Князь сердца моего - Елена Арсеньева

Закрытый гроб с телом Ксавьера де Мона, который Оливье и Ангелина привезли из Кале, был полностью скрыт под пышными бледно-лиловыми соцветиями. Чтобы украсить гроб, Ангелина велела тогда, не жалея, обломать все кусты, однако сиреням это, похоже, пошло лишь на пользу: они разрослись еще пышнее.

Детский смех долетел до нее с лужайки, и Ангелина встрепенулась. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее в этом убогом наряде цветочницы, однако не удержалась, чтобы не выглянуть украдкой.

Юленька лежала на перине и играла со своим щенком, увальнем-сенбернаром, который был тоже еще совсем дитя, но рос куда быстрее своей хозяйки. Нянюшка Флора смотрела на эту сцену с видом покорной мученицы: она боялась собак, и бесстрашие Юленьки не только удивляло няню, но и приводило в трепет.

– Умоляю тебя, Жюли, не трогай его зубы! – кричала нянюшка.

Ангелина покачала головой: имя дочери – Юлия, Юленька – казалось ей восхитительным, однако французский вариант его ужасно не нравился. Она вспомнила, как долго выбирала имя дочери, конечно, ей хотелось назвать дочь Елизаветой или Марией, однако Ангелина не решилась: побоялась накликать чужую судьбу на своего ребенка. И тут очень кстати вспомнилась ей подруга по Смольному институту, княжна Юленька Шелестова. Именины этой хорошенькой девочки приходились на 30 июля, а родила Ангелина как раз в этот день. Опять же – июль. «Юленька-июленька», – иногда называла она дочку и полагала, что это имя пристало ее дитяти, как никакое другое.

Сейчас Ангелине смешно и страшно было даже думать о том, как она терзалась сомнениями относительно отца ребенка; как поклялась убить дитя и покончить с собой, если различит в лице новорожденного черты ненавистного Лелупа. Сердце подсказало верный ответ задолго до того, как Ангелина увидела маленькое точеное личико и светлые бровки вразлет, что придавало и такой крохе дерзкое, отважное выражение; задолго до того, как в синие глаза матери взглянули ясно-серые глаза дочери, как две капельки схожие с глазами ее отца. Это была Юлия Никитична Аргамакова, видит Бог, она была его, хотя пока что крошечка звалась Жюли де Мон и считалась наследницей огромного состояния приемного отца.

Когда Ангелина увидела завещание мужа, с нею случилась настоящая истерика от ненависти к Судьбе, которая дала ей такого друга, как Ксавьер де Мон, лишь затем, чтобы тотчас отнять его. Нотариус де Мон передал супруге не только все состояние де ла Фонтейнов, но и свое собственное, размеры коего были огромны! Со смертью мужа Анжель сделалась одной из богатейших женщин Парижа, однако об этом мало кто знал, кроме близкого друга-нотариуса, поверенного в делах Ангелины. У де Мона не было ни родственников, ни друзей, и никто не мог опротестовать его волю. Ксавьер де Мон позаботился даже об Оливье, весь его капитал переходил во владение Анжель де Мон, и наследовать его мог только ее ребенок, буде он родится; если же этого не произойдет – ее дети от нового брака. Если же мадам де Мон умрет бездетной и не пожелает изменить завещание в пользу кого бы то ни было, деньги переходили к благотворительным учреждениям. В завещании было только одно условие: мадам де Мон должна ежемесячно выделять Оливье де ла Фонтейну содержание, обусловленное в предыдущем соглашении, в случае же ее смерти это должны делать ее дети – до самой его смерти. В случае же, если Анжель де Мон пожелает отдать свою руку Оливье де ла Фонтейну, распоряжение капиталом все равно оставалось в ее ведении; даже после ее смерти Оливье не мог его наследовать: он по-прежнему всецело должен был зависеть от ее детей.

Посредством такого вот запутанного и вместе с тем очень простого завещания нотариус де Мон, хорошо знавший человеческую природу, решил обеспечить благосостояние Ангелины при всяком повороте судьбы.

Правда, при всем своем желании даже он не смог обеспечить ей покоя.

Ангелина неслышно прошла в дом и поднялась к себе в бельэтаж. Она позвала горничную не прежде, чем умылась, переоделась и собрала в узел свои роскошные волосы.

– Месье де ла Фонтейн дома? – спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее тревогу.

– Нет, мадам. Месье как ушел утром, так и не возвращался.

Голосок-то у горничной дрожал. Ангелина исподтишка пригляделась к ней. Типичная парижанка: худенькая, бледненькая, с порочным личиком, которое французы назвали бы «пикантным». Этот румянец, это волнение груди... Верно, она неравнодушна к Оливье! А почему бы и нет? Ведь и сама Ангелина какое-то время была к нему неравнодушна. А поскольку они совсем отдалились друг от друга, почему бы ему не завлечь в свою постель эту девушку? Коли так, теперь понятно, почему Оливье всегда хорошо осведомлен обо всех намерениях Ангелины. Впрочем, зачем ему шпионы? Разве он и без того не знает о каждом ее шаге от нее самой (ибо, услышав, что Оливье связан с той же группой роялистов, к которой принадлежал де Мон, Ангелина вновь преисполнилась к «кузену» доверием)?

Тихий вздох вернул ее к действительности, и она увидела, что Лоретта застыла в неудобном поклоне, словно придавленная тяжелым немигающим взглядом хозяйки.

Ангелина повела бровью, и девушка с облегчением выпрямилась, однако в ее голосе по-прежнему звучал испуг:

– Мадам чем-то обеспокоена?

– С чего ты взяла? – сердито спросила Ангелина.

– Мадам недовольна мною? – не унималась Лоретта.

– Вовсе нет. Вот что, Лоретта... – Ангелина на миг запнулась: что бы такое придумать? – Пойди возьми в детской еще один коврик и отнеси постелить Жюли.

– Я скажу Матье, – кивнула девушка, однако Ангелина взглянула немилостиво.

– Если бы я хотела что-то поручить Матье, то сделала бы это сама! – И Лоретте ничего не оставалось делать, как, обиженно поджав свои губки, исполнять приказ.

Это займет ее не меньше чем на четверть часа, подумала Ангелина. Время есть!

И она поспешила по галерее в другое крыло дома, где были комнаты Оливье.

* * *

Остановившись посреди кабинета, Ангелина с любопытством рассматривала сабли, шпаги и рапиры, которые увешивали стены, трубки всех видов и форм, и набор уздечек, и хлысты для верховой езды. Она настороженно вдыхала запах лавандовой воды, табака, старых книг, дорогого сафьяна. Странно: прежде она видела в Оливье лишь средство для утоления своего сладострастия, но теперь, вот уже год после смерти мужа, смотрела на него как на средство осуществления своей мести. Он должен был помогать ей... да, ну а сам-то он как жил? Ангелина не сомневалась, что Оливье обожал Юленьку и по-своему любил «свою кузину», с охотой женился бы на ней, потому что богатая жена – все-таки лучше, чем богатая «родственница». А все ж он похаживал к другим... Разве Лоретта – единственная? Это Ангелину преобразило рождение дочери, а Оливье остался тем же пылким и неразборчивым кавалером. Наверняка в этой шкатулочке, обтянутой розовым шелком, держит он любовные записочки или милые сувениры, прелестные напоминания об интрижках. Ангелине очень захотелось открыть коробочку, однако она отогнала недостойное любопытство и снова замерла посреди комнаты, шаря вокруг глазами, которые против воли снова и снова возвращались к шкатулке.