Близко-далеко - Иван Майский

– Мы должны теперь часто видеться! – твердо сказала Мэри, прощаясь.

– И мы будем часто видеться! – воскликнул Таволато. В его голосе прозвучали нотки упрямой, ожесточенной решимости.

Однако в условиях кейптаунской жизни осуществить это было очень трудно. Бесчисленные препятствия возникали на пути влюбленных. В течение четырех следующих месяцев они обменивались лишь короткими записками и смогли встретиться только раза три. Для этого пришлось прибегнуть к разного рода ухищрениям и уловкам, чтобы не вызвать подозрений окружающих. Все это оскорбляло и унижало ясное, молодое чувство. От трудностей, от постоянной тоски друг о друге их любовь разгоралась все жарче.

Как-то весной 1942 года Мэри и Карло встретились в пригородном лесу. Таволато был необычно для него взволнован. Мэри ужаснулась перемене в его лице: оно осунулось, горькая складка легла около сжатого рта.

– Это наше последнее свидание, – тихо, с отчаянием сказал он. – Завтра меня не будет здесь…

– Что случилось?!

– Я больше не могу! – торопливо стал говорить Карло. – Я сойду с ума… Мы не должны продолжать нашу дружбу, она слишком опасна для тебя. Мы не можем соединить наши жизни, мы не можем любить друг друга. Нас затравят, тебя изгонят из общества! Из-за меня… Я решил бежать в Мозамбик. Там я найду работу и… постараюсь забыть тебя… Так будет лучше… Это мой долг!

– Карло, опомнись! – почти закричала Мэри. – Почему мы не можем стать мужем и женой? Я не хочу капитулировать перед расистскими тупицами и негодяями. Мы не должны убить нашу любовь в угоду диким предрассудкам! Я готова стать рядом с тобой, Карло, как твоя жена! Я не боюсь их!

– Ты хочешь быть моей женой? – почти с ужасом спросил Таволато. – Ты не боишься? Понимаешь ли ты, что это значит? Знаешь ли, какая буря злобы, ненависти, оскорблений поднимется против тебя?

Он с восхищением и одновременно с недоверием смотрел на Мэри.

– Я все понимаю, все знаю, – сказала Мэри твердо и спокойно.

По натуре более трезвая и хладнокровная, чем Карло, она стала излагать план, который уже давно обдумывала. С небольшими изменениями он был одобрен Карло, и вскоре началось его осуществление.

Прежде всего Таволато нанял небольшую славную квартирку в квартале для «цветных». Это был тоже бедный и запущенный квартал, но все же рангом выше жалких трущоб для черных африканцев; здесь можно было найти сносный домик.

Вопрос о свадьбе вначале казался неразрешимым: ни один священник в Кейптауне не повенчал бы «цветного» с белой. Но Мэри не унывала:

– Помнишь изречение «ищите и обрящете»? Будем искать!

И она нашла…

Около года назад в Кейптауне появился родственник Мэри – Ричи. Они встречались еще в Англии, когда Ричи был студентом Кембриджского университета и под руководством профессора-коммуниста Мориса Добба изучал экономические науки. Должно быть, поэтому Ричи считался «красным», и в те времена Мэри избегала его. В начале войны он был мобилизован и в офицерском мундире прибыл в Кейптаун, в распоряжение местного штаба. В доме Сиднея Мортона он встретил Мэри и, – странное дело! – сейчас, пять лет спустя, она очень быстро нашла с ним общий язык, хотя Ричи был такой же «красный», как и раньше, если не стал еще «краснее».

Когда Мэри рассказала Ричи о своем намерении выйти замуж за Таволато, молодой человек с участием, смешанным с недоверием, воскликнул:

– Вы это всерьез?

– Конечно, всерьез! – зло бросила Мэри. – Мы любим друг друга и пойдем вместе до конца!

– Ну, если так… – неопределенно протянул Ричи.

Минуты две он о чем-то молча думал. Потом, неторопливо вытащив из кармана записную книжку, перелистал ее и, наконец, сказал:

– Хорошо, я помогу вам обвенчаться… Это будет через неделю.

Ах, как мучительна была эта неделя! Мэри не находила себе места, не спала, не ела. Ее глаза лихорадочно блестели, так что дядя даже спросил, не больна ли она. А Таволато все время терзался сомнениями. Его горячее воображение рисовало ему страшные картины катастрофы, которая в последний момент помешает им с Мэри.

…Но вот, наконец, наступил назначенный срок. В полдень Мэри, как обычно, вышла на прогулку. В условленном месте ее ждали Ричи и Таволато. Машина, за рулем которой сидел Ричи, доставила всех троих в отдаленную часть порта. Оставив машину, они пересели на маленький катер и быстро понеслись по волнам. Тем временем Ричи объяснял:

– Вон там, на рейде, видите большое двухтрубное судно? Это английский пароход «Кенильворт». Он вчера прибыл в Кейптаун из Глазго. По морским законам «Кенильворт» считается английской территорией, и, стало быть, на нем действуют не южноафриканские, а английские законы. Судовой священник – мой приятель еще с кембриджских времен; он христианский социалист и последователь известного друга Советского Союза доктора Хьюлетта Джонсона, настоятеля Кентерберийского собора. Я с ним говорил. Он вас обвенчает.

По узкому, длинному трапу Ричи, Мэри и Карло поднялись на высокий борт парохода. Их встретил человек в строгом черном костюме с белым стоячим воротником, застегнутым сзади.[15] Продолговатое лицо священника с ярко-голубыми глазами приветливо улыбалось.

– Позвольте вас представить, – несколько церемонно произнес Ричи. – Священник Робинсон… Мисс Мэри Мортон… Мистер Карло Таволато…

Церемония бракосочетания не заняла много времени. Свидетели были Ричи и молодой механик пароходной команды. Когда священник вручал новобрачным документы о браке, в каюту принесли бутылку шампанского. Робинсон сердечно поздравил супругов Таволато и, глядя куда-то вдаль и ввысь, взволнованно произнес:

– Я рад, что мне посчастливилось положить хоть маленький камешек в фундамент равенства… общечеловеческого равенства…

Не возвращаясь домой, Мэри послала Мортону письмо, в котором извещала дядю о своем браке и просила прислать ей оставшиеся в ее комнате платья и книги. Она заканчивала письмо так:

«Я прекрасно понимаю, каким ударом для вас будет мой брак с Таволато. Но я – счастлива! А все вы поскорее примиритесь с совершившимся. Не пытайтесь меня „спасать“. Я много думала, прежде чем сделать этот шаг, и мое решение твердо. Наши жизни – моя и Карло – соединены навсегда».

В солидном доме Мортона будто внезапно взорвалась бомба. Письмо было получено в тихий час, когда вся семья сидела за обеденным столом. Мортон, прочитав письмо племянницы, стал бледнее салфетки и, пошатываясь, не прикасаясь к еде, ушел к себе в кабинет. Там он провел всю ночь, не сомкнув глаз. Сначала его охватило бешенство, и он решил было немедленно обратиться за помощью к властям. Потом пришли более трезвые мысли: что это даст?.. История попадет в газеты. Имя его будет смешано с грязью. Конкуренты используют это в своих интересах. А беды все равно не поправишь. Уж лучше попробовать замять скандал…