Князь сердца моего - Елена Арсеньева

– Что ты наделал! Теперь моя дочь погибла...

Ее дочь!

Изумление, ревность при этих словах превзошли все иные ощущения, и не сразу рассудок воротился к Никите, и он спросил:

– Но почему?!

Ангелина молчала, и Никита увидел, что из ее безжизненных глаз медленно текут слезы.

– Ваше благородие, – пробормотал казак, – так ведь это же она, она! Это ж ведь та самая французка, из-за коей Варька-покойница едва ума не решилась!

– Она, – кивнул Никита. – И никакая она не француженка, а русская.

– Ах ты, моя лебедка белая! – восхитился Степан, заботливо оттесняя своего барина и его милую от толпы под защиту афишной тумбы. – Что ж ты такая нерадостная? Свои, глянь, пришли! – крикнул он громко, будто для глухой, но, не дождавшись отклика, повернулся к барину: – Что это с ней? Больна... не то опоили чем?

Вмиг все прояснилось для Никиты. Эти расширенные зрачки, остановившийся взгляд, это стремление к ужасной, противоестественной цели – убийству, могли быть объяснимы только одним: Ангелина и впрямь была одурманена.

– Что же делать? – шепнул он, стискивая ее ледяные пальцы.

– Есть только одно средство, – внезапно сказала Ангелина не своим, а хитрым порочным голосом, как если бы устами ее гласила какая-то чревовещательница. – Только одно средство спасти твою дочь. Ты должна убить русского царя.

Никита и его казак враз перекрестились.

– Нет! Нет! Я не могу! – воскликнула Ангелина с ужасом.

– Вспомни о девчонке, – усмехнулся ее губами все тот же чужой голос.

– Где она? Что с ней?! – спросила Ангелина, безмерно испуганная, не владеющая собой.

– Ее охраняет надежный сторож, который при необходимости может стать и палачом.

– Нет... Умоляю вас... – Голос Ангелины прервался рыданием.

– Тебе придется выбрать: или смерть Александра – или смерть твоей дочери. Это не так трудно! Достаточно хотя бы оцарапать его, чтобы он умер на месте.

Этот чужой голос подтвердил догадку Никиты. Но чей это голос? Где он мог его слышать?

– И ничего не бойся, – продолжала та женщина. – С тобой пойдут трое наших, они расчистят тебе дорогу к царю и помогут потом уйти от преследования. Но берегись, Анжель! Если ты вздумаешь улизнуть или кликнуть на помощь русских, знай: за тобой будут неустанно следить! Весть о твоем предательстве тотчас достигнет меня. И тогда...

– Нет, мадам Жизель, вы не будете так жестоки! – рыдала Ангелина.

«Мадам Жизель!» – наконец-то понял Никита. Это голос проклятой шпионки! Значит, она замыслила сие страшное злодеяние! Да, на ее милосердие нечего надеяться!

– Разве ты меня не знаешь? – подтвердили его предположения металлические нотки в голосе мадам Жизель. – Я сдержу слово и отпущу тебя с ребенком, когда дело будет сделано. А сейчас – выпей вот это. Тебе все покажется так просто!..

– Так и есть – каким-то зельем опоили молодку! – прервал этот страшный спектакль возмущенный Степан. – Ну да ничего! На каждую отраву свое лекарство имеется!

Он снял с пояса фляжку, отвинтил крышечку и, прежде чем Никита успел его остановить, с такой силой прижал край к губам Ангелины, что она невольно сделала несколько глотков.

Мгновение она стояла не дыша, потом закашлялась, пытаясь перевести дух. Никита и Степан трясли ее и били по спине, пока Ангелина не вздохнула глубоко и не открыла синие изумленно-испуганные глаза.

– Верное дело! – в восторге крикнул Степан. – Я знал! Разве басурманское пойло выстоит против нашего, с русской винокурни?

И он смахнул невольную слезу, видя, как его барин и эта «лебедка белая» шагнули друг к другу – да так и замерли, сплелись взорами...

– Эх, что стоять! – Степан сорвал с головы шапку, шлепнул себя ею по колену. – Хватай ее, барин, да целуй крепче!

Ангелина и Никита не видели, не слышали ничего, неотрывно смотрели друг на друга, словно не веря глазам своим, пока Степан не схватил обоих, не встряхнул хорошенько.

– Чего встали! Девчонку-то спасать надобно!

Ужас вновь выбелил лицо Ангелины. Она оглянулась – и как раз вовремя, чтобы поймать взором фигуру «робеспьера», бегущего по переулку.

Значит, он не исчез – просто затаился. Высматривал, подслушивал, а теперь страж Ангелины спешил доложить той, кто его послала, что покушение сорвалось – и настало время расплаты.

* * *

Никита и Ангелина со всех ног побежали в проулок, но «робеспьер» уже скрылся за углом.

– Стойте! Стойте! – закричал кто-то сзади по-русски, а потом раздалось цоканье копыт, и их догнал Степан верхом на своем коне, ведя в поводу скакуна Никиты.

Словно перышко, тот забросил в седло Ангелину, вскочил сам и дал шпоры. Они миновали переулок – и наконец увидели беглеца, опять сворачивающего за угол.

– Ох, уйдет, уйдет! – закричала Ангелина.

– Ничего, не бойсь! – просвистел Никита сквозь стиснутые зубы и снова дал шпоры коню.

«Дочь. Ее дочь! Кто ж отец?» – мелькнула ревнивая мысль, да и пропала. Сейчас все на свете было неважно, кроме одного: возлюбленная вновь рядом, но сердце ее в печали, глаза застилает пелена слез – значит, надо любой ценою утолить ее печаль и осушить слезы, чтобы только от счастья трепетало сердце, только от страсти туманились синие глаза.

Они мчались по Парижу, ни на миг не теряя из виду беглеца, который против воли указывал им дорогу туда, где была запрятана дочь Ангелины.

Они настигли его близ двухэтажного особнячка, стоящего в глубине двора, под прикрытием пышно разросшихся акаций. Он позаботился запереть за собою калитку на засов, но лихие скакуны перескочили кованую оградку, и копыта их грозно зацокали по мощеному двору. Беглец оглянулся через плечо и, воздев руки, прокричал сорвавшимся голосом что-то нечленораздельное. Еще раз крикнуть он не успел – Никита свесился с коня, весь словно сделавшись продолжением сабли своей, косо полоснувшей негодяя по шее. Тот рухнул, запятнав кровью серые камни, и кони на всем скаку ворвались на высокую террасу дома.

Степан слетел с седла, принял Ангелину из рук Никиты, и все втроем побежали в дом.

Однако за дверью никого не оказалось. Пуст был вестибюль, и тишина царила вокруг, зловещая тишина.

– Сдавайтесь! – крикнул Никита. – Бросайте оружие! Всех пощажу, если вернете ребенка невредимым!

Он ждал в ответ чего угодно: выстрела, мольбы – только не тишины.

– Посмотри внизу, я наверх! – крикнул он Степану и уже взбежал на первые ступеньки, но вдруг остановился как вкопанный, пристально глядя под ноги. Тут и Ангелина со Степаном разглядели кровавые следы, пятнавшие ступени.

Это были следы огромных ног, обутых в грубые башмаки... Они вели наверх, на второй этаж, и если внизу они были едва заметны, то чем выше, тем казались ярче и страшнее.