Томчин - Иван Петров

Уже добрался до Мазандерана, когда был вновь обнаружен разведкой. Осторожно выслежен и аккуратно окружен на самом берегу Каспийского моря. Когда увидел на горизонте передовой отряд, залез в старую рыбачью лодку и отчалил. Залпы из луков ничего не дали, шаху везло, как покойнику. Отследили, как причалил к острову Абускун, неподалеку от устья Гуркана, чуть западнее Астробада. Сидели и ждали, пока приплыл рыбак и сказал, что нашел на острове иссохший от голода труп, который зарыл в песке у пляжа. А больше на острове никого нет и никогда не было. Скатались, отрыли. Похож. Вот и все.

Цель выполнена, информация мне отправлена с гонцом, а руки чешутся. Не назад же возвращаться. Тохучара нет, ныть и ругаться некому. Играем в индейцев и разведчиков! Мы разведчики. Для начала: вернулись и взяли приступом Казвин. Потом поскакали вокруг, приводя к повиновению согласных и наказывая несогласных. (Пока все на пользу, разрушались центры возможной концентрации подкреплений. Правда, подкреплять было уже некого.) Затем, проскакав по степям северо‑западной Персии, вторглись в Айзербайджан. (Ну, можно, это провинция Хорезма.) Устремились к Тебризу, находящемуся в одном из оазисов центра страны. Атабек Азербайджана, Узбек, выплатил огромную дань серебром и конями, только не трогайте и не ломайте. Дань отправили мне, а также сводку о потерях в Казвине и прочих местах их развлечений. И, как нашкодившие школьники, постарались скрыться, пока учитель указкой по заднице не настучал. Пьянит их, видите ли, воздух свободы и безнаказанности, дань им просто так дают! Двинулись поближе к Каспийскому морю, на отдых и зимовку стали в Муганской степи, на берегу Аракса. Почти у его впадения в Куру. Пора отзывать. Бегом.

Понимал бы Зучи, что я ему за город под столицу вручил, он бы с него пылинки сдувал. Расположенный у впадения Амударьи в Аральское море (здесь оно пока есть!), окруженный садами и огородами, он является крупной перевалочной базой на караванных путях. Живи – не хочу, даже делать ничего особо не надо. Денежки сами в карман потекут, два‑три урожая в год всех накормят. Воды навалом, город расположен по обе стороны широкой реки. Про ремесленников даже не говорю, все уже на месте. Торговля налажена. Рай, а не столица. Нам, пока, до нее далеко, все на своем горбу приходится завозить. А как я море в Каракорум завезу?

Нет, вообще‑то Зучи понимал, что это его имущество, и хотел сохранить его в целости, но вот политической или военной изобретательности для достижения цели проявить не сумел. Сдавайтесь, ребята, я ничего ломать не буду, это все уже мое! Ну, кто так просит? Послали, конечно. А тут и инженеры подошли, этим только дай. Собрали свои игрушки: сейчас пулять начнем! А со стен смеются, не верят. Чем пулять, камней в округе нет. Песком кидайтесь. Взяли и вырубили инженеры тутовые сады в предместьях, придумали деревянные ядра.

Вот так, потихоньку, и началось. Чагатай посмеивается, у него приказ – взять город, а Зучи ничего предложить не может. Ну, думай пока. Пехота десять дней засыпала крепостной ров, затем, под руководством инженеров, начала рыть подкопы под стену. Зучи продолжал думать. Пехота уже в город ворвалась, уличные бои идут, ремесленников и торговцев режут, а идеи все нет. Баррикады появились, дома переделанные в укрепленные пункты, Сталинград намечается. По несколько раз кварталы из рук в руки переходят. Октай отдал приказ, стали горшками с нефтью выжигать из домов обороняющихся, полностью захватили один берег. Первая атака через мост была неудачной, около трех тысяч пехоты полегло. Разозлились, решили на горожанах отыграться. А Чагатай – что: у него приказ, и про пехоту – приказ. Новую атаку готовит, в лоб, защитники тоже гибнут. Ремесленники, торговцы, не только канглы, которых они поддерживают.

И тут Зучи придумал! "Сволочь ты, Чагатай, я тебе лицо разобью, это ты все специально подстроил, я давно знал! Ты всегда говорил, что я дурак!" Что там ответил Чагатай, неясно, но тон, я думаю, был выбран правильный. За грудки схватились. С трудом Октай смог их помирить, молодец, нашел какие‑то слова. Вместе надо думать, вслух, тогда и решения будут общие: умные и правильные. И тут же мне жалобы друг на друга накатали. Пожурил, пригрозил своим гневом, подтвердил полномочия Октая. Все это заняло больше четырех месяцев. Караул устал. Кончайте свою бодягу.

С большими потерями в пехотных дивизиях форсировали мост и бои разгорелись с новой силой. Выжигание укрепрайона продолжалось семь дней, пехота совсем озверела, хорошо, что ее почти не осталось. Последние три незахваченных квартала решили сдаться на милость Зучи: "Владей нами и правь! Яви свое милосердие!" Это после таких убытков? Зучи? Послал он их, безжалостных убийц, в жесткой форме, далеко и надолго, явил свой гнев бывшего собственника, несчастного погорельца. Оставшихся в живых горожан, безжалостных к горю Зучи, вывели в поле. Зучи отсортировал молодых женщин и детей – себе, в личное рабство, раз уж он здесь остается, для поправки материального положения и, чтобы скрасить горечь потерь. Ремесленников в Монголию. Остальных приказал остаткам пехоты пустить под нож. Та, с удовольствием, поглядывая на будущего Великого Хана, все это исполнила.

Теркен‑хатун вместе с женами и детьми Мухаммада успела покинуть Гургани еще до начала осады и скрыться в Мазандаране, в крепости Илал. Пары тысяч недобитой горожанами пехоты как раз хватило, чтобы решить эту задачу. В пылу борьбы во время захвата ими были вырезаны все дети Мухаммада, содержавшиеся отдельно. Октай, может быть, чуть‑чуть подчистил, но в основном, можно сказать, что набранные Чжирхо бандиты сложили головы в бою. Четыре дивизии уродов – йок. Других потерь, кроме трех сотен монголов из их командования, погибших при осаде и штурме, считай, нет. Осталось женщин и детей от Зучи освободить и со второй задачей – взятием столицы Хорезма, покончено.

Почему бы в этом мире Джелал‑ад‑дину не быть трусливой размазней? Или хорошим, добропорядочным семьянином, чтобы от жен – никуда и всегла с ними советовался? На работу – домой! На работу – с песней, после хорошего завтрака, домой – с цветами, теще пасть заткнуть. Я бы от такого Джелала не отказался. А то – местная история как по писаному повторяется и все, чего мне не хватает, это хорошего учебника или исторической энциклопедии. Насколько я помню, в нашем мире Джелал поднял знамя борьбы, выпавшее из прокаженных лапок земного Мухаммада. Здешнему Мухаммаду повезло – умер от голода, но Джелал оказался пошустрее своего исторического прототипа. Объявил, что, умирая, отец при свидетелях передал ему корону и назначил своим преемником. Заявление сделал чуть ли не быстрее, чем я о смерти хорезмшаха узнал. Так что, пока сыновья демонстрировали мне под Гургани, чего от них ожидать, когда я скопычусь, проженный политикан Джелал призвал под свое фальшивое знамя всех борцов за свободу и независимость. Собирает войска, рассылает по городам и провинциям воззвания. Интересно, если я ничего делать не буду, мы все равно победим? Против истории, ведь – не попрешь? И до тысяча двести двадцать седьмого года по местному летоисчислению могу вешаться, топиться, в одиночку города штурмовать. Хрен мне чего сделается. Так?

Пока никто Джелалу не верит, под его знамена массово не встает. Ну да, они тоже сыновья Мухаммада, его военачальники, солидные люди. Каждый сам себе Наполеон и старается утвердиться в своей губернии. А Джелал кто? Авантюрист! Храбрый и умный – вот и все его отличие. Знакомо. Сейчас монгол далеко, может совсем не появится, в другом месте обожрется и околеет. Зачем мы ему? Зачем нам общее государство Хорезм? Каждый в своей норе царьком перезимует, а повезет – так и правнуки его будут соки сосать из неудачно родившихся не в том месте и в не то время. Может, даже ипотеку заведет. Но это – пока я далеко. Очнутся, обкакаются, объединяться начнут. Пора мне Хоросан занимать и – не покорность у городов принимать, а самому им гарнизоны на шею вешать. И больше трех не собираться, пока смутные времена не минуют! Банды разбойников Джелала перебьем, тогда и наступят в Хоросане другие времена. А если история не врет, то и в Багдаде будет все спокойно. Не при мне, конечно.

Итак, Балх. Пойдем по стопам Чжирхо. Недалеко. Город большой, одна стена – километров десять по периметру. Здесь поживу.

Как и ожидалось, вскоре после переправы, нам навстречу выкатилась делегация старейшин и уважаемых горожан. Ну и слава богу, сюда еще щупальца Джелала не дотянулись. Всегда приятно войти в город и разместиться без шума и спора с администрацией заведения. Все. Уходить мы отсюда не будем. Налог – раз! Налог на уважаемых богатеев – два! Смена администрации – три. Духовенство освобождается от каких‑либо налогов и повинностей. Местных вояк в землекопы.

Абзац. Явилась моя администрация. Быстро у нас новости расходятся. Приехала наша дражайшая дочь, жена Тохучара‑повара, привезла почтительные указания по этому прискорбному случаю от Бортэ и мощную поддержку в лице Верховного Судьи Монголии, моего брата Шиги. Семья недовольна: урон престижу, нашего чудесного родственника начальник‑простолюдин ежедневно по морде охаживает. А что прикажете делать, если у Тохучара к поварскому ремеслу также способностей не оказалась? Я посмотрел, чем он десяток кормит, и пробовать не рискнул. За такое – без всякой пробы по морде. Может, жена не против, если я его в пастухи к отарам определю? Землекопом не потянет. Мы тут воевать будем, а эта гадина овечек пасти?