Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий - Нина Соболева

Определившись в самом главном, мы почувствовали необходимость поделиться этой новостью с близкими. Я написала маме и послала маленькую фотографию Алика (другой не было). В качестве жениха и невесты посетили самых близких в Новосибирске. Прежде всего решили пойти к Хочинским. Тем более, что у них было новоселье — они переехали на частную квартиру, и мы их давно не видали.

Когда в маленьком дворике, заросшем цветущей сиренью, мы попали в лабиринт веревок с гирляндами настиранного белья, а в открытые окна приземистой избушки услышали звонкий голос Люси и примирительное ворчание Юры, мы поняли, что семейство Хочинских благоденствует и успешно осваивается «на новых площадях».

Встретили нас очень радушно — мы были их первыми гостями. А когда узнали, что мы пришли к ним, так сказать, в новом качестве, бурно поздравили нас и сказали, что это событие следует отметить праздничным застольем. И предлог для этого был, и, главное, тот редкий случай, когда было чем угостить. Оказалось, что после одного из концертов в сельской местности Юрочке вручили гонорар «натурой» — небольшой мешочек пшеницы. Молодые сначала не знали, что делать с этим даром, но хозяйка их дома быстренько прокрутила зерно на крупорушке и в первый же «банно-прачешный день», когда топили русскую печь, сварила целый котел рассыпчатой, упревшей пшеничной каши.

Вот мы и угодили к тому моменту, когда Юрочкино семейство собиралось ужинать. Во главе длинного деревенского стола уже восседал на коленях у бабушки черноглазый румяный Сашка и стучал ложкой, а у теплой еще печи хлопотала с ухватами старушка-хозяйка, приговаривая: «Уж такой каши, как эта, вы никогда не едывали!».

Пригласили и нас за стол. Я оказалась на парадном месте, «под образами», так как Сашка сразу потянулся ко мне и я взяла его на руки. Я загордилась, думала, что он вспомнил как я нянчила его в общежитии, но оказалось, что его заинтересовали незабудки и ромашки, вышитые на моей кофточке, и он начал старательно «выщипывать» их двумя пальчиками и даже попробовал лизнуть языком. Очень было забавно наблюдать за его «исследовательской деятельностью». Алика усадили на противоположном конце стола, по бокам разместились Юра с Люсей, а напротив — две бабушки, будто одна большая семья. И таким праздничным выглядело наше застолье! Гроздья сирени заглядывали во все окна, будто огромные букеты; старенький самовар на табуретке в лучах заходящего солнца мерцал червонным золотом; от глиняных мисок, доверху наполненных маслянистой кашей, исходил такой аромат, что кружилась голова. Люся хотела забрать от меня Сашку, но он воспротивился и начал старательно таращить на меня уже сонные глаза, не забывая при этом широко открывать рот, как я только подносила к нему чайную ложечку с кашей.

За столом болтали, смеялись, но я как-то целиком отключилась, чувствуя удивительное единение с Сашкой. Он разглядывал меня, а я его, впервые, пожалуй, осознавая, какое это чудо — маленький ребенок. Неожиданно Люся вдруг привлекла внимание всех ко мне: «Нет, вы только посмотрите, до чего же ей подходит роль молоденькой мамаши с младенцем на руках! Ну чем не “Мадонна Бенуа”!» Старушка-хозяйка тут же подхватила: «Бог даст, скоро и сама деточками обзаведется», и я почувствовала, что неудержимо краснею. Все засмеялись, я украдкой взглянула на Алика и удивилась тому, как отрешенно-задумчиво он улыбается, глядя на меня, будто впервые видит. Наши взгляды встретились, и я поняла, что мы подумали об одном и том же: «А ведь когда-нибудь и у нас непременно будет сын…». Меня снова охватило жаром и, чтобы скрыться от взглядов, я встала и понесла Сашку в постельку, укладывать спать. А у самой лихорадочно билось в голове, что будущий сын — это действительно чудо. Ведь я не знала Алика ребенком, мальчиком, и это огорчало меня, а сын будет непременно во всем похож на него, он как бы вновь воссоздаст Алика, и я увижу, узнаю неведомый мне период его жизни… А потом он вырастет, станет таким же умным, красивым, двадцатилетним… Дальше не думалось, а просто в голове был какой-то туман предощущения бесконечного счастья.

Мы долго пили чай, разговаривали, и уже в сумерках Хочинские пошли провожать нас. «Когда и куда пригласите на свадьбу?» — шутя спросил Юра. И Алик очень серьезно ответил: «В первое воскресенье после окончания войны, по адресу: Литейный, дом 7, квартира 28», — и крепко пожал мне руку, я ответила ему тем же. И Юра, и Люся отнеслись к этому приглашению тоже вполне серьезно и пообещали придти первыми. При прощании Люся весело пропела: «Встретимся в 6 часов вечера после войны?» — так называлась новая кинокомедия. И мы оба ответили: «Да! После войны!».

Еще долго мы с Аликом бродили под окнами общежития, и он говорил, что я буду «маленькой хозяйкой большого дома», так как в квартире у них не осталось никакой мебели — всё сожгли в блокадную зиму, но вдоль стены лежит свернутый в трубку ковер, в который его мама упаковала свой свадебный сервиз на 24 персоны. И когда мы вернемся в Ленинград, то мы развернем этот ковер, пригласим наших друзей, все рассядутся «по-турецки», так как стульев нет, зажжем свечи и будем вспоминать о жизни в Сибири и петь песни военных лет. Решили, что непременно вернемся когда-нибудь в Новосибирск — лет так через 10, побродим по всем нашим маршрутам, посмотрим, как изменится этот огромный город.

Еще мы были приглашены на чай с пирожными к Елене Львовне (слух о нашей помолвке — кажется, так это называется? — быстро распространился по общежитию). Сначала она беседовала с нами обоими, а потом попросила меня посидеть на балконе, чтобы поговорить с Аликом наедине. Он так и не рассказал мне о содержании этого разговора, только упомянул, что Елена Львовна любит меня как дочь, очень тревожится обо мне и поэтому устроила ему строгий «экзамен», который он, по-видимому, выдержал, так как при прощании расцеловала нас обоих и благословила на долгую и счастливую жизнь.

Моя любимая подруга Женечка Лихачева неожиданно для меня тоже вполне благосклонно отнеслась к этой новости (ведь при первом знакомстве Алик чем-то раздражал ее и она отзывалась о нем иронично). А теперь поздравила нас, пригласила к себе в гости, познакомила со своей мамой. Мы хорошо провели вечер, Женя остроумно пикировалась с Аликом, без уговариваний согласилась поиграть на пианино. Алику особенно нравилось, когда мы с Женей пели дуэт Полины и Лизы из «Пиковой дамы» и народную песню «Позарастали стежки-дорожки», сказал, что это его любимая песня из тех, что я пела. Оказалось, что есть любимая песня и у него: на слова Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Стоило ему услышать эту мелодию, как он тут же начинал «гудеть» басом, очень старательно подстраивался к нашим голосам и не соглашался прервать длинную песню, пока не прозвучал последний, особенно любимый им куплет:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});