Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид

пожара. Не подобрать даже слов для описания этого гнетущего пейзажа.

Огонь уже погас. Дым уже не клубился. Лишь кое-где подымался пар над землей. Но справа и слева, вплоть до горизонта, повсюду расстилалась однообразная черно-бурая пустыня, покрытая налетом серебристого пепла.

Все звуки стихли. Воцарилась жуткая тишина. Казалось, будто земля умерла и на нее накинут огромный черный саван.

При других обстоятельствах я, наверное, остановился бы, чтобы поглядеть на эту безотрадную картину, хотя она давала мало пищи воображению. В сущности, в ней не было ничего потрясающего, но даже великолепное и трагическое зрелище не отвлекло бы меня от моих мыслей.

Трапперы значительно опередили отряд. Их лошади подымали облако пыли.

Первое время они ехали напрямик, не разыскивая следов Белого мустанга: они уже проделали эту часть пути до пожара и поэтому знали, какого нужно держаться направления.

Вскоре они остановились, свесились на седлах, они разглядывали землю.

Я усомнился в том, что после пожара можно будет найти следы. Неглубокие отпечатки копыт, наверное, завалены грудой пепла и кучами горелой травы.

Оказалось, однако, что для опытного следопыта эта задача не представляет никаких трудностей.

После минутного колебания трапперы снова тронулись в путь.

Всматриваясь в землю, я замечал только легкие, еле приметные впадины. Сам я никогда не догадался бы, что это отпечатки копыт.

Мы находились в самом сердце прерии. Пожаром было выжжено огромное пространство.

В одном месте следы были запутаны и неясны; нам пришлось сделать короткий привал, чтобы трапперы не торопясь наметили дальнейший путь Белого мустанга.

Движимый любопытством, я окинул взглядом окрестность. Мрачное зрелище представилось мне. Исчезла из виду даже колючая растительность зарослей. Со всех сторон расстилалась обугленная прерия, черная и дикая, которой, казалось, не было конца.

Взгляд мой покоился на безбрежной пустыне. Я впал в какое-то странное оцепенение. Что это, сон или смерть? Неужели все кончено — любовь и страдание?

Голоса спутников вернули меня к действительности. Следы были найдены, и рейнджеры уже двинулись в путь.

Глава LXX

РАЗГОВОР ТРАППЕРОВ

Пришпорив коня, я догнал моих спутников. Не обращая внимания на черную пыль, которую поднимали их кони, я поехал вслед за трапперами, прислушиваясь к их разговору.

Вольные горцы, как они себя с гордостью именовали, были, по правде сказать, большими чудаками.

Надо сказать, что они не раскрывали своих замыслов даже мне. Еще более высокомерно держались они с остальными рейнджерами, которых считали «желторотыми птенцами и молокососами». Этой кличкой они величали всех, кто не странствовал по великой прерии.

Стенфильд с Блэком были профессиональными лесничими и охотниками, Квакенбосс — первоклассным стрелком, Леблан — путешественником, немало перевидавшим на своем веку, и все остальные рейнджеры — мужественными и бывалыми людьми.

Но трапперы обращались с ними как со школьниками. Чтобы заслужить их уважение, нужно было умирать с голоду в саваннах, охотиться за бизонами на Иеллоу-ривер или Ла-Плате — двух реках, протекающих в пустыне, сражаться с индейцами, отморозить уши во время зимовья на порогах Зеленой реки или увязнуть в снегах на Скалистых горах. Только исполнив все или, по крайней мере, часть этих подвигов, молокосос, по мнению Рубби, превращался в вольного горца.

Как это ни странно, но из всего отряда я был единственным, кого Рубби с Гарреем не считали «желторотым птенцом». Изредка они даже посвящали меня в тайны своего ремесла, хотя я был лишь новичком и дилетантом.

С своей стороны, я преклонялся перед авторитетом трапперов и, поскольку мы находились в прериях, не пытался даже оспаривать их первенство. Как мог я использовать здесь свое классическое образование, красивую военную форму и умение поддержать изящный разговор? Без трапперов я, конечно, погиб бы.

Подъехав к трапперам, я не стал их расспрашивать, боясь услыхать неутешительный ответ. Дело в том, что оба они были озабочены и печальны.

Я держался рядом с ними, боясь пропустить хоть слово из их разговора. Когда я догнал их, Рубби говорил Гаррею:

— Нет, Билли, не думаю. Это невозможно. Прерию подожгли. Но не могла же она вспыхнуть сама собой?

— Конечно нет! Я вполне согласен с тобой, старина!

— Некогда в Арканзасе я знал одного человека. То был большой чудак. Вечно он бродил по прерии, собирая травы, которые засушивал и перекладывал белыми листьями бумаги. Он называл сухую траву гербарием, точь-в-точь как голландский ученый, которого мы встретили однажды летом по ту сторону Рио-Гранде…

— Да, да, припоминаю.

— Он был болтлив, как сорока, и по целым дням твердил про… Как он это называл? Ах, да, про тепловые лучи.

— Верно, я помню его рассказы.

— Но не в этом дело. Мой ботаник утверждал, будто прерия может вспыхнуть без всякой причины. А я ему не верил. Само собой разумеется, что во время грозы возникают иногда степные пожары. Этого никто и не оспаривает: ведь молния — тот же огонь. Поднеси такое огниво к сухой траве, и она вспыхнет, как пунш в бокале. Но я спрашиваю: каким образом возникает пожар, если существует первоначальная искра? Вот в чем вопрос! Что ты скажешь, Билли?

— Сам не понимаю, — глубокомысленно пробормотал Гаррей.

— Нет, нет! Никогда еще не загоралась саванна, если в траву не попадала искра из костра, если ее не выжигали индейцы или во время грозы в нее ударяла молния.

— Ты считаешь, Рубби, что прерию подожгли краснокожие?

— Наверное не знаю… Сейчас я изложу тебе свои соображения. Грозы, как тебе известно, сегодня утром не было. Мы далеко уклонились на запад. Здесь нет поселков белых — я говорю, разумеется, про техасцев. На западе живут только мексиканцы, но я их белыми не считаю. Но к делу! Думаю, что здесь нет и мексиканцев. Слишком далеко мы зашли на север. В это время года они не посмеют