С Евангелием в руках - Георгий Чистяков

Почему так? Об этом можно только догадываться… Когда задумываешься об этом, то сразу встают в памяти как-то особенно и удивительно светящаяся фигура нашего Господа, как изображается Он на иконах Воскресения, и картина Александра Иванова «Явление воскресшего Христа Марии Магдалине», а также слова из канона Святой Пасхи: «Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя.» или из пасхальной стихиры: «.из гроба днесь яко от чертога возсияв Христос.» Это сияние, наверное, и стало той вспышкой, что запечатлела навсегда Его еще мертвую фигуру на куске сотканной в елочку довольно грубой льняной ткани.

Факты всегда упрямы. А те факты, что «считываются» с Плащаницы, фантастически точно соответствуют тому, что говорит нам Евангелие и вообще древняя история. Даже странные, на первый взгляд, ее размеры (4,37 на 1,11 м) с точки зрения истории оказываются вполне объяснимыми, ибо, как показал английский ассириолог Ян Дикинсон, достаточно точно соответствуют 8 и 2 локтям (еврейская мера длины).

Более того, эти факты иной раз исправляют иконографическую традицию. Так, терновый венец оказался похожим не на лавровый венок, каким он обычно изображается как на Востоке, так и на Западе, а на шапку или, вернее, на шлем, которым голова Иисуса была чудовищно сдавлена со всех сторон. Взирая на Плащаницу, нельзя не заметить и кровавого пятна у Его ребер. «…Един от воин, – говорится в Евангелии от Иоанна, – копием ребра Ему прободе: и абие изыде кровь и вода» (Ин 19: 34).

Само изображение Его тела, когда смотришь на Плащаницу, кажется слегка неясным и размытым. Вспоминаются слова знаменитой английской подвижницы Юлиании Норичской, которая, возможно, побывав в Риме в конце XIV века, писала о том, что образ Христа (правда, она говорила не о Плащанице, а о Нерукотворенном образе) выглядит каким-то коричневым и обесцвеченным. Но Его кровь… Ее следы видны потрясающе ясно. Пятна Его крови… Их можно увидеть собственными глазами. В этот момент переживаешь что-то такое, о чем вообще невозможно рассказать в словах. На негативных воспроизведениях лика Иисусова, наоборот, до предела ясно видны черты Его лица, но на месте кровоподтеков оказываются всего лишь белые пятна.

Впервые о Святой Плащанице достаточно подробно сообщает в своей «Истории завоевания Константинополя» Робер де Клари, который рассказал, что во Влахернах «хранят плащаницу, в которую был завернут наш Господь и которую каждую пятницу показывают, так что на ней можно видеть фигуру Господа». Он же пишет о том, что в 1204 году, после разграбления Константинополя крестоносцами, она исчезла и «никто – ни греки, ни франки – так никогда и не узнал, что случилось с этой плащаницей».

Лишь через полтораста лет приблизительно, в 1353 году, Плащаница обнаруживается как собственность Жоффруа де Шарни во Франции, в Лирее близ Труа, хотя местный епископ считает, что это не реликвия, а подделка. Затем (еще через сто лет) в 1453 году она переносится в Шамбери, средневековую столицу Савойи. В ночь с 3 на 4 декабря 1532 года Плащаница чуть было не сгорела в Шамбери во время пожара. Одна из стенок серебряного ларца, в котором в сложенном виде она хранилась, раскалилась добела, и капли расплавленного металла прожгли на ткани дыры. К счастью, сохранилась точнейшая копия Святого Синдона, сделанная задолго до пожара, в 1516 году, скорее всего, Альбрехтом Дюрером.

В апреле 1534 года сестры-кларисы из местного монастыря инокинь святой Клары реставрируют обуглившиеся места, заменяя их заплатами из новой ткани, которые можно видеть и сейчас. Через сорок четыре года после этого Плащаницу переносят в Турин. Бывший тогда архиепископом Милана Карл Борромей, будущий святой, служит перед ней торжественную мессу, на которой, затерявшись в толпе, присутствует, растерянный и пораженный, великий итальянский поэт Торквато Тассо.

В 1657 году начинается строительство капеллы, в которой будет помещена и доныне находится Плащаница. В 1983 году умирает король Умберто II, являвшийся, как и все представители Савойского дома, начиная с середины XV века, собственником Плащаницы. По его завещанию она передается Ватикану, но Иоанн Павел II принимает решение, согласно которому Плащаница должна остаться в Турине, а архиепископ этого города назначается ее хранителем. В апреле 1997 года в капелле Святого Синдона, как некогда в Шамбери, вспыхнул пожар. Святыню удалось спасти, поскольку в это время она находилась не в самой капелле, а в центральном нефе кафедрального собора.

Чувство огромной боли охватывает вас с головы до ног и каким-то особым образом наполняет изнутри, когда вы смотрите на Плащаницу… Мне удалось провести рядом с нею несколько часов, стоя перед ней на коленях. Это была своего рода утреня Великой субботы: «Иисусе сладкий мой и Спасительный Свете, во гробе како темном скрылся еси? О несказанное и неизреченное терпение!..» И далее: «Ужасеся земля и солнце, Спасе, скрыся, Тебе, невечернему Свету, Христе, зашедшу во гробе плотски.» Иосиф погребает Иисуса «и, видев мертва, нага, непогребенна», плачет над Его телом. Так поется в стихире Великой субботы, что начинается словами «Тебе, одеющегося светом яко ризою.»

«Мертва, нага, непогребенна.» Мертвым, нагим и непогребенным изображает Его византийский поэт, и именно таким вижу я Его сегодня. «Благосердый плач сотвори», – продолжает древний церковный поэт, а я понимаю, что это мой сегодняшний плач. Боже, до чего же больно! А ведь Ей-то было больнее, когда Она из глубины своего сердца всё никак не могла услышать те слова, что запишет потом инокиня Кассия: «Не рыдай Мене Мати, зрящи во гробе.» Как же больно это – видеть Его мертвым, нагим и непогребенным.

Наша богослужебная поэзия удивительным образом в словах сумела передать то, что вижу я теперь сам, своими глазами. Словно меня перенесло в Иерусалим в дни цезаря Тиберия. Я вижу даже не след Его рук, но те самые руки, которыми коснулся Он умершей дочери Иаира. Руки, которыми Он «помазал брением» глаза слепорожденному… (Ин 9: 6) Эти руки возложил Он на курчавые головки детей, сказав: «Если не обратитесь и не будете как дети.» (Мф 18: 3) И те самые уста, что некогда Ты, Господи, отверз, чтобы сказать: «Блажени нищии духом: яко тех есть царствие небесное». (Мф 5: 3) Вот те самые ноги, что некогда помазала Мария, «взяв фунт нардового чистого драгоценного мира… и отерла волосами своими» (Ин 12: 3).

«Это больше, чем изображение, это – присутствие», – сказал о Плащанице Поль Клодель. Наступает вечер. Девять часов. Храм должен сейчас закрыться, а на другой день, на заре я улечу из Турина и, скорее всего, больше никогда не увижу Плащаницу, которую откроют теперь лет через двадцать пять, не раньше. Но оказывается, что здесь можно побыть еще, потому что будет служиться месса.

Зачем? Мне почему-то кажется, что торжественная литургия, которую совершат сейчас три кардинала, здесь абсолютно неуместна. Здесь нужно молчать и тихо плакать. Беззвучно. «Ученик любимый каменел», как говорит Анна Ахматова. Но ведь не я же это решаю. Месса начинается, а у меня есть еще неожиданная возможность до ее окончания помолиться у Плащаницы. Я стою перед самой Святыней, а где-то, как мне кажется, очень далеко, за моей спиной поется Gloria in excelsis Deo – «Слава в вышних Богу» и служится месса. Все, кто стоят рядом со мною, не отрывая взгляда, как и я, смотрят на Плащаницу, хотя кажется, что она уже так врезалась в память, что и теперь, когда закрываешь глаза, видишь буквально каждый ее сантиметр.

Откуда-то, словно издалека, будто из какого-то другого храма, до меня всё же донеслись слова Евангелия: «…и положил Его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился.» (Мф 27: 60). И вдруг произошло что-то невероятное, и я почувствовал, что нахожусь словно на Эммаусской вечере, когда Он, воскресший, но не узнанный, «взяв хлеб, благословил, преломил и подал им» (Лк 24: 30). Кардинал четко произнес questo è il mio Corpo – «сие есть Тело Мое». (Лк 22: 19) Еще не прошла боль, та боль, ослабить которую не в силах никакой наркоз, но свет Воскресения уже светит.

Белоснежная боль Святой Пасхи. Наверное, она всё-таки знакома каждому священнику. Пасхальная литургия уже закончилась, а ты стоишь в алтаре перед престолом. В храме всё сияет и искрится, и свечи, и солнечные зайчики на окладах икон и на бронзовых лампадках и подсвечниках, и лица молящихся. А у тебя перед глазами Он, потому что на престоле лежит перенесенная ночью сюда из центральной части храма Плащаница. Он – мертвый. Его нестирающийся след. Он – «мертвый, нагой и непогребенный».

В этот момент, услышав слова questo è il mio Corpo, я увидел Святую Плащаницу словно другими глазами. «Видите гробныя пелены: тецыте и миру проповедите, яко воста Господь, умертвивый смерть, яко есть Сын Бога, спасающаго род человеческий», – так в стихирах Святой Пасхи говорит ангел женам-мироносицам. «Видите гробныя пелены.» Это только пустые пелены, ибо «Его нет здесь: Он воскрес» (Лк 24: 6).