вскоре появилась корректура, вслед за нею – сверка. У автора отменное настроение, он с удовольствием вычитывает свою без пяти минут книжку. К тому же каких-либо замечаний у цензуры нет. А отпечатать в типографии десятитысячный тираж – плёвое дело.

И тут приходит в редакцию Семен Ботвинник – председатель секции поэзии писательского Союза, осторожный, мягкий человек, бывший фронтовик. Явился он в качестве… посредника: его хороший знакомый Борис Щаринский устраивает прием по случаю выхода в ближайшее время книжки и просит меня и мою жену посетить его жилище. Со своей стороны милейший Ботвинник считает, что теперь, когда книжка на выходе, это семейное торжество ни к чему редактора не обязывает. Тем более, что среди гостей будет сам Ботвинник с женою, поэтесса и художница Ася Векслер и другие приличные люди. И я дал слабину, уступил, согласился, хотя не нравился мне этот Щаринский. Не нравился – и всё.

В назначенное время мы с женой появились в доме поэта. Квартира просторная, хорошо меблированная. За длиннющим столом, уставленным всевозможными вкусностями, сидело множество людей, по большей части незнакомых мне. Во всяком случае, к писательству они явно не имели отношения. Нас усадили рядом с четой Ботвинников. Зазвучали тосты в честь хозяина-поэта и его творческих достижений, за здоровье редактора книги, зазвенели бокалы с шампанским, хрустальные рюмки с коньяком и водочкой.

В самый разгар застолья, когда алкоголь сделал свое веселое дело, стало шумно и все заговорили, перебивая друг друга, явился припозднившийся Иосиф Бродский. Хозяин представил его гостям, а после очередного тоста попросил почитать стихи.

Иосиф охотно согласился. Первое стихотворение слушали со вниманием, затем захмелевшая компания сначала робко, а затем все смелее и увереннее принялась за закуски. Еще бы – икорка, балычок, грибочки, жюльенчики!.. Кто-то уже переговаривался через стол, кто-то засмеялся, и вот уже кто-то произнес: «А не пора ли чокнуться!» А поэт, ничего не замечая, продолжал читать.

Мне стало как-то неловко, я поднялся и передвинулся к косяку двери, оказавшись за спиной Бродского. А он всё читал и читал. И вдруг, как бы очнувшись и поняв, что читает он весьма нетрезвой и чужой публике, замолчал, резко повернулся, проскочил мимо меня в прихожую, схватил одежду и хлопнул входной дверью.

Застолье продолжилось. Многие просто не заметили исчезновения будущего Нобелевского Лауреата.

На следующий день по какому-то делу захожу в кабинет Д. Т. Хренкова и вижу, что он разговаривает по «вертушке» – Смольнинской АТС. По почтительной интонации, по тому, что наш Главный стоит чуть ли не навытяжку, я сразу понял: разговаривает он с САМИМ – Первым Секретарем Обкома. Застал я лишь конец разговора. Взглянув на меня, Дмитрий Терентьевич произнес в трубку:

– Сборник стихов Вашего протеже (Д. Т. так и сказал: протеже) Щаринского выйдет буквально на днях… Как какого… Я… Да, понимаю… Да…

Трубка буквально завибрировала в руках Хренкова и внезапно замолчала.

– Ну вот, – потерянно произнес Дмитрий Терентьевич. – Оказывается, Щаринского Романов не знает. Вызывает на ковер.

Утешать его я даже не пытался. Да и как тут утешишь. Конечно же, в Смольном он получил от Хозяина сполна. Книжку в типографии так и не напечатали. А с моей многогрешной редакторской головы не упал ни один волосочек. Ведь с самого начала я был против издания стихотворных упражнений Щаринского и не принял от него ни одной дефицитной шариковой ручки. Не нравился он мне. Не нравился.

Он или она?

В моей издательской практике иногда случались забавные, совершенно «нештатные» истории. Вот одна из них.

В конце 60-х Лениздат получил указание обкома КПСС в кратчайшие сроки подготовить и выпустить в свет роман одного из значительных писателей Финляндии Йоханнеса Линнанкоски «Песнь об огненно-красном цветке». В нем рассказывалось о романтической любви, нравах и обычаях простых людей страны Суоми на рубеже ХIХ – ХХ веков. Кто-то из самых высоких партийных начальников побывал в соседнем государстве, и опубликование этой книги призвано было продемонстрировать стремление развивать культурные, дружеские, добрососедские связи с Финляндией. Перевела роман и написала вступительную статью Лаура Александровна Виролайнен, специалист по финскому языку и литературе. Редактором назначили меня. Лаура Александровна оказалась очаровательной женщиной, с нею было легко и интересно работать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});