Вавилонские ночи - Дэниел Депп

удовольствие. Кстати, как насчет того, чтобы продолжить?

Они выпили еще вина, принюхиваясь к вызывающим обильное слюноотделение ароматам, которые доносились из кухни. Все это время они не переставали разговаривать. Вино выполнило свою задачу, ослабило напряжение, и Шпандау с Анной увлеклись болтовней. Они говорили о своем детстве. О надеждах, сбывшихся и нет. О своих карьерах. И очень осторожно — о своих прежних романах, по крайней мере, о тех, которые значили меньше всего. Анна и Шпандау проделывали все то, что обычно делают мужчины и женщины, когда влюбляются. Взявшись за руки, они осторожно шли по минным полям биографии партнера.

Цыпленок пах тимьяном и далекими лавандовыми лугами. Барашек Анны оказался упрятан в оболочку из теста да так и запечен в собственном соку. Когда Кота вскрыл корку, из-под нее хлынул умопомрачительный аромат, мгновенно окутавший весь столик. Они ели, обмениваясь лакомыми кусочками и издавая звуки наслаждения. Анна оказалась права. Это действительно было сродни любви. Он наблюдал, как она ест, и это зрелище его возбуждало. Шпандау вдруг сообразил, что ест она точно так же, как занимается любовью: сначала медленно и немного робко, осторожничая и не забывая про салфетку и падающие крошки, а потом расслабившись и погрузившись в мир вкусов и ароматов. Несмотря на обманчиво решительную внешность, Анна медленно привыкала ко всему новому, сначала ей нужно было научиться доверять этому новому и давать себе волю. А потом приходила страсть.

— Знаешь, что однажды сказала Элизабет Тейлор? — Она отхлебнула розового вина, посмотрела Шпандау в глаза и улыбнулась, как тайно влюбленная школьница. — Что самое сексуальное на свете — это мужчина, который смеется в постели.

— Но только в подходящий момент, надо полагать, — вставил Шпандау.

— С тех пор, как я впервые услышала эту фразу, я только об этом и мечтала, — призналась Анна. — Найти мужчину, который способен посмеяться в постели. Который может посмотреть на вещи со стороны. А то они обычно убийственно серьезны, когда доходит до секса.

— А как насчет гогота? — поинтересовался Шпандау. — Если мужчина в постели гогочет, это годится?

— Гогот — это что-то типа фырканья? Не выношу, когда фыркают.

— По-моему, гогот — это скорее вот так: «гы-гы-гы».

— Ой, нет, тогда никакого гогота! Мне нравится такой смех, как у тебя.

— А я разве не гогочу?

— У тебя смех, пожалуй, слегка хрипловатый, но приятный.

— В следующий раз приму какое-нибудь лекарство от кашля.

— Нет, не надо ничего менять, мне и так нравится. Напоминает об одном неопытном ягненочке, с которым я познакомилась в далекой юности. До сих пор кровь приливает, как вспомню.

Две бутылки вина и кухня мирового класса творят с либидо чудеса. Под конец ужин скорее напоминал сцену соблазнения едой из «Тома Джонса»[82]. Анна неторопливо слизывала самым кончиком языка крем с ложки, а Шпандау за этим наблюдал. Потом он принялся дразнить ее кусочком шоколадно-миндального пирожного, и когда этот кусочек наконец оказался у нее во рту, Шпандау ощутил легкое головокружительное ощущение, которое возникает у всех мужчин, пока шесть миллионов лет эволюции не завершили свое дело. Оба начали прикидывать, как бы побыстрее добраться до дома. Ведя спутницу к выходу, Шпандау приобнял ее, и Анна отчаянно надеялась, что поблизости найдутся журналисты, фотоаппараты и вспышки: в кои-то веки ей захотелось, чтобы все эти засранцы увидели ее счастливой. Но вместо журналистов у дверей ресторана топталась группка фанатов, которым настучал кто-то из посетителей. Анна остановилась и дала несколько автографов.

Перек ждал в подворотне дома напротив, притаившись в тени и нацепив темные очки. Когда Анна и Шпандау вышли из ресторана, он пересек улицу и занял позицию позади припаркованного «Мерседеса» Тьерри. Он не сводил глаз со Шпандау и ждал, когда тот посмотрит в его сторону. Когда это случилось, Перек приподнял очки и улыбнулся.

Улыбнулся.

Здоровяк пролаял что-то телохранителю-французу и стал проталкиваться к Переку сквозь толпу. Именно на это Перек и рассчитывал. Люди такие глупые, такие предсказуемые. Ну разве не точно так же этот детина действовал и в Лос-Анджелесе, когда загнал Перека в мексиканскую забегаловку? И разве Переку и в тот раз не удалось его перехитрить? Естественно, он должен был погнаться за Переком. Так он поступил в подобной ситуации раньше, так ему скомандовал его мозг. «Нейронный проводящий путь, кажется, так это называется. Я читал об этом в „Википедии“. Человеческий разум стремится двигаться по уже проторенным дорожкам. „Википедия“, как и Гугл, отличная штука».

Перек побежал. Он был невысоким, легким и быстрым. Здоровяк был выше, но при этом тяжелее и не таким проворным, к тому же они с Анной только что поужинали. Тротуары рю д’Антиб были запружены людьми, выплескивавшимися из клубов и ресторанов. Перек несся зигзагами, лавируя в толпе, гибкий, как угорь. Здоровяк то и дело врезался в прохожих, ломился прямо сквозь остановившиеся посудачить группки. Перек немного сбавил темп, следя за тем, чтобы преследователь не упустил его из виду.

Затем — налево. Вниз по уходящей в сторону улочке. Взгляд через плечо — да, он по-прежнему видит меня.

Теперь направо. Короткий рывок, потом снова быстрый поворот налево. Здоровяк не отстает, бежит следом, опять налево. А потом направо и еще раз направо. Ну же, ну…

Шпандау старался не отстать. Он запыхался, вино и еда тяжело переваливались в желудке. Сколько он уже пробежал? Шпандау, не останавливаясь, петлял вслед за коротышкой по темным улицам, пока, свернув за угол, не очутился в тупичке между двумя старинными складскими постройками.

Он был там. Чертов коротышка сам загнал себя в ловушку.

Но еще там была дверь. Перек толкнул ее и был таков…

Дверь осталась полуоткрыта, Шпандау шваркнул ею и услышал, как высохшая древесина треснула, отскочив от каменной стены. Он оказался у подножия лестницы. Внутри было темно. В нос шибанула ошеломляющая кисло-тухлая вонь и обожгла его перетруженные легкие, от мерзкого запаха его затошнило, съеденный ужин просился наружу. Шпандау задрал голову. Перек был уже на самом верху — тень, глядевшая на него сверху вниз. А потом он исчез.

Шпандау, спотыкаясь, стал подниматься по лестнице, почти ничего не различая в темноте. Наверху воняло еще сильнее, казалось, запах обступал со всех сторон. Он обнаружил, что стоит на чем-то вроде подиума. Почувствовал движение за спиной, начал было поворачиваться…

И тут Перек его ударил. Это было что-то вроде тяжеленного весла, оно качнулось во тьме и врезалось Шпандау в грудь. Его отбросило назад, и он упал в кисло пахнущий зев темноты.

Приземлился он в густое месиво из воды и чего-то еще.