Соблазненные луной - Лорел Гамильтон

Мне ужасно хотелось опять спросить почему, но вряд ли он знал о соображениях Андаис больше, чем я.

– Об этом подумаем после. – Я шагнула вперед и тронула Дойла за руку: – Пропусти его.

Дойл глянул на меня так, словно хотел возразить, но промолчал и отступил в сторону. Зато Холод не отступил. Так и остался стоять, всем телом прижимаясь ко мне.

– Холод, – позвала я. – Нам нужно побольше места.

Страж покосился на меня, глянул на Аматеона, потом сделал шажок в сторону с самым надменным видом, на какой был способен. Ни ему, ни Дойлу Аматеон не нравился. Может, у них были личные счеты, а может, как и мне, им не нравилось, что рядом со мной будет находиться кто-то из людей Кела.

– Холод, – повторила я, – так кольцо может среагировать на тебя, а не на Аматеона. Отодвинься подальше, сомнений не должно оставаться.

– Я отступлю на шаг, не больше. Слишком долго он был псом Кела.

Аматеон поглядел ему в глаза:

– Принцесса под магической защитой королевы. Стоит мне поднять на нее руку, и мне конец – королева заставит меня молить о смерти много раньше, чем смилостивится и позволит мне умереть. – Взгляд у него стал затравленным. – Нет, Холод, к нежным ласкам королевы я не вернусь, даже если такой ценой мог бы не дать получеловеческому ублюдку сесть на трон.

– Как мило, – сказала я.

Аматеон вздохнул.

– Тебе известны мои чувства на этот счет, принцесса Мередит. На твой счет и насчет твоих притязаний на трон. Разве ты поверила бы, заяви я сейчас, что ты будешь идеальной королевой и я тебя обожаю?

Я только головой покачала.

– Королева... показала мне, что убеждения не так мне дороги, как собственные плоть и кровь.

На миг он скривился, словно вот-вот расплачется. Он справился с собой, но в глазах бушевали эмоции. Что же с ним сделала Андаис?!

– Тебе надо было подчиниться сразу, как сделал я.

Ага, еще один страж, без лицезрения которого я вполне могла обойтись. Онилвин. Он был симпатичен, но лицо грубоватое, как будто неотполированное – по людским меркам красавец, по меркам сидхе – всего лишь не урод. В плечах он был широк, мускулист; с первого же взгляда на одетую в длинную шубу фигуру можно было понять, насколько он физически силен. Плечи и грудь такие мощные, что он казался ниже остальных стражей, хотя был с ними вровень. Густые волнистые волосы он связывал в хвост. Волосы такого темно-зеленого цвета, что в рассеянном свете отливали черным. А глаза травянисто-зеленые с золотыми искорками, пляшущими вокруг зрачка. Кожа – бледно-зеленая, но не почти белая, как у Галена, нет – она была вполне зеленая, хоть и светлого оттенка. У Кэрроу – коричневая, а у Онилвина – зеленая. Бывает.

– Ты согласишься на что угодно, только в спасти свою шкуру, – буркнул Аматеон.

– Конечно, соглашусь, – сказал Онилвин, плывя к нам. Никогда не понимала, как такому шкафу удается так плавно скользить, но он всегда так ходил. – Как и любой, у кого есть мозги.

Аматеон повернулся к нему:

– Почему ты встал на сторону Кела? Ты решил, что он станет королем? А какая тебе разница?

Онилвин пожал мощными плечами.

– Я выбрал Кела, потому что ему симпатизирую, а он симпатизирует мне. Он пообещал мне немало в случае своей победы.

– Обещает он много, – сказал Аматеон, – но я не ради обещаний его поддерживаю.

– А ради чего? – поинтересовался Дойл.

– Кел – последний истинный принц, оставшийся у сидхе. Единственный наследник династии, что правит нами почти три тысячи лет. В день, когда на трон сядет помесь брау-ни, людей и благих, мы кончимся как народ. Станем не лучше вырожденцев, оставшихся в Европе, – ответил Аматеон, не отводя взгляда от Онилвина.

Онилвин улыбнулся так язвительно, что смотреть было трудно.

– Но ты стоишь здесь, приверженец чистой неблагой крови. Здесь! – Он шагнул к Аматеону, не сводя с него полного жестокого удовлетворения взгляда. – И должен переспать с полукровкой. Зная, что если она забеременеет от тебя, то ты сам, лично, подсадишь ее на трон. Какая замечательная, тонкая, всеобъемлющая ирония!

– А тебе это нравится... – хрипло проговорил Аматеон.

Онилвин кивнул:

– Если кольцо оживет под нашими руками, с воздержанием будет покончено.

– Только лишь с ней, – поправил Аматеон.

– Что с того? Она женщина, и женщина-сидхе. Это дар, а не проклятие.

– Она не сидхе!

– Ох, Аматеон, пора тебе взрослеть. Такое простодушие добром не кончится. – Онилвин впервые взглянул на меня. – Позволь мне коснуться кольца, принцесса.

– А если не позволю?

Онилвин улыбнулся лишь чуточку менее приятно, чем он улыбался Аматеону.

– Королева знала, что тебе это не понравится... Что я не понравлюсь. Позволь мне припомнить точные слова...

– Я их помню, – мрачно сказал Аматеон. – Она меня заставила повторять их вслух, пока она... – Он резко оборвал фразу, словно едва не проговорился.

– Ну так передай же поскорее принцессе послание королевы, – попросил Онилвин.

Аматеон закрыл глаза, словно читал врезанное в память:

– "Я отобрала этих двоих со всем тщанием. Если кольцо не отзовется им, пусть так, но если отзовется – споров я не потерплю. Трахни их". – Он открыл глаза. Лицо побледнело, словно цитата дорого ему стоила. – Я не хочу прикасаться к этому кольцу, но против приказа королевы я не пойду.

– Больше не пойдешь, хочешь ты сказать, – поправил Онилвин и взглянул на меня: – Позволишь мне прикоснуться?

Я глянула на Дойла, он кивнул:

– Полагаю, придется, Мередит.

Холод подался вперед.

– Холод, – сказал Дойл с ясно различимым предостережением.

Холод ответил ему полным отчаяния взглядом.

– И мы не сможем ее оградить?

– Нет, – ответил Дойл. – Против приказа королевы мы бессильны.

Я тронула Холода за руку:

– Ничего страшного.

Он покачал головой:

– Ох, нет.

– Не виню тебя, Холод, – сказал Онилвин. – Мне тоже не хотелось бы делиться. – Он обвел взглядом других моих стражей. – Но вам-то приходится?

Он надул губы, но в глазах читалась издевка.

– И так слишком маленький кусочек, а тут еще мы являемся с претензиями.

– Ох, Онилвин, ради Богини, брось это представление. – Последний из новых стражей так тихо стоял в углу, что я его и не заметила. Но с Усной это было делом обычным. В толпе его не замечали, и только когда он заговаривал, вдруг становилось ясно, что он все время был на виду. Глаза его видели, вот только мозг забывал вам об этом сказать. Такая у него была разновидность гламора, причем она действовала и на сидхе – на меня по крайней мере.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});