Васек Трубачев и его товарищи - Валентина Осеева

– А маленький худой был, лёгонький. Бывало, выйду с ним на крыльцо, зовут меня девчата на улицу песни петь, а он уцепится руками за мою шею – не оторвёшь… – Оксана вздохнула. – А какой уж теперь стал, и не знаю – не довелось повидаться… – Она расправила на коленях юбку, поглядела на свои руки. – Рубашку ему вышила. Может, он такую-то и носить не будет – городской стал.

Ваську захотелось сказать ей что-нибудь очень хорошее.

– Будет, будет носить! Я знаю! Он любит всякое… ну, вышиванье, что ли… Девочек за это хвалил. И сам себе галстук сделал, нам в классе показывал! – заторопился он.

– Негде носить. Он, наверно, на фронте теперь. Врага бьёт. Какая ему рубашка сейчас, куда наряжаться! – сказала Оксана. – У нас у всех одно и на уме и на сердце.

Васёк спрятал между колен свою тюбетейку. В ней хрустели зашитые бумажки.

– А Николая Григорьевича нет? – осмелился спросить он.

– Есть, – кратко ответила Оксана, не приглашая его в хату.

Наступило молчание. За дверью задребезжала посуда. Васёк взглянул на Оксану.

– Тебя Васьком звать? – спросила она, хмуря брови.

– Васьком.

– Хорошо вас воспитывают! В строгости… На примере… – Она понизила голос: – Отец у тебя с билетом?

– Он машинист – ему без билета можно.

Оксана наклонила голову, как бы разглядывая Васька:

– Не понимаешь разве, о чём говорю?

Васёк вспыхнул, догадался.

– Нет, понимаю… Он давно уже… ещё я не родился, – поспешно сказал он.

– Тише говори! Ищут враги коммунистов – вешают, расстреливают, живых в огонь бросают! Скажешь про кого – погубишь человека. Ненароком погубишь, – строга заговорила Оксана, наклоняясь к Ваську. – Матвеич не любит, кто болтает. Болтун с предателем по одной дорожке ходят…

Васёк испугался:

– Вы спросили – я и ответил.

– Не всякому отвечать – кому в ответ и помолчать. Я спрошу, другой спросит… – Она пытливо вглядывалась в лицо Васька.

Он почувствовал к ней неприязнь: «Сама спрашивала – и сама болтуном ругается…»

– Я тебя учу, а не ругаю, – ответила на его мысли Оксана. – Матвеич тебя любит. И отец любит. А любовь от доверия… – Она положила на голову Ваську руку, пригладила назад чуб. – Лоб у тебя большой, чистый. В отца?

– Оксана! – послышался из хаты голос Николая Григорьевича. Он открыл дверь и, опираясь на палку, остановился на пороге. – А, Васёк пришёл!.. Что ж ты не скажешь?

– Да мы за разговором тут, слово за слово…

– Познакомились? – улыбнулся Николай Григорьевич.

– А мы и были знакомы. Он про меня слышал, я – про него. Что говорили, то и есть. Славный хлопец! – сдержанно похвалила Оксана.

Старик закивал головой:

– Ну, я рад, что он тебе понравился! Я так и думал.

Васёк вздохнул.

«А всё-таки она сердитая какая-то… – подумал он про Оксану. – Её и Николай Григорьевич, видно, боится».

Они вошли в хату.

Васёк заметил, что в кухне что-то изменилось. За печкой, где были полати, стоял теперь шкаф с посудой. Он хотел спросить, кто его сделал, но подумал, что лучше не спрашивать, а то Оксана ещё и любопытным назовёт.

Скоро пришёл Матвеич. Он был весёлый, потирал руки, командовал:

– Садись за стол, командир!.. А ну, Бобик, до перелазу, живо! Живо, живо забирай свой хвост, а то дверью прищемлю! – Он закрыл за Бобиком дверь, придвинул к столу табуретку. – Ну, рассказывай! Да не бойся – Оксана своя. Кто на пасеке у Матвеича – тот свой. Чужой тут голову сломит.

Оксана закрыла окно, опустила занавеску. Васёк снял тюбетейку, протянул её Матвеичу:

– Вот тут у меня всё.

– Зашил?.. – подмигнул Николай Григорьевич. – Смотри, Матвеич, зашил!

– Как надо! – важно подтвердил Матвеич, распарывая подкладку. – Комар носу не подточит!

Оксана обняла Васька.

– Рассердился на меня – и хорошо! Значит, к пользе. Значит, запомнишь слова мои, – ласково шепнула она ему на ухо.

Матвеич разложил на столе Севины бумажки.

На этих бумажках Сева записывал всё, что ему удалось услышать или увидеть в штабе. Некоторые услышанные слова Малютин, затрудняясь перевести, вписывал прямо по-немецки.

Матвеич обернулся к Ваську и удивлённо спросил:

– Это кто же у тебя работает?

– Малютин, – сказал Васёк и, оглянувшись на Оксану, стоявшую за его спиной, добавил с гордостью: – Сева у нас немецкий язык знает!

И он начал шёпотом рассказывать, какие поручения выполняет для него Малютин, как он слушает, что говорят в штабе, и передаёт ему, Ваську.

Над столом склонились три головы. Глаза взрослых внимательно и серьёзно разбирали Севины каракули. Трубачёв дополнял их рассказами:

– Фашисты собирают яйца, крупу, зерно… Говорили между собой, что на Жуковку повезут, в вагоны грузить.

Оксана выходила на крыльцо, стояла на дорожке под окнами.

С дружеским лаем промчался за хатой Бобик. Матвеич насторожился.

Васёк вскочил, прикрывая ладонью листки. Оксана вошла в комнату:

– Свой.

Из кухни выглянул Коноплянко.

– Не бойся, не бойся! Это коноплянка прилетела, – засмеялся Матвеич, протягивая Коноплянко свою широкую ладонь и усаживая Васька на место. – Садись, садись, хлопчик!.. А ты с чем прилетел, а?

– С лыхом чи с добыхом? – пошутил Николай Григорьевич.

– С добыхом, – всерьёз ответил Коноплянке и, подвинув табуретку, сел рядом с Трубачёвым. – Поклон тебе, Васёк Трубачёв, от твоего вожатого!

Васёк задохнулся от счастья:

– От… Мити?

Коноплянко кивнул головой:

– Беспокоится о вас Митя. Велел вам передать, чтобы вы крепче держались друг за дружку. Знает, что трудно тебе, Васёк Трубачёв, но надеется на тебя и на всех ребят. Велел никогда не забывать, что вы пионеры и должны быть верными своей Родине.

Васёк встал. Он не находил слов от радостного волнения. Коноплянко мягко улыбнулся ему и обратился к Матвеичу:

– Свежий выпуск. Осилите?

Он положил на стол листочки из блокнота.

– Осилю! Осилю! – заторопился Николай Григорьевич, разглядывая листки.

Коноплянко лёг грудью на стол; на длинном, худом лице его выступил румянец, глаза засияли.

– Драгоценный материал принёс…

Оксана позвала Васька:

– Иди-ка сюда! Я твою копну состригу немножко. Ишь ты, какой дядя Туман! Рыжий да кучерявый, совсем оброс! – выводя мальчика в кухню, певуче проговорила она.

Васёк, взволнованный скупым сообщением Коноплянко, боясь спрашивать, медленно шёл за ней, машинально оберегая от ножниц свой чуб.

Оксана сняла его руку с головы.

– Чуб твой при тебе и останется. Я за ушами колечки постригу. Садись-ка сюда. А то домой тебе скоро идти… Баба Ивга обедать наварила, коровку подоила, молочка нацедила… – Приговаривая, как над маленьким, Оксана подстригла Ваську волосы, дунула на пробор, поскребла ногтем кожу: – Чистая головка. Ступай, голубёнок, вынеси волосы во двор да закинь их подальше. Ишь, золота у тебя сколько! – пошутила она, собирая с фартука остриженные кольца волос. – Ступай. Да много не думай. Порадовал тебя Коноплянко, сказал тебе слова бесценные, вот и береги их в сердце да помни: что мог, то сказал, а что не сказал, того не мог. Значит, и спрашивать не надо.

Васёк зарыл в кустах свои волосы, чтоб не разлетелись по ветру, и вернулся в кухню.

– Уходить мне? – послушно спросил он Оксану.

– Уходи. Завтра придёшь под вечер. За кого из товарищей ручаешься – приводи. Настороже стоять будете. Понял?

– Понял.

Оксана дала Ваську горбушку хлеба, густо намазанную мёдом, проводила до перелаза, обобрала на его рубашке золотые волоски.

– А то на шею попадут – колоться будут, – как о чём-то очень важном, шёпотом сказала она.

Васёк не шёл, а бежал домой, чтобы скорей передать товарищам слова Мити.

Возле села он неожиданно встретился с Мазиным. Мальчики бросились друг к другу:

– Мазин!

– Васёк!

– Вернулись? – радостно сказал Васёк. – А я боялся за вас.

Лицо Мазина показалось ему особенно родным и близким. Обожжённое солнцем, с чуть-чуть припухшими и покрасневшими веками и знакомыми щёлочками глаз, оно было смущённым и ласковым.

– У меня бы сердце разорвалось, если бы с тобой что-нибудь случилось, – добавил Васёк.

Мазин без слов сдавил товарища в своих объятиях.

– Есть важная новость, – шепнул ему Васёк. – Сегодня соберёмся…

Глава 33

Васёк Трубачёв и его товарищи

В Слепом овражке было тихо и пустынно. По крутому склону, заросшему густым орешником, как паутина вилась тонкая проволока. Проволоку эту Мазин и Русаков ещё в первые дни после прихода фашистов нашли около сарая, где сидел Митя, и опутали ею кусты, чтобы враги не могли застать собравшихся врасплох.

Васёк ждал товарищей. Все они приходили поодиночке, чтобы не привлечь внимания патруля. Собираться вместе становилось всё труднее. Чтобы попасть в Слепой овражек, надо было миновать конюшню, в которой гитлеровцы устроили гараж, надо было идти огородами, куда солдаты нередко лазили за овощами.