По нехоженной земле - Георгий Ушаков

На 26-м километре пути, на границе ледника, я остановился, чтобы взять очередной азимут, и тут же услышал потрескивание льда. Скоро оно повторилось и перешло в замирающий скрип, потом в тоненький звук, напоминающий писк удаляющегося комара. Это характерные звуки для поднимающегося или опускающегося льда вблизи берега под влиянием приливо-отливной волны. Ошибиться невозможно. Значит, лед на плаву! Значит, мы достигли моря! Бросились искать приливо-отливную трещину и тут же обнаружили ее. Сомнений быть не могло: мы вышли в глубокий морской залив, — по всем признакам, попали в вершину фиорда Матусевича. Он почти в три раза глубже врезается в землю, чем показано на карте Гидрографической экспедиции. Островерхие пики, замеченные нами с водораздела, не обманули. Они действительно оказались на берегу моря. Теперь до них оставалось лишь несколько километров. Они сплошной стеной стояли впереди, точно вырастая из ледяных волн глетчера.

Дальше путь шел по узкому коридору, между крутым берегом и ледником, заполнившим весь залив. Поверхность ледника была изборождена высокими ледяными валами, а порой широкими трещинами. Узкие трещины скрывались под снегом. Мы предпочли итти коридором вдоль берега. Его, очевидно, промыли летние воды, спадавшие с южного берега залива.

Чем дальше мы шли, тем коридор становился уже и скоро стал похож на щель, одна стена которой была сложена из льда, а другая из камня. Слева — голубой лед, справа — зеленый камень. Берег быстро повышался, и, наконец, перешел в скалы. Большинство их почти отвесно вздымалось над морем на сотни метров. Процессы эрозии создали между отдельными пиками расселины и проходы, а на стенах скал — тысячи выступов, карнизов и ниш. Отдельные скалы напоминали сильно увеличенные индийские пагоды. Слагающие их горные породы во многих местах поросли оранжево-красными лишайниками. На фоне белого снега и голубых изломов льда скалы выглядели необычайно живописно.

Во многих местах коридор был завален камнями. Кое-где они уже вмерзли в лед — значит, лежат здесь давно, а некоторые возвышаются на снегу — эти оторвались от скал совсем недавно. Как ни странно, мы спокойно, шаг за шагом пробирались вперед, прижимаясь вплотную к скалам. Опасность попасть под обвал совсем не тревожила нас. Все же это были скалы, а не снежные наддувы. Несмотря на следы недавних обвалов, мы, по установившейся привычке, воспринимали скалы, как символ устойчивости и прочности. А, по существу, опасность была не меньшей, и обвалы каменных глыб с выветрившихся скал не менее возможны, чем обвалы снежных масс.

Тут же нас ждал интересный и радостный сюрприз. Время от времени мы слышали посвистывание, напоминавшее свист чистиков. Было еще только 8 апреля, и мы не ожидали на такой широте встретить птиц. Вначале, слушая посвистывание, я полагал, что это мой спутник бодрит своих собак, а он, в свою очередь, то же самое думал обо мне. Из заблуждения вывели собаки. Услышав новые звуки, они повеселели, несколько раз без понуканий пускались в галоп, потом начали задирать головы и зорко следить за скалами. Я остановил упряжку. Свист слышался со стороны скал. Все еще не веря в возможность встретить птиц, я выстрелил из карабина. В тот же момент с ближайшей скалы сорвалось штук 15 чистиков. Стайка в стремительном полете закружилась над нами. С соседнего обрыва поднялась вторая такая же стайка. Потом откуда-то взялись несколько суетливых, как воробьи, люриков. И, наконец, высоко над одной из вершин медленно проплыл бургомистр.

Появление птиц сильно взбудоражило нас, словно мы встретились со старинными друзьями. Птицы были вестниками юга. Их прилет говорил о приближающемся конце полярной зимы.

Удивляло только, что они так рано явились сюда. Правда, по календарю шел второй месяц весны, но разве можно здесь жить по календарю? Не только птицы, но и человек не проживет по нему в этой стране. Таяние снега начнется не ранее как через два — два с половиной месяца. Только после этого появятся забереги, промоины и полыньи в морском льду. Там птицы найдут себе пищу. Чем же они питаются сейчас? Должно быть, где-то сравнительно недалеко есть вскрытые морские льды с достаточным количеством разводьев.

Внимательно оглядев скалу, я убедился, что птицы здесь не случайные гости. На карнизах скалы было много старого птичьего помета. Летом здесь, без сомнения, размещается оживленный птичий базар. Сейчас сюда прибыл только немногочисленный передовой отряд разведчиков.

Наличия птичьих базаров на Северной Земле, кажется, никто не предполагал. Участники Гидрографической экспедиции упоминали только какую-то одну неизвестную чайку. Мы минувшей осенью тоже видели птиц, но они могли быть пролетными. Теперь можно было считать установленным, что на Северной Земле есть птичьи базары и гнездовья. Скалы, где впервые были замечены птицы, мы начали называть Базарными.

Дальше несколько километров пробирались между скалами и ледником, пока берег не повернул круто к югу, а залив, начиная с этого места, сильно расширился.

На противоположном северном берегу громоздились такие же высокие скалы. Хотя день подходил к концу, мы решили осмотреть их. Выбрали подходящую дорогу и без приключений пересекли ледник.

Здесь скалы были сложены теми же горными породами, но, обращенные обрывами к югу и юго-востоку, они еще больше поросли оранжево-красными лишайниками. Кое-где этот нарост сплошь покрывал обрывы скал. Скалы казались яркокрасными и еще более эффектными рядом с каскадами льда, спадавшими с висячих ледниковых долин, расположенных на высоте 100–150 метров. Тысячи трещин, избороздивших ледяные каскады, переливались самыми разнообразными оттенками синего цвета. Взгляд не знал, на чем остановиться — на зелено-красных скалах или на застывших ледяных потоках.

Опять увидели чистиков. Их посвистывание часто доносилось и в нашу палатку, поставленную вблизи скал.

Рабочий день кончился. Он был богат переживаниями и хорош по результатам. 36 километров осталось позади. После часового отдыха накормили собак и приступили к приготовлению ужина. И природа подарила нам еще одно удовольствие.

За водой мы ходили не с ведром, как это делается в нормальных условиях, а с лопатой, с пилой, с ножом или, наконец, с топором. Обычно тут же, около палатки, вырезался большой кирпич твердого снега, вносился внутрь и растапливался в чайнике или в кастрюле. Но когда была возможность получить воду из глетчерного льда, мы никогда не отказывались. «Доадамова вода», как мы называли воду, вытопленную из льда, образовавшегося много тысячелетий назад, нам приходилась больше по вкусу, чем другая. В этот день глыба льда, отколотая топором от ледникового каскада, восхитила нас. Лед был чист и прозрачен, как огромный кристалл хрусталя. Свежие изломы лучились, искрились и переливались невиданным голубым перламутром. Казалось, этот кусок льда пропитался лучами полярных сияний, долгие тысячелетия горевшими над ледником. Под ударом ножа лед легко кололся, и мы любовались новыми полированными поверхностями. Наконец жажда взяла свое. Замечательный лед был опущен в чайник. Скоро мы пили кристально-чистую воду. Лучшего напитка после дневного утомительного перехода нельзя было пожелать.