Под кожей – только я - Ульяна Бисерова

нас в Бремене, — ответила Ли Чи. — И скорее всего, сгорает от нетерпения услышать истории о твоих странствиях. Он немного приболел. О нет, ничего серьезного, но врачи рекомендовали какое-то время соблюдать постельный режим. Он изнывает со скуки и мечтает поскорее увидеться с братом. Так что я дала самонадеянное обещание, что уговорю вас, досточтимый советник Юнг, отпустить Луку со мной. Там, на взлетной полосе дожидается комфортабельный лайнер, который доставит нас в Бремен менее, чем за час с четвертью.

Ли Чи щебетала и расточала обворожительные улыбки, но воздух в комнате сгущался с каждой минутой.

— Разумеется. Вправе ли я отказывать? Лукас совершенно свободен и может последовать куда угодно, если того пожелает. Лукас?

— Я бы хотел увидеть брата. Как можно скорее, — твердо ответил Лука.

— О, как замечательно! Благодарю вас, советник Юнг. Я была бы так счастлива принять вас в качестве почетного гостя на борту лайнера, но со стыдом вынуждена признать, что не смогу оказать все подобающие почести. На борту нет ни клочка свободного пространства: в последнее время то там, то тут случаются теракты, поэтому отец и братья настояли, чтобы меня день и ночь окружала целая Армия Неспящих…

— И это вполне разумно. До встречи на церемонии оглашения, госпожа Ли.

Ли Чи с преувеличенным почтением поклонилась старому советнику, который сверлил ее немигающим взглядом, и, опираясь на руку Луки, покинула резиденцию.

Глава 4

Самолет с громадным фамильным знаком клана Ли на фюзеляже разогнался на крошечной взлетной полосе острова и, едва-едва не коснувшись крылом кромки темной воды, поднялся в пасмурное небо. Крошечный остров, занесенный снегом, мелькнул в иллюминаторе и тут же скрылся в плотной белой пелене. Самолет взмыл еще выше, вырвался из ватного плена и полетел над бескрайней пустыней снежных облачных дюн, залитой скупым и подслеповатым северным солнцем.

Ли Чи, которая почти тонула в мягком кресле из светлой кожи, судорожно вцепилась в подлокотники. На ее побледневшем лице проступили мелкие веснушки, которых Лука прежде не замечал.

— Вы что, боитесь летать?

Ли Чи кивнула. Сквозь ее безупречную, ошеломляющую красоту, которая так встревожила, почти ужаснула Луку в первую встречу, просвечивало что-то неуловимо девичье, хрупкое и ранимое. «А ведь ей совсем немного лет», — внезапно подумал он.

— Эй, да бросьте! Уверен, этот лайнер просто-таки напичкан всякими умными приборами и электроникой и мог бы доставить вас в целости и сохранности не только на другой континент, а даже на Луну. А тут всего-то час полета! Хотите, расскажу вам уморительную историю про то, как один мой приятель навсегда излечился от морской болезни?..

Ли Чи благодарно улыбнулась. Спустя четверть часа, когда вышколенный стюард в форменном кителе с знаком клана Ли на каждой медной пуговице принес серебряный поднос с напитками, они уже болтали и смеялись, как старые друзья, и Лука даже сам не заметил, как перешел на ты. Ли Чи взяла высокий бокал, где была вода с тонким ломтиком лимона и веточкой мяты, и протянула Луке запотевший стакан с колой.

— Тео всегда выбирал колу, — с легкой улыбкой сказала Ли Чи. — Но если ты предпочитаешь что-то другое…

— Нет, кола — норм. Все равно.

В ней уже не чувствовалось напряжения и страха. Она скинула туфли на высоком каблуке, подтянула босые стопы и с кошачьей грацией устроилась в кресле.

— Сложный был день. И чертовски долгий.

— Это точно.

— Немногим людям удается завоевать расположение советника Юнга. Раскрой секрет, чем ты его пронял?

— Да ничего такого. Просто старик мается со скуки в запредельных чертогах разума, вот и нашел развлечение — я был там вроде дрессированной обезьянки, которая забавляла его своими ужимками и прыжками.

— О нет, здесь ты точно не прав.

Ли Чи медленно покачала головой, размышляя над чем-то, а затем, вскинув тонкие запястья, одну за другой вытянула шпильки, которые скрепляли сложный узел на затылке. Ее волосы, всегда уложенные в замысловатые прически, заструились, как черный шелк, в лучах закатного солнца. Поймав завороженный взгляд Луки, Ли Чи улыбнулась, и он смущенно отвел глаза.

— Я так мало знаю о тебе. Ты — одна сплошная загадка, Лукас Вагнер.

Лука нахмурился.

— В чем дело?

— Не люблю, когда мне приписывают эту фамилию.

— Но ты Вагнер по крови.

— Моя семья — это Йоана Стойчев, которая меня воспитала и была мне, как мать.

— Была?

— Да, она погибла. Когда я сбежал из Бремена, Вольф взбесился и отправил по моему следу ищеек. Они предполагали, что в первую очередь я постараюсь разыскать ее. И были правы… Но она не выдала меня.

— Ох, мне так жаль, поверь…

Лука молчал, глядя, как медленно закатывается солнце в пылающее море облаков. За все месяцы скитаний он ни с кем не говорил о смерти Йоаны. Новые знакомые, которых он встречал в портовых городах и во время рейсов, иногда в порыве откровенности делились с ним историями своей жизни, рассказывали о покинутых возлюбленных, неверных женах и ушедших близких. Лука же неизменно отмалчивался, а если подвыпивший приятель слишком уж донимал расспросами — отшучивался или притворялся спящим. Он запечатал воспоминания о больших ласковых ладонях Йоаны, о ее родном голосе, привычке вечно что-то напевать под нос и пританцовывать, о запахе кроличьего рагу и блинчиков с малиновым сиропом, которые она пекла по субботам… Закупорил воспоминания, золотым светом которых было пронизано все его детство, и оставил их там, в темном погребе Шварцвальда, где Гуннар укрывал его, пока по замку шастали вагнеровские ищейки. С тех пор, возвращаясь мыслями к последнему разговору с матерью, он бесконечно, в сотый, в тысячный раз, прокручивал воспоминания о том злополучном дне и проклинал себя за то, что позволил ей остаться в лагере. Что не остался с ней, не защитил, не отвел удара. В его глазах вскипели слезы.

— Расскажи, какой она была?

— Большой. Доброй. Теплой. Всю себя раздавала людям. Вечно кого-то спасала, лечила, выхаживала… Пропадала в клинике, подменяла, брала чужие дежурства. И даже дома не знала покоя: среди ночи кто-то стучал в двери, просил прийти к заболевшему ребенку или к роженице. Она никогда не жаловалась, не отказывалась, как бы ни уставала. Не унывала, даже когда все шло наперекосяк. Умела приготовить горячий ужин буквально из ничего, из картофельной шелухи и горсти затхлой муки. И встречала каждый день так, словно это бесценный дар…

— Тогда ты — по-настоящему счастливый человек, — тихо произнесла Ли Чи. — А я не помню своей матери… У моего отца было много жен в разных концах империи. Мы со сводными братьями с