Изгнание из рая - Елена Крюкова

И Сонька-с-протезом нанесла всякой еды, вытаращив ошалелые от шуршащих баксов глаза, и они настелили на стол в комнатенке Флюра старых газет, как делали это обычно; и наставили битых чашек, пластмассовых рюмок, и закипятили чайник, и насыпали заварки “Дилмах” от души, и зазвали старую Мару, и она ахала и охала, и Янданэ принес сандаловые палочки и зажег их в пустом стакане; и они поставили на стол две, три, четыре бутылки коньяка, и смеялись от счастья, что у них так много, как никогда, еды и выпивки; “как в раю!..” — гремел Флюр, а Янданэ тонко, спокойно улыбался, отрешаясь от всего земного; и они наливали и пили, пили и опять наливали, и пьянели, и веселились, — и Митя пил и наливал, а боль все не проходила, все не улетучивалась из груди, и он наливал еще и опрокидывал в горло, и в голове гудело, будто она была колокол, Царь-Колокол в Кремле, и, когда он сделался совсем пьяным, совсем пьяным и беспомощным, как ребенок, он скатился с колченогого стула, сел на пол и заплакал, и его плач сотряс стены комнатенки, — а на самом деле он тоненько, как щенок, скулил, подняв голову, воя в потолок. И он видел — по потолку змеятся трещины. Он видел: жизнь грязна, стара и плоха, вся черна, как черный Сонькин протез. В жизни только и хорошего, что хороший молдавский коньяк “Белый аист”, так давайте еще нальем, а не хватит — еще пойдем купим!.. Гудим, ребята!..

А что, ребята, я надрался уже до бесчувствия, да?.. не-ет, ели я еще что-то чувствую, следовательно, сущест… сущест… ну да, вую… А, ребята, вы что думаете, я такой же, как и был?!.. не-а, я уже другой… я — страшный… кар, кар, я здешний ворон!.. и тишина… я вас щас все расскажу, все расскажу… Я убил вместе с Варежкой сначала тех стариканов, что с картиной… ну… Варежка сам в лифте гробанулся, сам!.. я не!.. не виноват!.. он сам… Янданэ, что ты зыришь, как волк?!.. у тебя глаза волка… узкие… хищные… и я взял картину, взял… и потом у Снегура… та японка… ну не японка она, Флюр, а русская, она замужем за япошкой… у нас была любовь… ты знаешь, Флюр, любовь — это пытка… ею Бог тебя пытает, приставляет к тебе раскаленные прутья… загоняет иголки под ногти… я задушил ее… да, я задушил свою любовь, Флюрка!.. чтоб она меня не пытала больше… я замучился… Выпьем!.. выпьем, умоляю вас… мне станет легче… легче…

Я убил Анну и снова взял картину… а та рыжекосая, она шла за мной по пятам… она все время ходит за мной по пятам… Инга!.. игорный дом… подпольный игорный дом… и я швырнул карту, а там — под рубашкой — я… я сам… зверь… и меня, зверя, хотели убить… на меня наставляли револьвер… сначала — Лангуста… у, пащенок… потом — Андрей… я выстрелил в Андрея на дуэли… в парке Монсо… я убил его и женился на его жене… Париж, Париж!.. отчего ты не спишь!.. спать в Париже невозможно, ребята, там же ночная жизнь… там все ночью гудит и пахнет… там женщины пахнут, как лилии… моя Изабель была — лилия… я сорвал ее… я нюхал ее… кусал ее лепестки — и все скусил… сжевал… Изабель Рено, черт бы вас всех взял, почему вы не слушаете!.. три дня назад я похоронил ее… ее убили на спектакле, в Большом театре… сняли ожерелье… ожерельице, между нами, девочками, жемчужное, не слабенькое, Царице когда-то принадлежало… оно попало мне странно… эти сокровища мстят мне… мстят за хозяйку!.. они все исчезают у меня, исчезают!.. их у меня отнимают, крадут, вырывают их с кровью!.. они — живые!.. слушай, Рамиль, эти проклятые камни — живые!.. я их боюсь!.. почему они — живые?!..

Зачем они ее убили?!.. кто?!.. я найду их, сук, и убью… я сам их убью, своими руками… я уже умею убивать… но я не преступник!.. я — хороший!.. я правда хороший, Флюр?!.. скажи, я классный, да?!.. все при мне, я и на морду ничего, и душа у меня есть… и я еще такие картины напишу, такие картины… такие!.. все попадают… все будут стоять у холстов и гадать: ах, кто это… Даная… и на нее падает золотой дождь… а это Адам и Ева бегут сломя голову, бегут из Рая… ведь в Раю, ребята, очень плохо… так плохо, та-ак… страшно там… и холодно… лед один, снег… зуб на зуб… не попадает…

И я убегу оттуда, из Рая, ребята, из этого проклятого, страшного Рая, я свалю оттуда в туман… сделаю ноги… у меня ноги длинные, я умотаю… только они меня и видели… им меня ни за что не зацапать… хотя я уже все знаю про их райские котировки акций, пошли они… про валютные кризисы… про всю их райскую бодягу… все в Раю сгорит, ребята, на хрен… все их деньги сгорят… и все мои деньги, братцы, сгорят тоже!.. а их у меня на счетах… и под матрацем… и в чемоданах… и под обивкой кресла… много лимонов… лимонов баксов… вы думаете, я шучу?!.. как бы не так… не до шуток мне… ну да, шучу, шучу, на шабаш лечу… Янданэ, почему у тебя в запасе нет китайской змеиной водки?!.. водки хочу… нашей, простой, сибирской, китайской, змеиной… со змеиным ядом… а это кто такой на меня так пялится, Янданэ, а?!.. откуда ты его взял?!.. у, сволочь, зенки вылупляет… чем-то я ему не приглянулся…

— Не волнуйся, Митек, это свой брат, так, один несчастный, бомжик один с Таганки, Флюр, сердобольный, из жалости подобрал его… ну, ты же знаешь Флюра… он и тебя так же однажды в метро подобрал… или на вокзале, не помню?.. ведь зима же… ну, стоит человек, дрожит, мерзнет, одет легонько… Флюрка мимо шел с одной попойки, его под мышку подхватил, привел… ему негде ночевать было, кореша его поперли… ну и… Налить тебе еще?..

— Налей… С лимоном… лимона долечку отрежь — и на край стакана положи… Так, знаешь ли, Хемингуэй коньяк пил… когда от него первая жена ушла… а потом он женился еще раз… и я еще женюсь, Янданэ, вот увидишь… Только не на японке… и не на француженке… а на нашей славной, румяной русской бабе… и она нарожает мне хорошеньких, румяных крепких русских детей… к черту твою восточную монгольскую кровь, к черту Флюрову татарву… лимита проклятая… я — тоже лимита… на мне печать… проклятье на мне, Янданэ!.. Сними — его — с меня!..

Он падал лбом на руки. Царапал желтую газету ногтями. Все пил и пил. Его вырвало. Он пошел в захламленную ванную, открыл холодный душ, пустил воду на себя, себе в лицо. Вымок весь. Зубы его колотили друг об дружку. Он все хотел напиться так, чтобы никогда больше не чувствовать боль. Боль исчезала лишь на миг, пока он вливал в себя коньяк, пока жевал горький кислый лимон, морщась, как под пыткой. Старая пьяная Мара с изумленьем шепнула: “Он меня перепил”. Сонька-с-протезом свалилась на топчан, спала, храпела, открыв рот. Флюр принес гитару, брякал. Янданэ мог выпить много. Он не пьянел никогда. Он все улыбался. Бомжик с Таганки медленно тянул коньяк из стакана, жадно жевал осетрину и семгу, густо намазывал красной икрой свежий, из “Тверского” маркета, белый хлеб. Сонька наивно шепнула ему: эх, парнишка, а баксов-то у нас теперь сколько, живем!.. до самого Нового года хватит прокормиться!.. Бородатый мужичонка, малорослый, как малолетка из тюряги, заросший курчавой сизой бороденкой, остренько взглядывал на пьяные рожи, то плачущие, то целующиеся, то изрыгающие проклятья. Спокойно, Плавунец, шепнул он себе самому. Это же крупная рыба. Красная рыба. И вот она заплыла в твои сети. И сегодня ты поймаешь ее. Когда все задрыхнут без задних пяток. Поэтому много не пей. Бди.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});