Любовь и сон - Джон Краули

ГРОМКИЙ ГОЛОС стал шепотом, но не потерял своего величия; Посланник, последний и единственный Посланник, изошедший из божественного лона до того, как началась эта история, прибывает — наконец-то, ныне, сейчас.

Слушай же, Человек, наделенный Разумом: знай, что ты бессмертен, причина же смерти — любовь.

НАЕЗД НА лицо сновидца и ЕЩЕ КРУПНЕЕ — блеск прозревающего ока, еле заметного между веками. Округлая слеза отражает свет звезд; стекает по щеке.

Отчего же ты медлишь? Ты, обладавший всем? Отчего ты позволяешь им страдать, хотя в твоих руках — знания, коих они жаждут? Ужели ты не станешь их путеводителем?

Кресло поднимается вверх — так вертолет набирает высоту — и через открытые двери устремляется в ночь. Причина смерти — любовь. О Дух, Душа, Первочеловек, твое единение с Природой не вечно, пробудись, вспомни, кто ты, вспомни, что пришел сюда для страданий. Поверни, вернись по своим следам, взлети же наконец, минуя ревнивые сферы, верни их сомнительные и тяжкие дары, скажи каждой из них: Дайте дорогу.

Бо проносился над Дальними горами, несомый солирующим сопрано, радостной и скорбной песней без слов; невесомо летел меж усыпанным звездами небом и зелеными изгибами холмов.

О мир, планета, прекрасная и странная. Он любил ее, да, любил. Он будет часто вспоминать ее, как в моменты растерянности путешественник вспоминает непонятную, богатую, ни на что не похожую землю, куда однажды ненадолго забрел; она останется с ним, и когда он, завершив труды, наконец-то отправится домой.

Внизу, среди холмов и лесов, недалеко от Шедоу-ривер, светилось окошко: горела лампа подле кровати Вэл, дымок от сигареты поднимался к двойному конусу света.

Вэл не спалось; зимой она могла дремать хоть целые сутки, но летом редко спала по ночам. Включила свет, чтобы почитать; книга, к которой она обратила свою бессонницу, была большим словарем, с которым она знакомила Роузи в «Вулкане». Отчего бы не продолжить исследования. Пекинес Деннис устроился у ее ног, по-пекинесьи всхрапывая.

Итак. Отцом малого Эроса чаше всего называют Гермеса. Так, Гермес: «Один из древнейших ахейских богов; подобно другим devil времен Младости Рода Человеческого, он соединяет противоположные роли, словно в незапамятном прошлом он был не Богом чего-то одного, но Богом новооткрытых различий между вещами. Оттого Гермес провожает душу в подземный мир и не позволяет ей вернуться к небу и свету; в то же время он главенствует на Анфестериях,[373] празднике умерших, когда души на несколько часов возвращаются на землю, чтобы принять пищу вместе с живыми».

Ну вот, опять то же самое, сказала Вэл самой себе, — опять то самое, что ей не нравится в этой книге: здесь не проводится грань между тем, во что верили люди, и тем, что происходило на самом деле. Какую еду подавали умершим на празднике? Как все проходило? Кто мыл посуду? Ну да.

«Гермес наиболее известен как Бог-Вестник, а потому и Бог речи и красноречия, но он также — Бог тишины и молчания, хранящий арканы[374] алхимиков. Он покровитель купцов и торговли, но и Бог воров, он защищает и лавочника, что запирает свои товары на замок, и разбойника, этот замок открывающего».

На посеребренном продолговатом рисунке Гермес смотрится еще таким же мраморным плейбоем, как и все прочие. В его руках ребенок, младенец, но какой такой?[375] Вэл зевнула широким, многоэтажным зевком, пытаясь вспомнить типичных людей, на которых оказывал влияние Меркурий, и лишь тогда поняла, что не может с уверенностью вспомнить ни одного. Ни воров, ни предпринимателей.

«В былые времена Гермес был Богом мужской сексуальной привлекательности, так же как АФРОДИТА (см.) — женской; на перекрестках и рынках всего античного мира в его честь были установлены фаллические стелы, называемые гермами, и они почитались язычниками, но страшили пришедших им на смену христиан и мусульман, которые и разрушили гермы. Соединив дар чародейных слов, воровские склонности и сексуальные таланты, Гермес стал Богом-покровителем соблазнителей; когда Боги объединились, чтобы дать жизнь безжизненной кукле — ПАНДОРЕ (см.), Гермес наделил ее даром беззаботного и легкомысленного обольщения.[376] За эти навыки его часто называли Шептуном, так же как Афродиту и его сына — Эроса; именно в этой ипостаси он чаще всего является нам».

Чаще всего является! Опять двадцать пять, подумала Вэл; оторвав взгляд от книги, она на мгновение увидела его: шляпа с опущенными полями, добрые сонные глаза, палец прижат к губам, на которых блуждает улыбка, как у Песочного человека.[377] Тс-с, ни звука.

Каково это — жить с богами? Встречаться с ними? Знать, что один из них рядом? Как Санта-Клаус. Согласно этой книге, Иисус был далеко не первым ребенком, которому приписывалось божественное происхождение; в Древнем Мире многие девушки, оказавшиеся в трудном положении, прибегали к этой уловке. Папочка, да это Бог был, честно. Он так вот весь как бы сиял.

В коридоре открылась дверь маминой комнаты. Вэл услышала, как, шлепая босыми ногами, мама направилась к туалету. Уже много лет каждую ночь она совершала подобное путешествие. Из уборной донесся шум воды.

Слив. Хорошо.

Мама прошлепала назад в свою комнату, тяжело вздохнула у двери и прошептала молитву — или проклятье, а может, и то и другое. Маму довольно часто посещал Бог. Но она ни разу не обвинила Его в своих прегрешениях. Вэл вопросила тьму: Кто такая Уна Ноккс?

Вздрогнув, Пирс проснулся в той же тьме; сна он не запомнил, только чувство, что его лишили чего-то драгоценного, того, что он приобрел, — но своего ли? Как бы то ни было, лишившись этого (привстав с кровати, весь обратившись вглубь, он пытался поймать ускользающие чувства), потеряв что-то, он безутешно и по-детски разрыдался — из-за потери, ярости, скорби, безутешно, так громко, что сам проснулся; от ужаса его волосы встали дыбом, а завывание эхом отдалось в груди.

Он покачал ногами, свесив их с кровати. Черт, сколько сейчас времени. Схватив стоящий подле кровати будильник, он внимательно посмотрел на циферблат и какой-то миг не мог отличить одну стрелку от другой — не мог поверить ни в то ни в другое время.

Без четверти час? О господи, ночь еще только началась.

Тут зазвонил телефон, и его сердце замерло от ужаса, как если бы в него вонзили кол, — поверить нельзя. Пирс стеснительно поправил рубашку и торопливо поднял трубку.

— Пирс? — Еле слышный голосок, его-то он и ожидал услышать. — Ты спал, да?

— Собственно говоря, нет, — ответил он. — Отчего-то проснулся.

— Ты как?

— А ты?

Сколько же времени должно пройти, прежде чем его сердце перестанет захлестывать ужасная темная волна, когда он слышит ее голос, ее настоящий голос; когда ему кажется, что он заметил ее на улице; когда он пробуждается и понимает, что видел ее во сне: сколько же времени.

— Заболела я, — ответила она. — Болит где-то внизу живота. Инфекция или что.

— Черт, — ответил он. У нее часто были проблемы с мочевым пузырем, какие-то там ферменты: вот где до тебя добрался Скорпион. Доктор Иоганнес знал это. — Сочувствую.

— Меня тут немного выбило из колеи. Слушай: прости за поздний звонок.

— Ничего страшного.

— …просто мне некому больше позвонить.

Он сел на кровать, не выпуская из рук телефонной трубки.

— Конечно, — ответил он.

— Тут такое дело, — сказала она. — Последнее время я не очень-то много работала. Потому как приболела. Просрочила платежи. Хозяин не хочет больше ждать.

Раньше клиенты у нее были серьезные, и доход плыл неплохой. Все прошло. Значит, она тоже отреклась от прошлого, успешнее (подумал Пирс), чем он.

— Электричества так и нет? — спросил он.

— Так и нет, — ответила она. — Сижу при свечах. Послушай. Завтра. Он собирается меня выставить.

— Не может быть.

— Я просто не знаю, кому еще позвонить. Аренда же тут регулируется. Всего-то и нужно — полторы сотни.

— И это все?

— Ну, три. — Пауза. — Я знаю, у тебя самого не много.

— Да нет, как раз много. Сравнительно. Просто их надолго надо растянуть.

— О господи.

— Все нормально, — потерев лоб, ответил он. — Нормально. Я же тебе этим обязан.

— Пирс, — ответила она. — Ничем ты мне не обязан.

— Я знаю. — Он прикрыл глаза рукой.

— Просто ты хороший парень.

— Я знаю. — Главное, не позволить, чтобы она заговорила с ним нежно, он не перенесет этого, не сможет. — Да, да. Мне выслать тебе чек или, или…

Тишина, потом вздох самоукоризны.

— Ты же знаешь, у меня даже нет счета в банке.

Он вспомнил, что вся их квартира была переполнена счетами, они лежали в ящиках на кухне, под подушкой. А теперь, став законопослушным гражданином, она просто не могла позволить себе завести банковский счет.