По нехоженной земле - Георгий Ушаков

Весь следующий день стоял густой туман. Взгляд не мог проникнуть дальше чем на 25–30 метров. Не лучше, чем в самую темную ночь. Итти со съемкой не было никакого смысла. День просидели на месте. Я вычертил пройденный путь. Результаты со всей убедительностью показали, что мы вышли, как и предполагали, в фиорд Матусевича и что он значительно больше, чем показывает карта. Ошибка понятна и естественна. Моряки со своих кораблей не могли как следует разглядеть этих мест.

Наша задача полностью определилась. Надо было итти на мыс Берга. Его мы могли определить точно, по знакам, оставленным моряками. Здесь и будет оборудовано наше вспомогательное продовольственное депо. До мыса, если он правильно нанесен на карту, оставалось около 46 километров по прямой. Естественно, что на собаках мы должны были пройти несколько большее расстояние, но все же надеялись через два перехода достичь цели.

Голоса прошлого

10 апреля пустились в дальнейший путь.

Переправа через ледник едва не кончилась несчастьем. Моя упряжка, как обычно, шла впереди. Снег, покрывавший ледник, лежал плотной массой и не вызывал никаких подозрений. Вершины ледяных валов и отдельные бугры были совершенно оголены. Лавируя между ними, мы спокойно продвигались вперед. Тишину нарушало только поскрипывание снега под полозьями да еле уловимый топот собачьих лап, слышимый в сильный мороз. Вдруг снег зашуршал, будто глубоко вздохнуло какое-то огромное животное. Еще мгновение — и рядом с моими санями разверзлась широкая темная пасть трещины. Две крайние в упряжке собаки полетели вниз вместе со снежным мостом и повисли на лямках. Остальные судорожно уперлись лапами, стараясь удержаться на месте. Отдернув сани от зияющей пропасти, я бросился к собакам. Сзади бежал на помощь Журавлев. Он ухватился за сани, а я, лежа на животе, выдернул повисших над пропастью собак. Все это приключение заняло одну-две минуты, а показалось бесконечно длинным. Окажись сани только на шаг левее, и мне, очевидно, уже не пришлось бы описать это происшествие.

Дальше пошли с большей осторожностью. Предпочитали двигаться по оголенным ледяным валам и, по возможности, избегать привлекательного снега, так предательски маскирующего трещины.

Достигнув южной стороны фиорда, мы взяли курс вдоль берега на северо-восток. Граница горного плато, прорезанная ледниками и обозначенная пройденными нами скалами, повернула на юг почти по прямой линии. Справа от нашего пути лежала холмистая равнина, почти полностью залитая ледниками. Вдоль северного берега фиорда тянулись уже привычные нашему глазу скалы, между которыми виднелись висячие ледниковые долины.

Через три часа сошли с глетчерного льда на морской. Рассеянные по нему невысокие айсберги с округлыми, обтаявшими вершинами, делали ландшафт похожим на степь с курганами. По берегу все еще тянулся ледник.

Начали попадаться свежие следы песцов и леммингов. Это предвещало близость земли, свободной от льда. И действительно, на 24-м километре пути мы выбрались на настоящий берег, изрезанный ручьями и речками. Здесь песцовых и лемминговых следов было еще больше.

Недавно выпавший снег лежал мягким, пушистым ковром. Движение наше замедлилось. Собаки, да и сами мы предпочли бы обойтись без этого ковра. Сани передвигались тяжело. Все же нам удалось преодолеть еще 8 километров, и на 32-м километре мы разбили свой лагерь.

Пока Журавлев занимался приготовлением пищи, я вычертил дневной маршрут. До мыса Берга по карге оставалось 13 километров, если итти по прямой линии. Сергей говорил, что придется сделать не меньше 25. И он был прав. Нам надо было найти среди снега и льдов маленький столбик, оставленный моряками на астрономическом пункте 18 лет назад. А если он уже не сохранился в целости, то отыскать его следы, что было еще труднее. Для этого надо кружить вдоль береговой черты, заглядывать на каждый мысок и пройти, конечно, гораздо больше чем 13 километров, тем более, что путь по прямой линии нам преграждали ручьи, русла потоков, груды обнаженных камней и мягкий убродный снег.

11 апреля стало для нас большим днем — днем достижения цели. С утра стоял густой туман. В нем можно было проехать и не заметить большую башню, а не только маленький столбик. Мы уже опасались, что безрезультатно потеряем день, как туман начал быстро редеть, и к полудню разгулялся сияющий солнечный день. Мороз, как и полагалось при ясном небе, усилился. Нас он не беспокоил, тем более, что дорога оказалась очень тяжелой и возможностей погреться предоставлялось вдоволь.

На 20-м километре пути перед нами открылось море Лаптевых. Мы вышли на небольшой мысок, потом повернули к югу и увидели перед собой узкую бухточку. В ней не трудно было опознать бухту Новопашенного. Мыс, видимый километрах в четырех к югу, мог быть только мысом Берга.

До боли мы напрягали глаза, исследуя взглядом высокий берег, в надежде увидеть знак, оставленный моряками. Шаг за шагом выдыхающиеся собаки пробивали путь в рыхлом снегу. Наш маленький караван медленно продвигался к берегу. Уже видны были отдельные камни.

Наконец зоркие глаза Журавлева заметили то, что нам было нужно. В бинокль и я отчетливо увидел прямо на курсе небольшой холмик, а посредине него тонкий низенький столбик. Скоро недалеко от него рассмотрел и второй столбик, еще пониже, но потолще. С каким нетерпением мы устремились к ним! Даже собакам передалось наше настроение. Они взволновались, начали всматриваться в берег, наконец, увидели столбики и, забыв об усталости, с визгом устремились вперед.

Мы так много видели нехоженых мест, так много колесили по берегам, где не ступала человеческая нога, так истосковались по людям и по человеческому следу!

Теперь маленький холмик и два столбика показались нам целым городком.

Пустынный мыс, окруженный с трех сторон льдами, но отличавшийся от других мест двумя столбиками, поставленными человеком, казался нам обжитым. Здесь казалось даже теплее, чем где бы то ни было на всей Северной Земле. Руки невольно тянулись погладить эти столбики — первые и единственные следы человека, которые мы встретили на нашей Земле.

Для нас это была также живая память о первооткрывателях Земли, свидетельство славы русских моряков, ознаменовавших начало двадцатого столетия крупнейшим географическим открытием. Воображение рисовало стоящие вблизи берега корабли и толпу людей в черных бушлатах, устанавливающих эти знаки. Хотелось даже уловить их голоса.

Но кругом стояла мертвая тишина. Даже наш возбужденный разговор, казалось, заглушался, точно ковром, мягким пушистым снегом. Море Лаптевых, насколько охватывал взгляд, было сковано льдом.