Войны некромантов - Андрей Дашков

В первый же день Тайла предстала перед Матерью, Божественным Светильником, Победительницей Скорби. У настоятельницы больше не было светского мирского имени – она принадлежала космосу. Это была высокая женщина, еще в молодости иссохшая без мужской ласки. Когда она стала слишком стара для эротических снов, ее посетили видения другого рода. Теперь ей частенько грезились ландшафты потерянного рая, монстры некросферы, проникающие в надточенные червем греха человеческие оболочки, а также ангелы жизни, чересчур слабые и малочисленные, чтобы помочь людям, томящимся на одной из умирающих планет. И все же Мать порой не видела того, что происходило у нее под самым носом...

Настоятельница была единственным человеком в монастыре, знавшим, кто скрывается под видом юной послушницы. Поручение Императора было необременительным, но весьма ответственным. Страшно было даже подумать о том, какое наказание обрушится на дочерей Божьих, если с принцессой что-нибудь случится. Поэтому инстинкт самосохранения превратил старуху в настоящего сторожевого пса.

Она имела с Тайлой ежедневные многочасовые беседы, доводившие бедняжку до изнеможения и, по-видимому, служившие единственной цели, – не спускать с принцессы глаз. В остальное время функции соглядатаев выполняли старшие монахини... Тайла не могла даже пожаловаться: пытаться связаться с Императором было бессмысленно, а встретиться с его посланником Гемизом, регулярно наведывавшимся в монастырь, ей не давали.

Всякий раз Гемиз оставался в обители всего несколько минут, издали убеждался в том, что с принцессой все в порядке, но ночи предпочитал проводить в более веселых местах... Однако с некоторых пор прекратились и визиты Гемиза. Император стал использовать для контроля силу «психо». Это отнимало у него громадное количество витальной энергии, и должно было иметься веское оправдание таким затратам.

Тайла по-прежнему не подозревала о причинах происходящего, как, впрочем, и о многом другом. Заточение угнетало ее. Она быстро превращалась в анемичное, слабое существо, цветок, увядающий без солнечного света, тень человека, бесполую, безликую, стерильную обитательницу некрополя, полного похороненных заживо...

Победительница Скорби продвигалась к своей цели с удивительной скоростью. Ей оставалось совсем немного, и она достигла бы ее, если бы не вмешательство сил, для которых толстые монастырские стены были прозрачны, как воздух.

* * *

...Тайла открыла глаза, и ее взгляд уперся в низкий потолок кельи. Чадила догорающая свеча, зажженная ею только для того, чтобы не просыпаться в темноте. Но спала ли она? Неприятный привкус во рту свидетельствовал об обратном...

Ледяные иглы страха вонзились в кожу на голове – казалось, что волосы начали расти внутрь черепа. Тайла вдруг почувствовала какое-то движение у себя в желудке, который не был пустым, – в нем будто ползало что-то отвратительно холодное...

Темный дымок от сгорающего фитиля змейкой вился кверху и, похоже, не ускользал полностью в вентиляционное отверстие величиной с кулак, а оседал на известке, которой были покрыты потолок и стены, в виде хорошо заметного налета копоти. Змейкой вился дымок... Змейкой... Змеей... Принцесса вспомнила вкус змеиного мяса. И содрогнулась, испугавшись самой себя и того, что с нею происходило.

В сознании не было ясности. В последнее время память изменяла ей, тело все чаще становилось чужим. И тогда происходили странные вещи...

Тайла лежала на жестком матрасе, покрытом грубой простыней из конопляного волокна, и пыталась разделить явь и сон. Это давалось ей с огромным трудом. Она отчетливо помнила мучительно длинный вчерашний день, пронзительные звуки вечерней молитвы, красные лучи солнца, окрасившие монастырские стены на закате в розовый цвет, и то, как спускалась в подвал...

Ее келья находилась ниже уровня земли и была последней в ряду почти одинаковых тесных помещений. Таким образом, она не могла подняться наверх незамеченной. Опека монахинь была негласной, но не прекращалась ни на минуту. И, что самое обидное, на такое существование обрек принцессу родной отец!..

...Перед тем, как лечь, она зажгла свечу длиной в локоть и толщиной в три ее пальца. Такой свечи обычно хватало надолго. Почти до утра.

С некоторых пор Тайла очень боялась темного промежутка перед самым рассветом. Тем более, что о наступлении рассвета она узнавала только по звуку колокола, звонившего к заутрене. Во мраке растворялись стены кельи, и тогда принцесса видела то, чего не должна была бы видеть молодая девушка, прячущаяся в обители, якобы надежно защищенной от всех невзгод, опасностей и грехов...

И с каждой ночью становилось все хуже. К видениям добавились ощущения. А потом Тайла начала СЛЫШАТЬ. Она слышала голоса умерших, доносившиеся из-под земли...

Дальше – больше. В полусне келья наполнялась призрачными существами и ускользающей нечеловеческой музыкой. Говорящими насекомыми. Теплыми и холодными тенями, позволявшими Тайле осязать пустоту. Тоскливыми птичьими криками. Мужским похотливым шепотом. Жалобным детским плачем... Иногда голосов было так много, что принцесса зажимала ладонями уши и беззвучно кричала, разинув рот. Но голоса звучали в голове. А тени перемещались за плотно сжатыми веками...

Когда постороннее присутствие стало постоянным, Тайла настолько свыклась с ним, что уже не замечала ничего необычного. Тем более, что посторонний оказался не где-то снаружи, а внутри ее тела...

Если бы Мать заподозрила нечто подобное, она назвала бы случившееся с послушницей вселением беса. Но это был очень, очень хитрый бес, избегавший внешних проявлений и любых словесных ловушек...

* * *

...В ту ночь Тайле не помогла и свеча. Наоборот, тени отступили из светового круга в самые черные углы и оттуда грозили ей безумием. Понемногу она привыкла и к этому. Разделение ее сознания завершилось. Больше она не испытывала одиночества в изоляции. Она приобрела пугающую способность находиться в разных местах кельи одновременно. Кружилась вокруг огонька свечи, взмахивая мохнатыми крылышками. Пряталась в щелях между камнями, прикрываясь хитиновым панцирем. Ткала паутину, выпуская из себя тончайшую сверкающую нить. Была чем-то неописуемым, зарытым в землю и проникающим сквозь поры, пытающимся найти выход на поверхность. И она все еще оставалась человеком, почти ребенком, запутавшимся в собственных ощущениях.

Она почувствовала, что у всех тварей – даже самых ничтожных – есть души, и ее душа стала их частью... В этом распаде целого на части было что-то нечистое, что-то от неизведанной смерти, что-то отвратительное, как бы отраженное во множестве грязных капель гнили, и в то же время это было иным существованием, избавлением от тюрьмы, напоминанием о бесконечной, пугающей сложности мира...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});