Неизвестный Есенин - Валентина Пашинина

Матвей Ройзман, видно, запамятовал не только это. В своих воспоминаниях 1926 года, опубликованных в сборнике «Памяти Есенина», «никому неведомый «собрат по перу» суконным языком, с провалами в безграмотность, Ройзман писал о моментах личных встреч с Есениным, которые, может быть, выявят новые данные, характеризующие его как человека» (В. Базанов). Именно такую скромную задачу ставил автор в первом варианте, и занимали его воспоминания всего десять страничек. А опубликованный почти через полвека новый вариант воспоминаний — более пятнадцати авторских листов, 272 страницы! И задача теперь стояла глобальная: показать себя лучшим другом Есенина. Потому и издание вышло огромным тиражом — в 100 тыс. экземпляров.

Уже первые отклики на воспоминания Матвея Ройзмана предупреждали читателя «осторожнее подходить к авторской интерпретации фактов».

Исследователь-есениновед В.В. Базанов категорически возражает:

«С этим невозможно согласиться, ибо и сами факты (а не только их интерпретация) оказываются подчас весьма сомнительными». Он подверг мемуары тщательному анализу и сделал вывод: «Не вызывают доверия и подробнейше описанные эпизоды», «незнание фактов биографии поэта», «насколько далеки от истины суждения «мемуариста». И само слово «мемуарист» везде взято в кавычки.

Все верно, никакой он, Матвей Ройзман, не мемуарист, а чекист. Но Есенина-то он действительно знал. Так почему же с этой книгой он так оплошал? Почему допустил столько «проколов» в своих солидных мемуарах?

А откуда было Матвею Ройзману знать биографию Есенина? Близким другом он никогда не был, в деревню к себе Есенин его не приглашал. От чекистской слежки сотрудников «Стойла Пегаса» ушел еще в 1922 году, автобиография Есенина в изданных книгах более чем скромная, а хлынувшая в 60-е годы мемуарная литература в основном носила такой же заказной, лживый характер. Единственный друг из имажинистов Мариенгоф умер в 1962 году, следовательно, консультировать и исправить досадные оплошности было некому. Но следует обратить внимание на весьма существенное замечание Ройзмана. Большинство мемуаристов пишут, что не было более везучего и счастливого человека, чем Есенин: и жар-птицу, Айседору, за хвост поймал, и счастье за ним по пятам ходило, и всего, чего хотел, добился при жизни. А Матвей Ройзман, хорошо зная ситуацию тех лет, вдруг заявляет: «Есенину не везло при жизни, но то, что обрушилось на него после смерти, ни в какое сравнение с этим не идет».

В 2005 году в Бресте вышло серьезное исследование Петра Ивановича Радечко «Троянский конь репутации Есенина». Автор убедительно доказал, что «Роман без вранья» был написан Мариенгофом по заказу большевистских вождей и не должен браться на веру серьезными исследователями жизни и творчества Сергея Есенина.

Глава 8

Штрихи к портрету Бурлюка

Об отношениях Сергея Есенина и Давида Давидовича Бурлюка написано мало. Бур люк — поэт и художник, «отец» и пропагандист русского футуризма — короче говоря, фигура достаточно колоритная. Но так и остался известным лишь узкому кругу литературоведов. Каковы его взгляды? На чью сторону баррикады встал на изломе истори?

Известно, что Бурлюк покровительствовал поэтическому таланту Маяковского, который сразу занял одно из ведущих мест в поэзии и революции. Ученик решительно заявил: «Принимать или не принимать революцию — такого вопроса для меня не было. Моя революция». А что же учитель-Бурлюк? Если его убеждения были столь же революционны, почему он уже в апреле 1918 года уехал из революционной Москвы? Не просто уехал, а отступал на восток вместе с колчаковской армией. Переезжая из города в город, добрался до Владивостока, где жил до 1920 года. Активно участвовал в деятельности группы «Творчество», в которую входили Н. Асеев, С. Третьяков, С. Алымов, П. Незнамов, Н. Чужак и другие. Когда японская армия оккупировала Владивосток, Д. Бурлюк уехал в Японию, а в августе 1922 года — в США.

Бурлюк и Есенин появились в Нью-Йорке почти одновременно — с разницей в один месяц. Впрочем, Бурлюк успел наобещать Есенину и американским читателям переводы стихов, поэзо-вечера и прочее. Наобещал — и исчез. И объявился только накануне анонсированного на 22 декабря в нью-йоркском Парк-Паласе вечера. То есть сначала он участвует в провале есенинских планов, а потом, как ни в чем не бывало, является с приглашением на вечер, предлагает показывать Есенину Америку и американцев, как о том пишет Морис Мендельсон.

Спрашивается: мог ли Бурлюк быть гидом для Есенина? Конечно, нет. Не для этого пришел он к Есенину. И не хотел уходить не солоно хлебавши, не выполнив возложенного на него поручения.

Прибыв в США, Бурлюк первым делом объявил себя, как значится в «Библиографическом словаре» 2000 года, «первым истинным большевиком в литературе», подчеркивая, что «и на чужбине ведет неустанную работу пером в защиту Советской родины моей».

Возникает закономерный вопрос: почему этот «истинный большевик» предпочитал неустанно защищать Советскую родину на другом полушарии земли и даже не пытался вернуться в СССР? Противоречия здесь нет. Самых преданных и надежных людей чекисты внедряли везде. Например, отступая с колчаковской армией, надежные люди могли проследить путь увозимого белыми царского золота. Таким образом проясняется гражданская позиция Давида Бурлюка. Недаром же его заслуги были отмечены, он дважды приезжал в СССР.

Знал ли Есенин, кому служит отец футуристов в Америке, трудно сказать, но решительно не стал сотрудничать с «большевиком в литературе» и участвовать в большевистских мероприятиях.

В 1929 году Давид Бурлюк охотно откликнулся на просьбу Софьи Толстой-Есениной собрать и прислать для музея материалы о пребывании Есенина в Америке:

«Я соберу здесь весь материал о есенинских днях в Америке:

Номера газет того времени,

Отдельно рисунки гостиниц (одну — «Валдорф» — начали ломать),

Фото с картины Григорьева «Детство Есенина»(…),

И свои воспоминания о 3–4-х встречах с Есениным здесь,

Адрес Ветлугина, «секретаря», он теперь издатель журнала (американского) «Paris-Comet». (Надо читать, не секретаря, а осведомителя).

Если Вы мне поможете провести мои воспоминания, книжку о нем или же в журналах — толстых Москвы или Ленинграда, я приступаю к работе, получив от Вас указание, что мой труд не пропадет неопубликованным.

(…) Очень интересен скандал у еврейского поэта Манилейба, у меня имеется подробная запись очевидца…» (Нью-Йорк, до 19 октября 1929 г.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});