Мы еще вернемся в Крым - Георгий Свиридов

Закрыв замок малокалиберной пушки, Громов стал зорко осматривать бескрайнюю даль моря, которое распахнулась в своей притягательной красоте перед его взглядом. А он, не обращая внимания на прелести водной стихии, выискивал опасность.

– Направление похода зависит не от меня, а от количества горючего в баке, – ответил Вадим Серебров, держа обеими руками рулевое колесо, – Семен уточняет его наличие.

– Если хватит, может, махнем на базу, в Новороссийск? – помечтал вслух Григорий Артавкин, расположившийся у пулемета.

– А не хватит, двинем к Севастополю, – уточнил Серебров.

Самоходная малая транспортная баржа – МТБ – с румынским флагом на мачте торопливо уходила все дальше и дальше от бухты Капсель, от гористого крымского берега, и только выступавший в море скалистый кряжистый мыс Меганом, казалось, тянулся с боку темной гранитной рукой, грозя оборвать побег, схватить судно и вернуть его назад. Море насторожилось и совсем примолкло. Дизеля работали ровно и напряженно, распространяя по всему металлическому телу баржи легкую вибрацию.

Из люка высунулась голова Семена Юрченко; правая щека его была слегка измазана мазутом.

– Солярки чуть больше половины бака! – бодрым голосом доложил он командиру. – Двигаться можно!

– До Кавказа хватит?

– Не думаю, командир, дизеля ихние дюже прожорливые.

– Не дотянем?

– И до половины пути не хватит, – сказал Юрченко.

– Тогда берем курс на юго-запад, – решил Серебров.

– До Севастополя хватит с запасом, командир!

– Как ведут себя мотористы?

– Нормалек, командир! – широко улыбнулся Юрченко. – Хлопцы, хотя и румыны, но понятливые и исполнительные!

Сагитт Курбанов стоял у второго длинноствольного немецкого пулемета, задумчиво поглаживая двумя пальцами правой руки свои смоляные усики, и смотрел на удалявшийся берег родного Крыма. В его темных глазах застыла грусть. Он побывал в Крыму, на своей родине, где родился и вырос, служил на морской границе, находился всего в нескольких километрах от своего родного дома в Старом Крыму, а ни с кем из родных так и не мог повидаться, ничего не узнал о судьбе отца и матери, о братьях и сестрах, никого из знакомых не встретил…

Через четверть часа последняя видимость берега растаяла, от мыса осталась только светло-синяя полоска. Самоходная баржа, чем-то похожая на железную черепаху, шла по воде ровно и уверенно. Винт размеренно и сноровисто загребал морскую влагу, и она, недовольная, шумно пенилась за кормой, разбегаясь волнами в разные стороны.

Не спеша потекло томительное время морской дороги. Море было пустынным, и спокойное зеркало его, созданное дня загляденья в него солнца и неба, а ночью луны и звезд, вдали светилось бирюзовой нежностью и ласково шуршало по бортам ладошками мелких волн, храня тайны в своих темных глубинах. Алексей Громов стоял, упершись спиной в лебедку, и молча радовался, что судьба дала им шанс выбраться, и он переживал простую радость жизни на белом свете, чувствуя прилив сил и бодрости, бесшабашной уверенности, а в своем сердце тайно и смутно ощущал грядущее неизвестное и опасное.

В полдень на горизонте показался неизвестный дымок. Разведгруппа насторожилась, и каждый занял свое боевое место. Серебров, и вместе с ним и вся его команда, долго и пристально наблюдали за дымком. Самоходка взяла курс в открытое море, и вскоре тот дымок пропал.

Самоходную баржу разведгруппа захватила на удивление легко и быстро. Команда румын даже не пыталась сопротивляться, она просто была ошарашена внезапным появлением в глубоком тылу непонятной вооруженной группы: русских в германской форме, немецкого капитана, да еще их легковую автомашину сопровождал и охранял немецкий танк. Впрочем, танк и явился основным и весомым козырем, перед которым румыны послушно сложили личное оружие и поспешно подняли руки.

2

Севастопольская оборона проигрывала артиллерийскую дуэль. И с каждым новым днем все больше и больше. Вражеский напор становился все сильнее и сильнее. Донесения с передовой, из дивизий и бригад, становились все тревожней и тревожней.

Иван Ефимович последние сутки спал урывками. Не ослабляя общего руководства, он крепко держал нити управления вверенными ему войсками и, отдавая приказы и распоряжения, командующий в то же время успевал за день вместе со своим адъютантом побывать на самых опасных участках обороны, и там одним своим появлением вселять уверенность и твердость. Оценивая обстановку, принимал решения на местах, давал советы командирам, хвалил за проявленную инициативу и находчивость, награждал за храбрость и мужество. И не только он один, а весь его штаб работал как бойцы на передовой, на пределе человеческих возможностей.

Войска держались из последних сил. Передний край, который утонул в грохоте и гуле, окутали, как серым туманом, густые клубящиеся облака из пыли и обломков скал, поднимаемые бесконечными разрывами снарядов и авиационных бомб.

– С каждым днем становится все яснее тот факт, что мы проигрываем артиллерийскую дуэль с немцами. – Иван Ефимович поправил на носу пенсне и через стекла в упор смотрел в темные глаза генерала Рыжи, начальника артиллерии Приморской армии. – Но почему проигрываем? У нас кроме полевой есть и мощные береговые батареи, и стволы боевых кораблей…

– Но у нас нет того, что имеет противник, – с грустью в голосе ответил начальник артиллерии, – пушек для ведения навесного огня, стрелять через горы…

– А что именно?

– Нет мортир, – ответил Николай Кирьянович Рыжи.

– Как это – нет? – удивленно и строго спросил Петров.

– Нет ни одной мортиры и ни одной гаубицы.

– А в ту, прошлую оборону Севастополя, были? – спросил Петров.

– Конечно, были! И у нас, и у неприятеля.

– Как же мы это прошлепали? – Иван Ефимович опустил об руки на стол и сжал кулаки, а через секунду гневно сверкнул глазами. – А вы куда смотрели, товарищ начальник артиллерии армии?!

– На мои постоянные заявления всегда получал один и тот же ответ из Главного артиллерийского управления, что, мол, в Севастополе и так пушек много, и к тому же при обороне Одессы и сейчас в обороне Ленинграда гаубицы и мортиры не используются.

И только теперь командующий, словно прозрев, с горькой болью осознавал, что оборона Одессы и Ленинграда резко отличается от обороны Севастополя главным образом по характеру местности. Там прямые равнины, а здесь, в Севастополе и вокруг, скалистые горы и холм. Да, пушечных стволов много, значительно больше, чем у немцев. И это успокаивало. Но мощные береговые батареи, способные поразить любую цель на расстоянии в тридцать километров и даже дальше, ничего не могут сделать с мортирой или гаубицей на дистанции в пять-шесть километров, да к тому же еще упрятанной в лощине или овраге…